Мой сын Марк Данилов рассказывает об очень запоминающемся опыте работе в цирке с хищниками.
Давай к делу. Натыкаюсь я, значит, такой «небезнадежно безработный», на объявление в сети: «Требуется молодой человек, для работы ассистентом дрессировщика (в цирк). Для смелых и любящих животных». Задело — «для смелых». А я что — не смелый? Хотя, признаться, особо нежных чувств к животным никогда не питал.
В сети по поводу вакансии консультировал некий Иван (имя изменено). Пригласил, обговорили место-время-действие. Оказалось, никаких кабинетов и вопросов в духе: «откуда узнали о нашей компании?», «расскажите о себе»; «умеете ли Вы работать в коллективе?»; «возьмите ручку и сделайте с ней что-нибудь…». Все по делу. Вот медведи, с меня кормление, уборка, помощь дрессировщику.
Мне понравилось. Я шел домой и думал о том, как дрессирую мохнатых хищников. Засовываю им в пасть голову, седлаю их. Думал о медведе-эквилибристе и медведице-балерине. А я, конечно же, в центре, с плетью и искрами в глазах…
Здравствуйте, я Ваша тетя.
Я вышел к 9:00. Утро у медведей доброе: за ночь они обсирают всю клетку (кто бы сомневался, если их рацион: хлеб, морковь, рыба и печенье в виде поощренья). Те из них, кто повоспитаннее (читай — постарше), стараются «делать» в углы.
Первое впечатление почти шокирующее. Кроме очень резкого запаха, который пробивает даже насморк, дикие звери. И здесь следует повторить, что они действительно «дикие». Маленькое помещение. Шесть клеток со львами и шесть с медведями, и ты посередине. Клетки сразу кажутся не из чугуна, а из черной пластмассы.
В первый день — знакомство. Мы с Иваном ходили от клетки к клетке, выдавая печенье и называя всех ласково по имени. Итого пять милых мишек: Гоша, Фима, Урс, Петя, Яшка. Печенья эти милые создания цепляют губами, как лошади.
— Кормил лошадей? Значит и медведей получится!
Оказывается у каждого косолапого еще и характер. Гоша — девятилеток. Большой, почти трехметровый, мужловатый такой товарищ, брутал. Фима, уссурийский добряк, двадцати лет отроду; Урс, молодой и горячий — четыре года. Петька — медвежонок, слепой на правый глаз, поэтому беспокойный. С Яшкой вообще не работают, по причине отсутствия у него всяческих манер.
Кроме Ивана за хищниками следит еще Никола. Я его запомнил. Он фактурный. С бородой, лысый и подшофе. Ухаживает он за львами, но с нежностью говорит только о медведях. Говорит, что ласки не любят, вредничают и вообще дрессировать их — дело пустое. Хотя Фимку он любит отдельно, называет его «человечиной», а медведь ему аплодирует.
С одиннадцати до часу — репетиция. Медведей подводят к арене и в закулисье сажают на цепь, около гримерок клоунов. Видно, для того, чтобы у бедняг не оставалось шансов. Шутка или смерть!
Мишки на арене и впрямь преображаются. Им нравится свет, музыка, светомузыка. В этом они от «хомосапиенсов» не отличаются. Катаются на велосипеде с горки, преданно носят специальный цирковой реквизит, послушно встают на задние лапы, кланяются и аплодируют мнимому зрителю.
Их цирк.
Попутно я развеивал свои иллюзии «о жестоком дрессировщике и замученных животных». Дрессировщик Ваня имел скорее авторитет отца, нежели жесткого рабовладельца. Мне это очень импонирует. В его действиях никогда не было неуважительной брезгливости, все по-домашнему.
То, что происходит на арене при свете «репетиционных прожекторов», выглядит по-другому. Цирк этот без фанфар и сладкой ваты, он немного печальный и будничный. Именно факт существования будничного цирка ломает стереотипы.
Организация.
Сам цех дрессировщиков и их помощников делился на 3 части:
1) крупные хищники (львы, медведи)
2) хищные обезьяны, пресмыкающиеся
3) парнокопытные (лошади, верблюды)
Обслуживание осуществлялось весьма ограниченной группой лиц. Нас было шесть помощников и пять дрессировщиков, в том числе — директор цирка (кстати, очень колоритный дядя, один из братьев Шатировых). Причем первая группа лиц выполняет полный спектр уборочных работ, как самих ПСЖ (помещений содержания животных), так и общецирковых. Рабочий день ненормированный, восьмичасовой.
Учение — свет.
Еще один помощник, Леха, рассказывает мне о том, как происходит дрессировка. Что называется, «в разрезе». Все, вплоть до мелочей: как брать медведя, как вести, что делать, если… Кстати, хорошо, что напомнил! Из мер безопасности у всего коллектива — только палки (пластмассовые и металлические). Согласно старой цирковой легенде, если бить этими палками медведя по бокам, он подчинится.
На деле, опытные ассистенты, засовывают эти палки под ошейник и поворачивают, немного придушив зверя.
— Следи, чтобы лапы он (медведь) держал на уровне, не опускал…— поучает Леха. — Если лап не видишь, можешь попасться.
«Попасться» — значит медведь зацепит когтем или прихватит лапой. При том, что когти 7-8 см, перспектива, сам понимаешь, не радужная.
— Смотри внимательно. Даже если медведь не хочет тебя задеть, он может просто испугаться. Поэтому веди себя спокойно, не тащи его за привязь, не делай движений резких, не лихачь.
Все Леха говорил правильно, но непонятно. В голове не укладывалось, как можно быть размеренным и не паниковать, когда рядом три метра хищной живой плоти?!
Лирика.
После репетиции обед. Не у медведей. Число их трапез ограничено двумя: с утра и около 16:00. Столовая для человеков располагается в вагончике, на заднем дворе. Готовят циркачи сами. Не ресторан, конечно, но много и не надо. Тут пахнет тараканами, дешевым кофе, шерстью. Люди большей частью простые. Многие даже и не помнят, как попали в цирк, «как-то все завертелось и…». Живут семьей, знают друг друга настолько… ммм… хорошо, что уже и не стыдно. Живут скромно, в своем тихом, закулисном мирке.
Я искал рутину, но нашел занятие, требующее самоотдачи. Каждый день я ловил себя на мысли, что начитаю говорить со зверьми, как с людьми. Или с детьми. Паника проходит сама собой, когда ты выгребаешь двадцать килограмм красного дерьма с опилками. Или на ужин грядущий чистишь пятнадцать килограмм моркови. А еще моешь клетки, кормишь и водишь зверей на привязи.
Это была не привычка, а некая адаптация что ли. Внутри себя я все равно отвергал цирковую жизнь, мне она казалась слишком неприкаянной. И до боли авантюрной.
И все-таки есть какой-то надрыв, когда кулисы стянуты, а духовой оркестр молчит. Живут ли циркачи моментом. На арене? Тогда «на бис» — как вторая жизнь, новое дыхание. А может, и нет. Но думать так, почему-то, хотелось бы.