К пятидесятилетию моих научных поисков
Люди, которые бесконечной чередой брели мимо меня по Андреевскому спуску, или от Софийского монастыря к Михайловскому, видели во мне именно то самое тело, каковое и обреталось в этих богоугодных местах.
Что мог подумать турист, одуревший от чудовищного объёма информации, который в предыдущие дни обрушивали на него экскурсоводы?
Странноватый бомж, не всегда опрятно одетый, в мешковатом виде, с признаками развивающегося алкоголизма на старческом лице.
Выражение лица скорее идиотское. Ну, если не придираться, просто дебильноватое. Вне всякого сомнения попрошайка.
Мои предложения пообщаться именно так туристами и рассматривались.
А могли ли они рассматривать их иначе?
Человек с неприглядным внешним видом вступает в диалог и предлагает ни много ни мало – экскурсию!
И по каким объектам?
Вот по этой крошечной неказистой статуйке, скорее всего какому-то очередному грубовато подделанному идолу якобы из древности.
Или еще того смешнее – по дубам!!!
Я всё пытался представить себе, какое чувство вызывает в нормальном туристе из Москвы словосочетание «экскурсия по дубам».
Сейчас вы можете зайти в Википедию и найти там ссылку на Царский дуб.
Более того, Царский дуб упоминается и вполне научным сайтом Киевского культурно-экологического центра.
Понятно, что в большинстве своём туристы и прочие культурные и образованные граждане от меня шарахались в разные стороны.
А если я заводил речь о героях романа Михаила Афанасьевича Булгакова «Мастер и Маргарита», сидя с газеткой и бутербродиком около памятника великому литератору, то вокруг меня незамедлительно возникал вакуум.
И это понятно.
Иначе и быть не могло!
Украшением Узвиза или парадного входа в Министерство Внутренних дел Украины я не являлся.
Попробую отделить котлеты от мух.
Мотивация идущих мимо старика-развалины девушек – а они там встречались и стайками и по одной – понятна.
Интереса
Пожилые люди спешили пополнить свой богаж впечатлений надёжными триста раз проверенными источниками.
Зачем вступать в контакт с неясной личностью, когда вполне хватает патентованных красот и прелестей?
Скажу честно, сидя около Булгакова я с огромным интересом ожидал встретить кого-нибудь реально интересующегося творчеством писателя.
Надежды мои были тщетны.
Я задавал исключительные вопросы.
Изумительные вопросы.
Потрясающие вопросы.
Я прогонял целый ряд тестирующих текстов.
Каскады тестов!
Галереи тестов!
Интереса к творчеству Булгакова просто не было!
Например простой вопрос: «А почему его звали «Бегемот»?»
Казалось бы, те. Кто реально любили Булгакова – хотя бы один из тысячи – должны были остановиться и спросить:
- А действительно: почему?
Готовых ответов я не ждал изначально.
Понимал, что взяться им неоткуда.
Понимал, что это уже запредельно.
Но просто проявить встречный интерес!
Нет!!!
Никто.
Никогда.
Ни разу за десять лет!
А ведь я просиживал там дни, недели, месяцы, годы!
Почти ежедневно, а через день точно!
Двести человек за «сеанс отсидки».
Ко мне приближались темные личности.
Меня писали на диктофоны.
Мне задавали провокационные вопросы.
Кто-то неизвестный мне исследовал меня.
Хронометрировал.
Писал надеясь на компромат.
А вот интересующихся реально творчеством Булгакова около Дома-музея Булгакова на Андреевском спуске, прямо около входа в оный не наблюдалось.
Он заходили вовнутрь.
Платили за посещение по 50 гривен.
Покупали книги писателя.
И только одного не проявляли никак – интереса к его творчеству!
Зато нос памятнику тёрли и на коленях у писателя фотографировались.
Меня же регулярно вежливо и тактично просили выйти из кадра.
Впрочем, я сам в их кадры не рвался.
А около Святовита?
Видит Бог – около Святовита ежедневно проходили тысячи!
Мимо меня – сотни!
Мой редкий призыв совершить экскурсию по этому чуду света был услышан за десять лет только трижды!
Но это значительно больше, чем отклики у Булгакова!
Экскурсоводы обычно вели людей мимо Святовита молча.
А о чем говорить?
О том, что это всего лишь одна из копий каменного идола, хранящегося в Польше, в городе Кракове?
Иногда проходящий мимо экскурсовод одним движением ладони обращенной к небу сопровождал на ходу такое сообщение своей группе ведомых: Збручский идол, который отражает весь пантеон славянских богов!
Вот так!
С улыбкой.
И мимо!
Мимо!
Мимо!
Понятно, что робкое блеянье бомжика со скамеечки подле «памятника» никого не привлекало.
Надо признаться дорогому читателю: и я там был!
В 1981-ом году в составе группы работников Архоблспорткомитета, награждённых за отличное проведение Олимпийского года трёхдневной туристической поездкой в Киев во время зимних каникул я попал в гостиницу «Олимпийская» и из неё мы ежедневно мотались по официальному пакету экскурсий.
В Киево-Печерскую лавру, на Крещатик, обзорную по достопримечательностям города, в Софийский собор, в Михайловский собор, на Подол, в Университет, в парк Шевченко к памятнику Шевченко, к вечному огню, на Бабий Яр, в концертный зал «Украина» где нам среди прочих знаменитостей спела вживую и лично София Ротару!
И нас водили замечательные экскурсоводы, и бредя подземными погребальницами лавры глядя на горы костей за стеклами я даже в самом прозрачном из снов не предвидел, что спустя жалких двадцать один год начнётся моя персональная киевская опупея.
Я был молод, как теперь понимаю, симпатичен, упакован в пиджак и брюки достойные директора областного шахматного клуба, гладко выбрит, пострижен коротко, и не носил очков!
За плечами у меня уже был Ленинградский государственный университет имени А.А. Жданова. До полного открытия Мерцающих шахмат оставалось менее сорока дней. Де факто я их практически уже открыл, но ещё не осознал масштаба достигнутого. Уже летом мне предстояло попасть на международный шахматный турнир в качестве тренера молодого чемпиона России. И потому Алису в том Киеве 1981-го года я не встретил.
Алиса возникла 22 июля 2002-го года!
За её спиной я понемногу гадал с помощью Чатуранги на Узвизе.
А в 1981 году я именно и был таким же точно туристом, что брели мимо меня неослабевающим потоком спустя двадцать один год!
И прожив жизнь именно несчастного туриста я прекрасно понимал идущих мимо.
День клонился к закату.
Наверху осталась масса впечатлений и фотографий.
Впереди ждал ужин на Подоле.
Музей Булгакова – последняя экскурсия перед отправлением домой.
Не до идиотов.
Тем более, что именно Булгаков настойчиво советовал "не разговаривать с неизвестными".
О, если бы только они надежно знали, что только за одно выступление этого бомжа один киевлянин сумел получить с других киевлян более тридцати тысяч долларов!
И это был не громадный зал, а крошечный кабинетик и совсем небольшая группа счастливчиков, сумевших собрать астрономическую сумму за входной билет!
Один мальчик не смог прорваться, ибо триста долларов – это «не сумма» за счастье видеть и слышать меня целых полтора часа – и стоял всё выступление именно под окном. А затем он стал одним из моих самых удивительных и замечательных друзей учеников.
Да! Если бы они только догадывались, что целые залы порой проигрывали большие серьёзные игры вот этому несчастному неопрятному на вид уроду.
Вся страна непрерывно распевала песни одного из его самых первых учеников. На Арбате. На Невском. На Крещатике.
Но я был решительно никому не известен и не интересен.
Тем более неинтересны были и мои убийственные вопросы.
Сколько раз в самых разных судах и судилищах мне довелось повторить великий вопрос Димитрова: «Вы боитесь моих вопросов?»
Сколько раз один точно и вовремя заданный вопрос спасал человека от срока, от гибели, выводил из под юридического или криминального удара.
Мне довелось двадцать лет учиться у человека, который на одном слове добивался отмены самых суровых приговоров! Этот человек в своё время спас Майю Плисецкую! Его юридические заметки печатали наперебой «Аргументы и Факты» и «Работница».
Двадцать лет!
А пять лет я учился у другого человека, к которому в своё время нередко ездил советоваться Егор Гайдар.
Мне повезло в жизни встретить колоссальных людей с потрясающими способностями, с фантастическим видением ситуаций и сверх энергией и сверх работоспособностью.
В том числе и из числа претендентов на высочайшие властные полномочия в державе.
Почему я не стал ни кандидатом наук, ни доктором?
Да просто потому, что мне было жаль тратить на это время.
Есть люди, которым очень важен статус.
Одежда.
Позы и награждения.
Мне всё это было просто чуждо.
Если меня что и интересовало в жизни – так это Истина.
И потому своих педагогов из Свердловского Строительного техникума я ценю пол сей день выше множества реальных кандидатов и докторов наук, что они пусть и не имели вот этих статусов, но с Истиной меня знакомили конкретно, ярко, образно и потрясающе точно.
Благодаря коллективу педагогов из ССТ я во многом стал тем кем таки стал.
Но всё выше сказанное – только присказка.
А теперь – к сказке!
В 1968-ом году на 70-ом году жизни умерла моя бабушка.
Ольга Александровна Ратушная.
У неё случился инсульт и через несколько дней она скончалась так же, как за пять лет до этого скончалась Рона.
Её в последний миг провожала моя мама.
Её младшая дочь.
Мама сопровождала и Рону, когда она в последний раз навек открыла глаза.
После расстрела их отца семья пережила войну. Бабушка и трое детей.
Мама лично похоронила всех членов этой семьи – сестру Рону, и мать и братика Мишу с его сыном Жориком.
В 2004-ом году в Киеве я допустил фатальную ошибку.
Я познакомился с однофамильцем, носившим имя Михаил.
Я дал ему телефон мамы и он ей при мне позвонил.
- Кто это? – спросила мама в Екатеринбурге.
- Миша Ратушный из Киева! – рапортовал бедолага.
Мама едва не лишилась чувств.
Спустя четыре месяца её не стало.
Так мы ошибаемся.
Потому как люди – существа ошибающиеся.
Непрерывно.
Но замечаем только те ошибки, за которые нас наказывают.
Это – гениальная мысль Льва Николаевича изложенная им в другой редакции в «Войне и мире».
Но к 1968-ому году.
Именно в этом году мне посчастливилось выиграть свой первый литературный конкурс в газете «Вечерний Свердловск».
Так появилась на свет моя самая первая публикация.
Немногим позднее аналогичное соревнование я выиграл в приложении к газете «Известия», называвшееся «Неделя».
Так появились во всесоюзной печати впервые две мои литературные строки.
Но свой первый научно-фантастический роман «Цефея» я написал еще при Роне. Это был 1962-ой год.
В том, что я стану писателем я не сомневался ни секунды.
Я вырос с пониманием того, что буду писать интересные книги.
Именно к этому я и готовился с трёхлетнего возраста точно.
Сейчас я понимаю, что был рождён изначально именно учёным.
То есть человеком занимающимся наукой.
И хотя с младых ногтей я был окружён фантастически образованными людьми, людьми высочайшей культуры и глубочайшей просвещённости, но именно своё научное предназначение до самых последних дней я не осознавал.
И вот сегодня посмотрел на даты и просто обомлел.
Именно наукой я занимаюсь непрерывно уже пятьдесят лет!!
С осени 1968-го года, когда не стало моей любимой бабушки.
Про которую я думал, что она не умрёт никогда.
По крайней мере, пока я сам жив.
Потому что раньше всех должен был умереть именно я!
Я занимался ею и раньше.
В 1961-ом году я воткнул метровую палку с карандашом обращенным к небу в пень, взял лист бумаги и плавно повел её над карандашом, а мой брат бросил на землю рядом с пнём тяжелое полено.
И я получил синусоиду на бумаге, оставленную колеблющимся карандашом.
Так я приступил к изучению волн приходящих после землетрясения.
В 1962-ом году мне подарили мой первый фотоаппарат.
Денег было очень мало.
Проявитель и закрепитель стоили денег, как и вся эти бачок, фотоувеличитель, фотоплёнки, фотобумага, проявитель и закрепитель для последней.
И тем не менее я ставил опыты по фотографированию автомашин, по фотографированию движущихся объектов.
Но именно осенью 1968-го года, оставшись совсем без бабушки, я приступил к систематическому исследованию свойств плоскоорганизованных структур.
Самый первый вопрос я решал такой:
- Почему король ходит так, как ходит король?
В книгах ответа не было.
Я впервые осознал, что отвечать на этот вопрос мне придётся самому.
Что делать всю черновую работу придётся самому!
И вот тогда я в это погрузился.
Я ставил эксперименты. Менял формулы ходов у фигур.
Конь у меня ходил, как король!
А король ходил так, как конь!
Я быстро нашёл и детский мат, и дурацкий мат для своей позиции.
Затем я добросовестно прорабатывал игру, в которой местами менялись король и слоны. Далее король ходил как ладья.
Уверяю вас: каждая из таких игр имела право на существование!
Затем я принялся исследовать разные версии других фигур, разные версии других досок, и так далее и тому подобное.
В дальнейшем я потратил массу времени на свои исследования разнообразнейших игр на плоскости, и в том числе карточных игр.
Не будем выпускать из внимания архитектурные сферы моих интересов.
Меня влекло проектирование разнообразнейших зданий, стадионов, концертных залов, гостиниц, колоннад, скульптурных групп, жилых построек, и городских кварталов, крепостей, туннелей метро, станций, вокзалов, манежей, лыжных трасс.
С примерно десяти лет я начал подготовку к профессии архитектора.
Естественно я и рисовал, и лепил, и чертил.
Но больше всего на свете мне нравились большие комплексы данных, которые необходимо было как-то систематизировать.
Однажды мама купила мне таблицу Менделеева, в которой в каждой клеточке были прописаны все электронные слои атома!
Я с восторгом тщательно перерисовал её на огромном листе ватмана.
Эту таблицу в моём исполнении увидел маленький Ильюшка и попросил нарисовать такую же для себя.
Это я сделал с большим удовольствием.
Позднее Илья стал химиком!
Ещё бы!
Глядя на такую таблицу невольно станешь любителем химии!
Сейчас с высоты прожитых лет понимаю: уже тогда я был самым обычным работоголиком!
Любой нормальный учёный обожает работать.
Неделями.
Месяцами.
Годами.
Нормальный учёный работает запоем, взахлёб.
В любой обстановке он решает какие-то свои собственные самостоятельно сформулированные задачи.
Его не интересуют ни слава, ни деньги, ни развлечения.
Хлеб – только чтобы поддерживать свою жизнь.
Зрелища – их у меня полным полно в самом себе, внутри меня.
Многие месяцы проведённые в детстве в больницах и дома за печкой инициировали внутреннюю активную мыследеятельность.
Возможно это один из путей включения учёного – много болеть!
И чем больше – тем лучше!
Там, где я рос, всё вокруг было изначально засекречено!
И не было реально никакого патентного права.
Проблемы с патентованием и режим всеобщей высочайшей секретности были насколько это я понимаю сегодня вполне конкретно связаны!
К чему это вело?
В первую очередь к тотальной дезориентации самостоятельного исследователя.
Во вторых – к удивительной засекреченности самих самостоятельных исследователей!
Бдительные специальные органы государства присматривались к тем, кто начинал выделяться на общем фоне хоть чем-нибудь.
У этих специальных организационных структур был собственный весьма специфический взгляд на вещи и на людей.
Представьте себе, у государства была некая идеальная модель «нормального человека», сильно смахивающая на некое подобие Прокрустова ложа.
Доризо – великий поэт.
Но века прошьют две его строчки, написанные гекзаметром.
Прочтя их только один раз, уже не забудешь никогда!
«Бык лишь чуть-чуть возвышался над общим уровнем стада.
Первым замечен он был. Первым пошёл на шашлык!»
Если нашим специалистам поведение человечка казалось не совпадающим с неким общим стандартом, его брали «на заметку» и с этой самой заметки уже не снимали никогда!
А между тем, человек, погружённый в настоящую научную деятельность, изначально выделяется своим не совсем «стандартным» поведением.
Просто потому, что настоящая наука требует целого набора качеств, которые формируют личность ученого.
Перечислим их хотя бы абрисно:
- предельная концентрация внимания на объекте исследования
- скрупулёзность, внимательность, собранность
- предельно критичное отношение к самому себе и к своим выводам
- абсолютная честность перед самим собой
- готовность много десятилетий двигаться к достижению своих целей
- непрерывная переработка громадных массивов данных
- способность создавать свои собственные «коллекции» отображений исследуемых объектов
- тщательная проработка текстов и разнообразнейших таблиц и карт
- стремление решать свои «внешние» проблемы предельно лаконично и экономно
Понятно, что список далеко не полный и уж тем более не исчерпывающий.
Понятно, что способность задавать глубокие вопросы не всем, не везде и далеко не всегда «ко двору»!
Понятно, что человек с такими параметрами не совсем «адекватен».
Например: со второго класса я уверенно работал с логарифмической линейкой. «Лесную газету» Виталия Бианки знал чуть ли не наизусть. Льва Толстого любил читать в районе 88-го тома полного собрания сочинений и более всего любил его черновики «Войны и мира».
К чему это неизбежно вело?
А вот к чему:
- математика у меня была между «три» и «четыре с минусом»
- биология в восьмом классе шла на сплошные двойки
- литература с трудом держалась чуть выше трёх.
В дополнение ко всему в шестом классе я – переросток – остался на второй год.
Первый и последний второгодник в нашей славной «английской» школе за многие десятилетия в обе стороны!
На математике мне было откровенно скучно.
На ботанике и зоологии откровенно смешно.
На литературе мне было тоскливо и одиноко.
Школьную химию я просто ненавидел.
Школьную физику откровенно презирал.
Школьный английский язык меня лично выводил из себя.
Одно только словечко «герундий» чего стоило!
Оно бесило!
Сейчас я понимаю: несчастные учителя престижной элитарной прообкомовской английской школы были вполне правы в своём невосприятии меня – негодяя и мерзавца.
Дело в том, что в стране побеждавшего социализма все были равны!
А мои педагоги понимали, что я родился в нехорошем месте.
А люди из нехороших мест обычно и сами хорошавостью не отличаются.
Но наш советский социалистический Закон о «равенстве» не позволял им отчислять меня из своего престижного учебного заведения!
По странному стечению обстоятельств учебное заведение в сокращённом виде звучит как «уз». То есть я, как истинный в прошлом «узник» попал во вполне правильное для себя место в «уз»!
Но педагоги с русским языком так, как ваш покорный слуга, похоже никогда не работали.
Английский язык, язык вероятного противника, они знали гораздо лучше родного.
Но знание языка, пусть даже и иноземного, и понимание ребёнка, проводящего большую часть детства в постели с высокой температурой – это совершенно различные боевые искусства.
Последним они практически не владели.
Роберто Людовигович Бартини сформулировал различение личности и коллектива прекрасно, превосходно, неотразимо, великолепно и безумно глубоко, то есть именно гениально:
«Личность может отказаться, а коллектив – никогда!»
Поэтому школа от меня так и не отказалась!
От школы отказался я.
И поклялся себе больше никогда не возвращаться в её стены «учащимся».
Меня кое-как уговорили сдать экзамены.
Поклялись не «валить».
Пообещали аттестат за восемь классов.
Юный учёный получил аттестат со сплошными трояками в июне 1969 года.
До открытия Мерцающих шахмат оставалось 12 лет!
Людям требуются дипломы и статусы примерно так же, как красивая одежда, чистенькие ботиночки, аккуратно заправленные причандалы, строгие галстуки и безупречные рукава.
Вот входит в аудиторию кандидат ишш…ческих наук.
Побрит.
Причёсан.
В красивом нарядном свитере со строгим черным рисунком-узором на сером фоне. На нём строгие прекрасно отутюженные брюки, лакированные туфли.
От него веет приятными духами. Золотозубая улыбка.
С таким учёным приятно иметь дело и вести дела!
Его ученая степень гармонично дополняет его безупречный внешний вид.
Нет сомнений – настоящий учёный!
Меня такая участь миновала!
А было близко!
По краю ходил!
Совсем уже около.
Я сдавал экзамен по английскому языку в университете на третьем курсе.
Обычно я сдавал от пяти до одиннадцати экзаменов за день.
Экономил деньги на колбасу и мясо.
Колбасу и мясо я вёз в замороженном виде в Архангельск, где ни мяса ни колбасы у нас на Сульфате не было!
Полки в магазинах были «шаром покати».
И вот я сижу на экзамене и читаю принимающей экзамен девушке книгу Хэмингуэя «Прощай оружие», купленную мною только что на Невском. Естественно издание на английском:
«There were many guns in the town in that sweam»…
Не останавливаясь тет же перевожу на русский.
С тех пор, как я расстался со своей английской школой я к этому языку не приближался ни на йоту!
Но «руки помнят!»
- Вы посидите полчаса, я вижу, вы можете заметно улучшить свой перевод – говорит мне принимающая.
- А так что? – спрашиваю я на своём родном придворном.
- Если сразу, то только «тройка» вздыхает она, поднимая глаза мечтательно к потолку.
Володя Лисицын – мой постоянный блиц-партнёр, впоследствии открывший миру талант юной Комягиной, сказал мне, только поступившему в универ:
- Хватай экзамены и зачёты! Главное не иметь хвостов!
Этого совета мне хватило, чтобы получить Диплом!
Я ответил ей так, что горжусь своим ответом всю оставшуюся жизнь!
- Лучше я полчаса просто посмотрю на Неву!
Я как раз размышлял над темой распространения сигнала в плоскоорганизованных структурах. О скорости распространения волн в упругой среде лишённой объёма.
Это было моё последнее официальное свидание с английским.
Мой великий Учитель Валерий Петрович однажды на мой вопрос «Почему?» ответил предельно кратко и предельно емко:
«Я не стал унижать себя ИХ дипломом!»
Лучше и не скажешь!
Для меня диплом был средством приобретения билетов до Ленинграда и обратно для добывания два раза в год колбасы и мяса в голодный Архангельск.
Я не протестовал.
Не писал на эту тему фельетонов.
Пока не закончил универ.
Потом накатал небольшую заметку о заводской столовой.
Меня вызвали в райком партии и вежливо предложили покинуть город навсегда. Что будет иначе – не объясняли.
Незадолго до приглашения в райком на меня на улице внезапно напал хулиган.
Я еле отбился.
Краснодарский опыт дал о себе знать.
Я не стал искушать судьбу.
Но сделал стратегическую ошибку.
Надо было сразу поменять область.
А я уехал в глубинку но… в этой же самой области.
Спустя два года это отозвалось.
В 1993-ем году я приехал в родной ЛГУ, проник в здание родного факультета и вторгся к декану оного.
Декан был тот же самый, что и в годы моего студенчества!
Я просто выложил перед ним цветные обложки моих исследований:
«Тетраэдальная Логика»
«Мастер & Маргарита»
«Общая теория Игр»
«Специальная теория Игр»
«Чатуранга»
«Мерцающие шахматы»
«Модульная Школа»
«Расписания занятий»
«Клиентелла Агрессора»
И еще, и ещё, ещё…
- Это всё ваше? – безразлично спросил он.
Я кивнул и счёл за благо раствориться в дверях высокого кабинета.
Это был мой последний визит в альма-матер.
Мне довелось самостоятельно изучать:
- итальянский язык
- латинский язык
- древнегреческий язык
Пришлось знакомиться с испанским, немецким и французским языками но всё это я уже давно и прочно забыл.
На древнегреческом была написана солидная часть первой версии моей дипломной работы в университете, но кафедра истории философии возмутилась.
За одну ночь на каналах Питера в чудесном проходном дворике в двухкомнатной квартирке под дивные звуки подлинной скрипки Амати – мне играл мой друг – скрипач! – на выданном ему для выступлений в солидном оркестре инструменте – я написал ровно семьдесят пять страниц новой версии дипломной работы и в двенадцать часов дня защитил её на четвёрку!
Да!
Было время!
В 1968-ом году после смерти моей замечательной бабушки я остался «совсем один» и утешал себя самостоятельными исследованиями и марафоном.
До моего 66-летия осталось три дня.
Я занимаюсь настоящей наукой уже пятьдесят лет.
Это невероятно.
И тем не менее это именно так!
И не нужны мне никакие статусы, награды, деньги.
Меня по-прежнему интересует Истина.
Уже в двадцать девять лет я написал небольшую работу:
«Мир мерцающих плоскостей»
Нет, я имел ввиду не нонешнее нашествие гаджетов!
Я имел ввиду четырехмерный пространственно-временной континуум, в котором и пространство и время – плоскости.
Бартини задолго до моего рождения смотрел глубже.
Он уже видел шестимерное пространство-время, которое он характеризовал как «шар в лузе»!
Мир по-прежнему не исследован!
Мы ещё в самом начале!
Работы хватит всем!
А звания и медали пусть достанутся тем, кто по большому счёту, обижен.
И не научился смотреть кино в себе.
В своё время я предсказал: мир стоит на пороге мерцающих плоскостей.
Я прожил это видение: ладьи и слоны на бесконечных "шахматных" досках носились на немыслимые расстояния быстрее скорости света.
Самое простое объяснение: наш четырехмерный пространственно временной континуум трансформировался в континуум где и время и пространство становились плоскими.
Я имел ввиду не море гаджетов, понятно же что на планете океан из мириадов внутренних экранчиков в живых особях. Я имел ввиду именно иное состояние наших пространства-времени.
Но подробнее об этом - если удастся продолжить.
Приложение.
Письмо одного из моих читателей
Уважаемый Алексей Алексеевич,
Здорово, что Вы изобрели мерцающие шахматы (это ж сколько степеней свободы Вы подарили людям, ведь кто как мыслит, тот так и живёт!), дважды здорово – что «игра ведется ортодоксальным набором шахматных фигур на ортодоксальной шахматной доске», ибо настоящее чудо (а не мечты о чуде) происходит в условиях обычной жизни (таков принцип реального, хоть «в действительности всё иначе, чем на самом деле») и здорово трижды, что Вы подарили своё знание людям (вопреки главному принципу господского, т.н. «капиталистического» общества, – монополии на знания и технологии)!"