Выше я рассказывал, как в Киеве родители покупали квартиру, но сделка не состоялась. Деньги не были выброшены на ветер. И они маме очень были нужны. И вот теперь, также появились деньги. Я до сих пор думаю, подобным кто-то невидимый руководит. Иначе это объяснить я не могу.
К концу июня все коммерческие и образовательные вопросы решены, мы прощаемся, оставляя часть своей души и отправляемся в обратный путь.
Могу сказать, что к 1944 году, такой феномен, как голод, мы преодолели. Все-таки на земле с этим легче бороться, да и Бог позаботился об урожае.
До станции Куеда гужевой транспорт подан, а дальше пересадка на поезд, похожий на тот, который сюда всех привез. Все устроились и поехали.
Самое удивительное, что поездку на Урал 1941 года я хорошо и подробно помню, а вот обратный путь в памяти не сохранился. Только одно редко, но вспоминаю. Это новое явление-мародерство, литературно «Рекет». На каждом полустанке повторялись остановки, но в 1941 году мы никуда не спешили. Постояли и поехали дальше. А обратно все спешили вернуться как можно быстрее. Этим и пользовались марадеры. Ходили по вагонам и собирали мзду. Говорили, что иначе поезд долго будет стоять. Тех, ктомог их остановить, пока еще были на фронте. Война еще не закончилась.
Наконец вокзал гор. Днепропетровска. Фасад. Перрон с другой стороны
Все вышли на перрон, но мама, я и сестра без вещей, так как мы должны в вагон возвратимся. Нам еще предстоит преодолеть 70 км. Но и это мы преодолели и вот мм уже в г. Верхнеднепровске. Приняли нас радушно, и все было хорошо. Пару дней на отдых, а затем новые задачи. Маме нужно искать работу, меня ждала учеба, сестру нужно как-то, где-то пристроить.
В городе было ремесленное училище. И мама взяли туда комендантом. Громко звучит. А фактически это были суточные дежурства в общежитии, раз через двое, или трое суток. В обязанности ее входило наблюдение за соблюдением порядка. Послевоенный контингент был еще тот. Но ничего не поделаешь. И война еще не окончена.
Однажды с фронта мы получили небольшую посылку. В ней в том числе был фонарик, который жужжал и работал как дрезина. Качаешь, едет, нет, стоит. Работаешь кистью руки, светит. Не работаешь, ни шума, ни света. Однажды в день дежурства, мне нужно было вечером, уже не помню что, ей отнести. Были сумерки. Я взял фонарик и пошел. В коридоре тишина и темень Заработал фонарик и я двигаюсь в нужном направлении. И вдруг сзади меня кто-то хватает за руку, заламывает ее, фонарик не светит, его из рук выхватывают, и ищи ветра в поле. Мне жаль, но это проза жизни.
В городе была начальная школа, но только украинская. Меня в нее взяли в 3-й класс и с сентября 1944 года я начал в ней учиться. Успеваемость у меня русский отлично, все остальное хорошо, кроме украинского языка. Киев до войны почти весь русскоязычный, Урал тем более. Но то, что Бог дает, это к лучшему. Хорошая основа была заложена. Свободно владею и устным и письменным.
Небольшое отступление. Зима, метет небольшой снег. Школьный туалет наружный. Моя верхняя одежда какая-то старая кроличья шубка. Посетил туалет и от снега шубка слегка намокла. Но у нас все со второго этажа на первый спускались на животе по перилам. Понимая, что шубка влажная, я ее расстегиваю, держу растянутой и собираюсь съехать вниз. Но сразу теряю равновесие и лечу через перила вниз. Кровь, лежу без сознания. Вокруг сбежались учителя и ученики, вызвали скорую помощь, но сразу же всех учеников еще до приезда врача разогнали по классам. Приехала карета, меня на носилки и увезли.
Одному однокласснику, жившему недалеко от нас, отдали мои пожитки и поручили сообщить об этом маме. Он приходит, отдает ей мой рюкзак и говорит, что ваш Мишка разбился. Маму жалко больше всего. Приехала в больницу, я лежу, видны только глаза и рот. Только прошлая закалка ей помогла все это выдержать. Но меня вытащили. На лбу шрам всю жизнь.