Лейкоз действительно лечится - химиотерапией. После лечения ребёнок возвращается к полноценной жизни.
Но для осознания этого мне потребовалось не меньше 3-х месяцев. Поэтому первые недели прошли как во сне.
Итак, после первой ночи в больнице наступил первый лечебный день. После завтрака нам принесли для переливания Тромбомассу. Накануне вечером нам переливали аналогично Эрмассу. Я раньше не знала, как переливают кровь. Если очень коротко и просто, то наша кровь содержит лейкоциты, эритроциты, тромбоциты (и еще много чего) и все они плавают в жидкости, которая называется плазма. Так вот, в чистом виде кровь не переливают. Сначала делят на составляющие – плазму, тромбоцитарную массу (содержит тромбоциты) и эритроцитарную массу (содержит эритроциты). Перед переливанием нам ввели антигистамин – димедрол. И весь период переливания (который длился меньше часа) я сидела рядом, замеряла температуру и наблюдала за состоянием ребенка, поскольку инородные тела могут дать сильную аллергическую реакцию (хоть нам и введи димедрол). Никакой реакции у нас не появилось, температура была нормальной и после пакета с массой нам поставили промывку – физ. раствор и глюкозу.
После проведенных процедур к нам пришла медсестра и сопроводила нас на УЗИ брюшной полости и ЭКГ. Оба обследования ничего критичного не обнаружили. Результат на руки нам не дали, отправили сразу в отделение, но на словах сказали, что результаты хорошие.
Уже после обеда нас пригласили на пункции. Нам предстояли установка ЦВК – это центральный венозный катетер, пункция костного мозга и люмбальная пункция. Поскольку все процедуры болезненные и для трехлетнего ребенка еще и страшные, все проходило под наркозом.
ЦВК устанавливают в подключичную вену (в просторах интернета можно без труда найти фото установленного ЦВК). Он позволяет в дальнейшем подключать все капельницы, брать кровь для анализа и вводить внутривенные препараты.
Пункция костного мозга берется для подтверждения диагноза. Хоть в больницах сейчас современное и точное оборудование, обученные лаборанты, но подтверждение необходимо. И родители самостоятельно везут пробирки с костным мозгом в НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева. Это, наверно, самая главная детская онкологическая больница страны.
Врачи уверяли, что эта пункция выглядит как укол. Но пообщавшись с детьми постарше (больше 10 лет), я узнала, что пункция очень болезненная. Я им охотно верю, ведь прокалывают кость, используют специальное оборудование. Проводят их исключительно врачи в мини операционной или перевязочной, только в медицинской одежде и мам туда не пускают. А в дальнейшем проводят без наркоза. Вообще пункцию костного мозга могут брать либо из тазовой кости, либо из грудины. В нашей больнице у всех пациентов берут из тазовой кости. Детали этой процедуры описаны во многих медицинских статьях. Со слов врачей отделения: процедура достаточно серьезная, и без необходимости ее не проводят.
Факт, что анализ необходимо подтверждать давал мне надежду на ошибку. На мой вопрос о возможной ошибке, врачи и медсестры утверждали, что ошибок уже не бывает. Забегая вперед скажу, они были правы.
Люмбальная пункция по процедуре проведения напоминает эпидуральную анестезию. Ребенок должен, лежа на боку, скрутиться калачиком, а врач делает прокол в жидкость спинного мозга. Туда вводят лекарство и берут ликвор для анализа в НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева. Лекарство убивает раковые клетки в спинном и головном мозге. Я не знаю какие препараты используют при других диагнозах, нам вводили цитозар, метотрексат и преднизолон. Что бы оно распределилось равномерно, после Люмбальной пункции необходимо лежать на ровной поверхности (без подушек) 2 часа.
Итак, нас пригласили в перевязочную, где уже ждали две медсестры, врач отделения и врач анестезиолог. Моя дочь тогда еще не знала, что будет происходить, поэтому вела себя вполне спокойно. Я ее раздела по пояс, сняла обувь, положила на кушетку. При мне анестезиолог накинул на лицо дочурки маску и меня попросили выйти. Сама процедура длилась не больше 10 минут. Меня позвали забрать ребенка, сказали уложить ровно без подъёма головы.
Наркоз в больнице используется масочный. Я не знаю какой там газ, но пахнет он плохо. Дети быстро засыпают и быстро просыпаются. Еще накануне вечером меня предупредили, что бы до наркоза за 4 часа минимум я ничего не давала ребенку есть. Моя дочь не ела с самого утра. Только пила воду. Это необходимо, что бы во время процедуры ребенка не вырвало и он не захлебнулся рвотными массами.
Пока я шла с дочкой на руках до палаты, она начала просыпаться. Отходили мы от наркоза тяжело. Она кричала (очень сильно), махала руками, била меня, пинала, выгибалась. Мне приходилось силой ее удерживать, от чего она дралась еще больше. Словно она находилась в полусне и не понимала где она и с кем. На мой голос не реагировала, а я не понимала, как ее успокоить и что мне делать. Это продолжалось не меньше получаса. В какой-то момент я услышала в коридоре подобные крики – мы были не единственные. Наконец малышка успокоилась и уснула на пару часов.
Пока она спала мне принесли пробирки для анализа в НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева и необходимые бумаги с отделения. Муж уже давно приехал в больницу и ждал. Я передала ему пробирки с бумагами, и он уехал.
Проснулись мы уже после 15 часов. Снова пришла медсестра и сопроводила нас на рентгеновский снимок грудной клетки. С помощью снимка проверяют как установлен ЦВК. Если он установлен плохо, то могут вытащить и ставить повторно.
У нас на снимке ЦВК вроде стоит хорошо, а по факту он уперся в стенку вены и капельница шла плохо – только в определенном положении плеча. Поскольку ребенок все время крутится и двигается, мне приходилось все время контролировать процесс и поправлять. Но ЦВК нам не переустанавливали. После чего мы вернулись в палату и уже никуда из нее не выходили.
Все эти процедуры заняли весь день. Мы пересекались с такими же вновь поступившими. Походы по кабинетам немного отвлекают от мыслей, но только до возвращения в палату.
Знаете, когда видишь своего ребенка, проколотого в нескольких местах, сжимается сердце. Когда из груди выходит проводок, слезы сами подступают.
Когда ходили по больнице (где лежат взрослые или очень взрослые пациенты), все на нас (с детского отделения) обращают внимание. Удивляются, что дети так болеют. Кто подходит выразить сочувствие, кто-то иконку протягивает. Ты чувствуешь чужую жалость и тут же раскисаешь, а в голове опять всплывает вопрос: за что?
Со мной поделилась одна из мам. Она считает так: наши дети (болеющие онкологией) особенные. Им дано испытание, что бы они очистились и подготовились к чему-то важному, особенному.
Когда твой ребенок заболевает раком, каждая мама верит во что-то свое. Главное, чтобы стало легче.
На вечернем обходе в палату пришел лечащий врач. Осмотрел, послушал и объяснил, что лечение (а именно химиотерапия) начинается еще до получения результатов из НМИЦ ДГОИ им. Дмитрия Рогачева.
Весь разговор с врачом сопровождался стеной слез, боли и чувства безысходности. Ведь одно сочетание «химиотерапия» и «мой ребенок» внушает ужас. В это время чувствуешь, что весь устоявшийся мир рухнул за сутки. И остаётся лишь как робот делать то, что сказал врач, а как дальше жить ты не понимаешь.