Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4, Часть 5, Часть 6, Часть 7, Часть 8, Часть 9, Часть 10 повести "Первый бой" в нашем журнале.
Автор: Александр Седнин
Глава 11. Ошибка резидента.
Хмурое небо кропило землю мелким ледяным дождём. Конец апреля выдался совсем уж никудышным. Всю неделю то и дело шли попеременно то снег, то град, то ливень, которые непременно сопровождались шквалистым ветром, буквально сбивающем с ног.
Вожатая, срывая голос, из последних сил пыталась построить злополучный савеловский 7 «В» и почти такой же только чуть постарше 9 «Б» около Вечного огня. Но ученикам было тошно после уроков, когда ждала улица, стоять истуканами около памятника. Поэтому они шумели, вертелись и развлекались, кто во что горазд. Громадная глыба серого камня высоченной стелой упиралась прямо в небосвод. Её фронтальная сторона была украшена увеличенной бронзовой копией Ордена Славы, немного которого глубокими рытвинами была выбита уже ставшая бессмертной, но всё также пробирающая до глубины фраза: «Никто не забыт, ни что не забыто».
Ветер в очередной раз бесцеремонно унёс крики вожатой куда-то далеко, и дети продолжили заниматься своими делами.
Наконец, к облегчению вожатой, со стороны школы появилась Виктория Германовна, идущая традиционно почти бегом, но всё с той же аристократической статью.
В руках она держала транспаранты с фотографиями для Бессмертного полка.
- Куда провалился Семачев?! – с ходу рявкнула она. - Он транспарант не забрал!
- Не знаем, домой ушёл, наверное… - отозвался чей-то голос.
- А кто ему…
В это время ветер, обретя новую жертву, тут же налетел на завуча и стал вырывать транспаранты из её рук. Очередным сильным порывом ему это удалось. Палки гулко стукнулись о выщербленную мостовую.
- Да пропади оно всё пропадом, Аня, помоги! – выругалась Виктория Германовна.
Вожатая, махнув рукой на детей, тут же бросилась помогать завучу.
Школьники в это время совсем обезумели. Толстый Карапетян оседлал ещё более крупного Давыдова и стал его пришпоривать, как ретивого скакуна. Толстая, словно бочка, девятиклассница Куличева начала лепить жвачку на волосы стоящей впереди подруги, на диком контрасте, тощей как спичка, Юдиной. Журбанов пнул сначала Сазонову, потом плюнул на спину Губиной, которые тут же стали его щипать. Тетерин бросился на помощь другу и стал пинать девочек коленкой под зад.
Девятиклассник Лимонов отобрал у семиклассника Ведерникова - неповоротливого и увальнястого - наушники и приготовился отправиться в забег вокруг Вечного Огня.
Но он не успел этого сделать, потому что Виктория Германовна успела собрать транспаранты и дойти до них.
- Лимонов, Ведерников, встать в строй! – гулко скомандовала она зычным голосом, которому бы позавидовал и командир полка.
Дети тут же построились.
- И так, дорогие наши ученики, - с той же силой в голосе, как из рупора, продолжила вещать она, - вам выпала великая честь представлять нашу школу в Вахте Памяти на 9 мая. Скажу прямо, мы выбираем для этого только лучшие классы. Вы заступайте сразу после 7 «А», которые идут в паре с 8 «А». Девятый класс! Слушать меня! – одёрнула она гомонящий 9 «Б», - вашей парой мы выбрали 7 «В». Вы заступайте вторым рядом, вторым! Ясно?
Никто не отозвался, потому что её никто не слушал. Семиклассники делились жвачкой, а девятый класс от скуки делали дозвон друг другу, держа смартфоны за спинами. Телефоны пищали и вибрировали, но из-за ветра завуч не могла этого слышать.
- Сейчас я раздам таблички. Каждому свою! Берегите их. Аня, раздай!
Вожатая послушно стала вручать таблички стоящим по разным кучкам школьникам.
- Построились! – скомандовала Виктория Германовна.
Школьники кое-как, нехотя выстроились в жидкую, с огромными промежутками, шеренгу.
- Сейчас мы с Аней и несколькими добровольцами принесём ещё транспаранты из школы и начнём репетировать. А пока стойте смирно и не разбредайтесь. У меня есть ваши списки. Приду, проверю. Добровольцы найдутся или назначить?
Из шеренги вышло несколько семиклассников. Виктория Германовна махнула рукой в сторону школы, и они нехотя поплелись за ней.
Все остальные продолжили с того места, где их прервала завуч.
Пока некоторые бегали вокруг памятника, а другие лазили вместе с друзьями в телефоне, третьи мучительно пытались найти себе хоть какое-то иное развлечение.
Особенно преуспел в этом Журбанов, который начал своим транспарантом колотить по головам девочек. Девочки визжали и отбивались от него своими транспарантами.
На эту картину несколько минут взирал Гена Пынзарь, а потом поставил свой транспарант рядом с Вечным Огнём и подошёл к Журбанову, положив ему руку на плечо.
- Прекрати,- сказал он твёрдым, спокойным голосом.
- Чё? – взбрыкнул Журбанов, скидывая его руку со своего плеча, - чего я должен прекратить?
- То, что ты сейчас делаешь. На этой фотографии человек, который не заслужил, чтобы ты так с ним обращался.
- Да, он сдох давно, ему пофиг, чего ты чушь мелишь?
- Но уважение он заслужил. Хотя бы немного. Он за тебя кровь проливал. Неужели тебе не стыдно?
- Пошёл ты. Жизни что ли меня учить вздумал, - огрызнулся Журбанов и за чем-то полез в карман. Через несколько секунд он извлёк из его недр чёрный маркер.
- Я могу сделать всё, что захочу и мне пофигу. Вот моему, например, усов не хватает и рожек, но я сейчас добавлю.
- Не смей, - вкрадчиво произнёс Пынзарь, крепко сжав кулаки, - иначе я тебя побью.
- Ты мне ничего не сделаешь. А ударишь меня – я на тебя в суд подам.
В это время все школьники, услышав ссору, окружили Пынзаря и Журбанова и, затаив дыхания, стали ждать, что из всего этого выйдет.
- Тебе пять лет что ли? – пристально посмотрел на Журбанова Пынзарь, - не понимаешь, что так нельзя? Вот если бы твой правнук твоим портретом размахивал и усы тебе подрисовывал, тебе бы приятно было?
- Мне было бы всё равно, потому что я был бы дохлый, - парировал Журбанов и захохотал противным булькающим смехом, - ты за дохлых людей что ли переживаешь?
- Нет, но знаешь, тут дело в другом. Тебе этого никогда не понять. Ты не видел того, что люди пережили.
- А ты прям видел?
- Нам Дмитрий Иванович на кружке хронику показывал…
- Да плевать я хотел на твою хронику…
- Дослушай, не перебивай. Там в этой хронике показывали танк, который немцы подбили. Вот он горел, немцы думали, что всё, подошли к нему, а люк вдруг открылся, оттуда показался танкист и стал стрелять по ним из пистолета. А когда его убили и достали из танка, выяснилось, что у него не было ног.
- Ну и чё? У меня-то ноги есть, - расплывшись в злобной ухмылке, Журбанов кивнул на свои ноги и снова захохотал.
Его примеру последовали почти все.
Пынзарь понял, что они смеются над его словами. В какой-то миг он осознал, всю нелепость своего положения.
- Ты никогда не поймёшь, вы все не поймёте, - его голос дрожал, - таким как вы, просто не дано.
- Такое только убогим, как ты дано, - ответил Журбанов,- а я своему, пожалуй, рога всё-таки нарисую.
И он зубами стянул колпачок с маркера, а потом приблизил грифель к портрету.
- Не смей! - не своим голосом взревел Пынзарь и набросился на опешившего Журбанова. Он повалил его на землю и ударил несколько раз кулаком по лицу.
Все остальные заулюлюкали и образовали круг. Некоторые достали телефоны и начали снимать. Пынзарь бил извивающегося и визжащего как поросёнок Журбанова по лицу снова и снова, в исступлении, он просто не мог себя остановить. Со всех сторон он слышал крики:
- Топи, Генок, топи! – В нос ему дай! – Не загораживай обзор, снимать мешаешь! – Сильнее Гена, кулак крепче сжимай! - Мальчишки, а чего он его молотит? – Заткнись, дура, не видишь, пацанские разборки! – Ух, как вмазал! Хотя я б получше смог!
Журбанов орал благим матом, пытаясь вырваться. Тогда Пынзарь схватил его рукой за горло и прижал к земле. Другой рукой он схватил валявшийся рядом маркер и нарисовал ему усы и рога.
- Круто уделал! – воскликнули восторженно в толпе. – Молодчик, Пынзарь! – А я так и не поняла… Чего они дрались? – Бабам понимать и не надо. – Мужик, Генок.
До Пынзаря дошло, что он только что сделал. Ярость прошла, и внутри стало как-то пусто. Гена почувствовал, что он очень устал. Он ещё не мог до конца понять, что же он натворил. В голове жутко гудело. Он смотрел на Журбанова, лежащего и стонущего в грязи и понимал, что не злиться и даже не презирает его. Ему просто жалко этого ничтожного человека.
Рома бился в конвульсиях, а мелкий дождь снова начал накрапывать. Тяжёлый воздух, пропитанный озоном давил Пынзарю на виски. Он слышал, как все хохочут над Журбановым, копошащимся в грязи.
Потом в душе змейкой у него стали виться противоречивые чувства. Ему было приятно и одновременно противно от самого себя.
Он не успел почувствовать что-то ещё, как за его спиной раздался испуганный крик Виктории Германовны: «
- Боже мой! Что здесь стряслось?
В это время Журбанов, стоная и кряхтя поднялся с земли и, утерев кровь, из носа и с губ, завизжал тонким девичьим голосом, трясясь от страха, боли и злости:
- Тебе хана, урод! Слышишь? Вам все теперь хана! И друзьям твоим и учителишке этому сраному! Я всё знаю. Я вас всех сдам! Мама добьётся того, чтобы вас исключили, а его уволили! Твари! Всех урою!
Затем он заплакал и убежал.
- Шакал, а вы все хуже шакалов, - тихо произнёс Пынзарь.
Он слышал, как его и не его одноклассники с восторгом, наперебой, рассказывают и показывают, как он «метелил Журбанова». Но ему вдруг стало всё равно. Он понял, что всё сделал так, как надо и удовлетворенно улыбаясь, без лишних слов отправился вслед за Викторией Германовной в сторону школы.
Он старался не смотреть на завуча и на всех остальных, кричащих ему прямо в ухо. Он видел только удаляющийся Вечный Огонь, его яркое пламя, колыхающиеся на ветру, сражающиеся с каплями весеннего дождя на фоне исполосованного чёрными предгрозовыми рыдающими тучами, тёмного неба.
«Неужели оно сдастся? - подумалось ему, - Неужто, найдётся такой ливень, который заставит его погаснуть? Нет, такого не может случиться. Ни одной стихии это не под силу. Этот огонь будет гореть вечно, вопреки всему».
Продолжение следует...
В тексте упомянуты спиртные напитки и/или табак, вредные для Вашего здоровья.
Нравится повесть? Поблагодарите журнал и автора подарком.