В традиционной серии интервью, которые британская "Гардиан" готовит к онлайн-трансляциям Национального театра, в этот раз звезда "Острых козырьков" Хелен Маккрори - о "Глубоком синем море", "Медее", неловком положении и помощи медикам во время пандемии.
Кэрри Крэкнелл описала репетиции с вами как “почти духовный опыт”. Как вы описали бы ваше сотрудничество?
Первый раз мы вместе работали на “Медеей” - в 2014 году. Мы взяли новую адаптацию Бена Пауэра и сделали современную версию греческой трагедии, такую, со всеми наворотами. Мы играли на огромной сцене Оливье в течение шести недель. Наше партнерство выковано тяжелым испытанием. Наша совместная работа велась на головокружительной скорости. Так что когда мы подошли к работе над Глубоким синим морем, задача казалась уже куда более простой.
Надеюсь, я говорю и за Кэрри, когда говорю, что у нас сейчас взаимное доверие и уважение друг к другу. У Кэрри есть редкое качество, которым обладают все хорошие режиссеры: отсутствие собственного эго. Используется лучшее из решений, найденных во время репетиций, и нет значения, кому это решение принадлежит, главное, что оно срабатывает для пьесы. Она поддерживает наше доверие к нашим собственным инстинктам и никогда не давит, но аккуратно корректирует, подхватывает одни идеи, отказывается от других. "Глубокое синее море" было одним из самых глубоко счастливых опытов, что были у меня на репетициях. Она обладает способностью так деликатно вести процесс, что создает ощущение, что мы можешь всё. Надеюсь, нам еще представится возможность повторить этот опыт.
Как ваш спектакль (“Глубокое синее море”) меняет представление о том, как надо играть Рэттигана?
Кэрри определенно стряхнула слой пыли с представлений о том, как следует ставить Рэттигана. Сначала она поработала с Томом Скаттом, придумавшим послевоенный лондонский пансион как открытое пространство, этакий скелет здания - где каждый звук усиливается, где обитатели слышат не только шаги друг друга, но и ссоры, секреты.
Все “промыто” цветами глубокого синего моря.
Потом я сыграла - отрепетировала - большую часть моей роли в моем белье и халате. Я хотела почувствовать, что это - частное пространство женщины, которое постоянно грубо нарушают, я хотела почувствовать эту женщину, чья сексуальность привела ее к тьме. Свет и звук тоже отлично использовались для того, чтобы создать внешний мир, который врывается в это пространство резкой, диссонансной разноголосицей. Результат получился почти экспрессионистский.
Текст Рэттигана может быть невероятно уклончивым, он полон подтекстов. Есть ли какая-то строка или момент, что, как вам кажется, является воплощением характера Хестер?
“Когда выбираешь между дьяволом и глубоким синим морем, глубокое синее море может быть чудовищно притягательным”. Это могло быть написано и Теннесси Уильямсом, и в некоторые вечера я играла Хестер с той пьянящей чувственностью, какой обладают герои Уильямса.
Когда была трансляция NT Live, мы начали на 15 минут позже, и я, помню, оценила то грубое, раздраженное состояние, в которое может привести пребывание под покрывалом за кулисами в темноте и холоде.
Да, так и есть, у нее много характеристик, и разные могут доминировать в разные дни. В этом очарование живых спектаклей - ты можешь радикально меняться день ото дня.
Хестер в ужасном состоянии. Насколько важно, чтобы искусство поднимало вопросы психического здоровья, и сейчас, и в пятидесятые годы?
Хестер склонна к самоубийству. Это то, что Рэттиган отчетливо понимал, поскольку пьеса основана на его личном опыте - потере его многолетнего возлюбленного, который отравился газом. Всю пьесу можно воспринимать как любовное письмо, как мольбу в конце выбрать не прыжок в глубокое синее море, а жизнь.
Здесь всю дорогу есть горечь и душевная боль, и, с одной стороны, понимаешь, как хрупкость, гнев и стыд могут привести кого-то к краю обрыва, но, с другой стороны, знаешь, что иногда просто надо шаг за шагом идти вперед, даже когда ты не чувствуешь никакой надежды или не видишь целей, просто потому, что нельзя сдаваться.
В этой пьесе есть удивительная мудрость и простота. Мне кажется, я ни разу не слышала словосочетания “проблемы психического здоровья” во время репетиций. Актеры старались смотреть на все реакции как на часть человеческого опыта. Мы не говорим, что это нормально, а это не нормально, как мог бы сказать работник социальной службы или психиатр. Потому что актер всегда должен проявлять эмпатию, проникаться чувствами персонажа, чтобы играть его, и все крутится вокруг этого понимания. Возможно, это отношение дестигматизирует человеческое поведение и позволяет аудитории скорее задаться вопросом, почему кто-то ведет себя определенным образом - а не вопросом, “правильно” или “неправильно” этот кто-то поступает. Потому что изменения возможны только через понимание.
Как вам кажется, неуравновешенность Хестер оказала на вас какое-то влияние вне сцены?
Как только занавес закрывается, и я выхожу из душа - всё, Хестер ушла. Если вам когда-нибудь понадобится найти развеселую толпу актеров, выходящую из театра, ищите труппу, игравшую надрывную историю. Всё, чего нам хочется после такого спектакля - это смеяться, танцевать и веселиться. А вот артистов, выходящих после комедии, как раз стоит избегать...
На самой заре вашей карьеры у вас была ведущая роль в спектакле Национального, в комической пьесе Артура Пинеро Trelawny of the ‘Wells’. Какие у вас воспоминания об этой постановке?
Очень, очень счастливые и очень, очень смутные. Помню, что я играла в футбол в моих обязательных Doc Martens (ну да, это было начало 90х!) c рабочими сцены перед спектаклем в качестве разогрева. У меня были самые невероятные вечерние платья, которые нужно было надеть за 47 секунд (мое молниеносное переодевание между первым и вторым актом обычно получало персональные аплодисменты аудитории). Я помню работу с великим Майклом Брайантом, чьи останки сейчас покоятся под сценой Национального (я не уверена, правда это или просто городская байка, но я каждый раз говорю ему Привет, выходя на сцену для разгогрева). И я живо помню, как однажды вечером после спектакля в баре с энтузиазмом поздравляла одного молодого режиссера с невероятным достижением - постановкой в Национальном! Это оказался Ричард Эйр, директор театра и мой босс. Он был просто очарователен и промолчал, чтобы не смутить меня. Счастливые дни.
Вы разработали схему питания для NHS* в начале пандемии - каковы ваши планы на сей счет сейчас и как это работало?
FeedNHS совместно с MealForce и BaxterStorey на пике обеспечивали до 45000 пайков в более чем 100 госпиталей по стране.
Сейчас мы сворачиваемся, но я хотела бы воспользоваться этой возможностью и поблагодарить всех, кто делал пожертвования. А также сказать, что несмотря на то, что нам пришлось разрабатывать сайт (о, это похоже на зубную боль!), проводить дни в переговорах, которые всегда начинались с крика “Слышите меня?” и затем, конечно, рушился wi-fi и все начиналось сначала, несмотря на то, что оказалось: NHS это группа фондов, с каждым (!) из которых нужно связываться отдельно - несмотря на это всё мы с Дэмиэном (Дэмиэн Льюис, муж Хелен) и Джоном Винсентом (руководитель Leon) встретили многих вдохновляющих филантропов, работающих на износ сотрудников NHS, поваров альтруистов, милых и самоотверженных сотрудников службы доставки и огромное множество людей с открытым, добрым сердцем. Это был прекрасный опыт.
*NHS - National Health System, национальная система здравоохранения Великобритании
Оригинал статьи здесь
Биография Теренса Рэттигана здесь
"Глубокое синее море" на TheatreHD/Play - до 21.00 (мск) 16 июля.