(рассказы)
Станция первая. Пионерская
- Ты мне ничего о нем не говорила, – мать моет посуду, говорит громко, через плечо, чтобы перекричать воду. – Почему?
Мать обижена, и Марина это понимает, но молчит. Не объяснишь. Сгорбилась над тарелкой, глотает не глядя куриный бульон, щедро приправленный крошевом укропа. Прядь выбилась из-за уха, нависает угрожающе над тарелкой, вот-вот смешается с желтым и зеленым.
- Ну? Кто он? – мать закрывает кран, вытирает руки о фартук. Потом снимает с крючка полотенце и еще раз вытирает руки. – Волосы со лба откинь. Супом накормишь.
Марине кажется, что мать не выдержит и запустит в нее полотенцем. Такого никогда не было, они подруги, так мать говорит, но сейчас почему-то отчетливо представилось, как скомканная тряпка летит ей в голову.
- Человек, - говорит Марина, не поднимая глаз.
- Человек, - повторяет мать. – Звучит гордо. И все же?
- Мам, я взрослая. Сама разберусь, - набирается смелости Марина. – Хватит уже.
- Хорошо, допустим взрослая, - мать садится напротив. – 17 лет. Конечно, взрослая.
- Ты меня в 17 уже родила, - робко перечит Марина.
- Вот я и не хочу, чтобы ты тоже в 17 родила.
- Не вижу в этом ничего плохого.
Мать молчит. Мнет полотенце. Мучительно подыскивает слова.
- Ты с ним спишь?
- Ну, мааам! – тянет Марина, не то что бы напуганная этим вопросом, а скорее от неловкости за мать. – Глупости не спрашивай.
- А мне в голову ничего больше не идет, кроме этих глупостей. Не хочу…
- Я не собираюсь повторять твой опыт, - перебивает ее Марина. – Дети в мои планы пока не входят.
- А что входит? – мать все так же мнет в руках полотенце. – Что? Мне-то подсказать некому было. Отца вообще не знала. Мать по компашкам каким-то пропадала, появлялась раз в три дня, полупьяная, опухшая. Хорошо, бабка иногда заходила. Кто бы остановил тогда? А тут он… такой весь из себя.
- Отец? – Марина отодвигает тарелку. – Может, уже расскажешь о нем?
- Там и рассказывать нечего, - мать встает. – Был и сплыл. Ты осталась – и слава богу!
- А могла и не остаться?
- Могла и не остаться, - на автомате повторяет мать. – Делай выводы.
- Сделаю, - Марина встает, обходит мать, еле сдерживая себя, чтобы не обнять ее. Иначе разревется. – Я к себе.
- Иди, - мать отворачивается к плите и зачем-то заглядывает в кастрюлю.
Из комнаты дочери слышен вначале звонок, а потом смех. Заливистый. Счастливый. Мать вздыхает. Помешивает в кастрюле давно сварившийся суп. Вслушивается в бормотание за стеной: ни слова не разобрать. Сплошной гул.
- На Пионерскую подъезжай. У пионеров жди, - вдруг слышит она отчетливо.
Дверь в комнату открыта, Марина уже в коридоре, плечом прижимает телефон к уху, улыбается, угукает в ответ на что-то, пытается одновременно зашнуровать кроссовки.
- Ты куда? – мать смотрит с подозрением и обидой.
- Все нормально, мам, - говорит Марина, оторвавшись от телефона и отключая его. – Я быстро.
- Он опять?
- Опять.
- Домой когда?
- Скоро. Я ненадолго. Погуляем немного.
- Ты поаккуратней все-таки. И смотри там…
- Я тебе обещаю, - Марина расплывается в улыбке. – Не забеременею точно.
Дверь хлопнула. Мать стоит на кухне у окна, смотрит, как через двор практически бежит дочь. На дорогу не смотрит, уткнулась в телефон. Бедная маленькая девочка. Тощая косичка, ярко-красные колготки, поверх - любимые серые шорты, с которыми почти не расставалась. Детский сад. Мать стряхивает наваждение. Нет. Взрослая. Высокая. В отца. И характер его: не прошибить, если упрется. Не переубедить.
На автомате делает себе чай и долго-долго размешивает сахар, который забыла положить.
Марина бежит, уже зная, что на выходе с Пионерской, у стайки пионеров, катящих натертый до блеска круг, ее будут ждать.
- Оля, - повторяет она на бегу. – Оля. Я рядом.
Станция вторая. Проспект Ветеранов
- Я тебя знаешь, Сереж, зачем позвала? – бабушка поправляет шпильки в седом пучке. – Торт еще бери, - пододвигает тарелку к внуку. На левой руке толстое обручальное кольцо практически вросло в палец.
- Бабуль, я уже наелся, - Сережа лениво и сыто потягивается. – Я к тебе, вообще-то, и сам собирался прийти.
- Дождешься тебя, конечно, - притворно обижается бабушка. – На похороны разве что.
- Ну не начинай, - отмахивается Сережа.
С бабушкой у них как будто заведено так при каждой встрече: она всякий раз умирает, он всякий раз вяло сопротивляется ее попыткам умереть раньше времени.
- Хочу вещи перебрать, - объясняет бабушка. - Старье выкинуть. Хорошее, может, раздать кому, а, может, и в церковь отнести. Книги тоже надо глянуть. Хватит пыль собирать. Дышать нечем.
- Ты опять за свое?
- Я тут, знаешь, журнал один читала, - бабушка делает вид, что не слышит.
- Сектанты какие-то приходили?
- Почему сразу сектанты? Обычный журнал, в киоске купила. То ли «Лиза», то ли «Даша». Такое простое название. Сканворды хотела. И вот там статья была про одну шведскую систему. Сейчас посмотрю, как называется. Я себе выписала.
Бабушка перекладывает стопку книг, лежащих на столе, вытаскивает из груды ежедневник на 2001 год.
- Вот, слушай, - разворачивает на закладке. – «Шведская система «достаднинг» призывает к отказу от хлама до того, как с вами что-то случится. Шведы уверены, что это лучший подарок, который мы можем сделать родным после смерти: облегчить для них процесс разбора вещей, сгладить переживания и может быть даже – уберечь их от какой-то информации о нас, которая может их расстроить». Вот, Сережа! Расстроить! Мне хоть и скрывать нечего, а береженого бог бережет. 81 все-таки, пора порядок навести. Да и вам после похорон меньше разгребать.
- Достаднинг так достаднинг, лишь бы ты не доставала, - легко соглашается Сережа. – С книг начнем? Что-то не очень хочется в твоем белье копаться.
- Белье я и сама разберу. Начинай с книжного. Я тут уже кое-что отложила.
Сережа подходит к высокому остекленному шкафу. Достает фотографии, перебирает. На одной из них молодая пара - бабушка с дедом. Дед сидит у костра – с гитарой, кудрявые волосы зачесаны назад, лоб высокий, глаза с прищуром; бабушка – короткая стрижка, в каком-то советском фильме такую видел, стоит за спиной у деда, оперлась ему на плечи, смотрит вниз, на гитару.
- Вот как вы могли всю жизнь с дедом прожить? – спрашивает Сережа. - Я себе даже представить такое не могу. Больше сорока лет же?
- Чего там увидел? – бабушка перехватывает фотографию. – Аааа. Это мы в институте, курс третий, наверное. В походе. Неделю по Карелии сплавлялись. Комары были – воот такие. 45 без малого прожили. И нормально. Сейчас так не живут. Сейчас любовь прошла – и разбежались, новую искать. Тогда не так было.
- Раз и навсегда, что ли?
- По-разному. Но так чтобы сегодня с одной, завтра с другой, не было. У тебя кто сейчас?
- Бабуль, опять?!
- Cо счету сбился?!
- Ага. Типа того. Не встретил еще пока свою принцессу на радужном пони.
- Собрания сочинений отдельно откладывай, - командует бабушка. – Пони! Накрутит она тебе еще хвост, принцесса твоя. Гоголя, сколько там томов?
- Одиннадцать, по-моему. Да, одиннадцать. 1952 год. Раритет. В букинист сдашь?
- В сторонку пока отставь. Это еще отец покупал. Пусть постоит.
- Ты так каждое собрание будешь в сторонку отставлять?
- Себе ничего не выберешь?
- Куда? На съемную квартиру?
- Вооот! А деду твоему государство эту квартиру дало. Дало! – по слогам произносит бабушка. - Мы когда сюда переехали, тут еще улица Третьего Интернационала была, потом Суслова, а потом уже Дачный проспект. Там вон недалеко метро Дачное работало, потом нашу открыли. В один год ту снесли, а Ветеранов открыли. А тебе – ни метро, ни жилья. Иди, Сережа, и паши на ипотеку. Или жди, когда я тебе свою освобожу.
- Бабуль, ты что-то не по-детски завелась! – Сережа смеется. - Инфаркт же хватит! Без достаднинга останешься.
- А это что у тебя? Ну-ка покажи.
Сережа протягивает книгу бабушке. На обложке мамонт и три мелких человечка с оружием. В. Обручев «Земля Санникова».
- Себе заберу? Почитаю.
- Это еще отец, наверное, покупал. Популярный писатель был, между прочим, - бабушка вертит книгу в руках. – Фильм смотрел? Даль там играет. Олег Даль. Знаешь такого актера? Дед на него очень похож был, только покрупнее. Представительней. А глаза такие же – голубые. Бери, конечно, - бабушка протягивает книгу Сереже.
- Она с дарственной, - раскрывает обложку Сережа.
- С дарственной? – удивляется бабушка. – Подарили, что ли? Я думала, отец покупал. Что написано?
- «Любимой Галочке, самой фантастичной женщине, которую я когда-либо встречал. С любовью, Борис. 1968». Галочка – это кто?
- Ну-ка, дай сюда, - Сережа замечает, как у бабушки затряслись руки. Она перечитывает посвящение снова и снова.
- Бабуль, все нормально? – Сережа начинает волноваться.
- Принеси мне там на кухне капли, - бабушка откладывает книгу. – Штук двадцать накапай.
- И все-таки, Галочка – это кто? – осторожно спрашивает Сережа, когда бабушка выпивает лекарство и слегка успокаивается.
- Была одна. Галочка, - бабушка все-таки раздражена еще. – Дед в конструкторском бюро работал. Командировки постоянные. А тут зачастил в Донецк. Что-то у них не пошло. Котел какой-то, как он говорил, не варит. То неделю там, то две, и так пару лет. Постоянно в разъездах. А я ни сном ни духом. Пока она сама мне, Галочка эта, не позвонила. Говорит, отпустите Борю. Он меня любит. Я и не поняла сначала. Кто вы? – спрашиваю. Откуда? Из Донецка, говорит. Мы с Борей уже два года живем. Отпустите его. Девочка у вас подросла, поймет. Это про мать твою. Ей тогда лет семь было.
- А ты что?
- А я что? Говорю, он свободный человек. Я его на привязи не держу. Не собака же.
- Отпустила?
- Странный ты. А как я его удержала бы?
- Ну а как женщины держат?! Слезы, ребенок. Коммунистический суд. Или что там в ваше время было?
- Этого еще не хватало. Позориться. Приехал. Я ему говорю: Галя звонила. Молча чемодан собрал, там и вещей-то – чемодан полупустой. Молча уехал.
- Ты же сказала, с ним всю жизнь прожила.
- Прожила. Всю жизнь – до и всю жизнь – после. Он через год вернулся. Прощения просил.
- И ты простила?
- Нет.
- А как?
- Что как?
- Как вы жили-то все это время? Это же почти тридцать лет - после.
- Так и жили. Хватит об этом. Разбирай шкаф, не стой. А то так и до смерти моей не управимся.
Сережа медленно переставляет книги с полок на пол. Бабушка сортирует их по трем стопкам: оставить, сдать в магазин, предложить соседям. Каждую протирает влажной тряпочкой.
- Своего ничего ж не было. Из отцовской библиотеки хотел ей книжку подарить. Что ж не подарил-то? – шепчет она, и Сереже кажется, что шепчет со злостью. Но бабушка спокойна.
- Не простила, но приняла, - говорит она внуку. - Он же вернулся. Значит, сильней любил.
Станция третья. Обводный канал
Утро началось с сообщения от Стаса. Телефон противно звякнул – раз, потом еще, и Максиму пришлось вытащить руку из-под теплого одеяла, чтобы посмотреть: что за урод пишет в такую рань да еще и в выходной день. «Стас?» - Максим не сразу понял, кто это.
С трудом, но дошло: парень из Осетии, с которым несколько лет назад делили номер на семинаре в Москве. И адресат, и содержание удивили. Со Стасом хоть и был выпит не один литр за те три дня, что обменивались опытом, но назвать его другом язык не повернулся бы: после семинара всего парой-тройкой писем и обошлись. А тут он безо всяких вводных («как дела» и пр.) просил встретить этим (ЭТИМ!) вечером его родственника в Пулково и помочь добраться до гостиницы. Родственник, дескать, впервые в Питере, как бы не заблудился. Максим разозлился, но на вечер особых планов он не строил и, поразмыслив, отправил: «Ок, встречу!». «Один нюанс. Он из Дагестана», - пришло в ответ. «Этого еще не хватало», - Максим представил, как их задерживают уже на Московской, досматривают, потом подтягивается полиция, и ему приходится объяснять, что к этому бородатому горцу он никакого отношения не имеет. «Впервые вижу», - тоскливо прозвучал голос в голове. «В отделении расскажете», - услышал он в ответ. Стас как назло замолчал. Пять долгих минут Максим придумывал, чем бы отыграть историю назад. Уже даже появилась мысль – сослаться через пару-тройку часов на неожиданную болезнь: почему бы не случиться внезапному поносу? - как телефон снова звякнул: «Артур. Вот его номер. Твой я ему сбросил. Спасибо, брат!».
В Пулково Максим приехал почти за полчаса до прилета рейса. Взял кофе в Макдональдсе и вышел на улицу покурить. Артур представлялся ему коренастым борцом в спортивном костюме BOSCO с надписью RUSSIA, обязательно в красных мокасинах и непременно со сломанными ушами и густой бородой, но без усов, как положено нормальному ваххабиту. «Вляпался по полной. С таким тащиться через весь город - самоубийство!», - Максим закурил вторую и начал визуализировать встречу с Артуром, дорогу до гостиницы, номер и свое возвращение домой. Бывшая говорила, что если правильно и четко нарисовать образ будущего, все обязательно исполнится. Максиму сейчас очень хотелось, чтобы так и было. У бывшей же получилось. Все так, как она хотела. Не с Максимом, правда, но значит, и не его представляла.
«Мы сели», - звякнул ватсап. «Я уже здесь», - ответил Максим. И, подумав, добавил: «Мужик в черном плаще, бородой и серьгой в левом ухе – это я».
Стеклянные матовые двери открывались с задержкой и выпускали пассажиров группками. Народ был разный. Женщины в хиджабах и без, прошла и исчезла тройка бородачей, рокочущих на каком-то языке, на студентов они никак не тянули, вышел дед в папахе, покрутил орлиным носом по сторонам, махнул кому-то рукой, исчез.
На Артура, когда тот появился, Максим даже внимания не обратил. Высокий, худой, короткая модная стрижка, теплый пиджак, застегнутый на все пуговицы и фиолетовый шарф, обмотанный вокруг шеи. Дагестанского в этом молодом человеке, по мнению Максима, не было ничего. Поэтому, когда Артур остановился рядом и спросил: «Мужик с серьгой – это вы?», Максим растерялся и на автомате выдал:
- Я вас по-другому представлял.
- Даже знаю как, - ничуть не смутился Артур. – Бородач в трениках, да?
- Что-то типа того.
- У меня просто борода плохо растет, - на полном серьезе заявил Артур и, увидев недоумение Максима, засмеялся: - Шучу. Хотя растет на самом деле плохо.
«Красивый парень, - мелькнула мысль. - Породистый».
До Московской автобус домчался стремительно: выходной, дорога полупуста. Но Максим успел немного рассказать о Питере. Опроверг бытующее представление, что на месте города было сплошное болото, пожаловался зачем-то на уплотнительную застройку и невидимого практически губернатора (Артур посмотрел с недоумением), пообещал завтра показать основные достопримечательности (а ведь и не собирался вовсе). За все это время Артур произнес буквально пару слов и не отрывал от Максима взгляд. Огромные черные глаза словно считывали еще что-то, помимо рассказанного, и Максиму периодически становилось не по себе.
- Стас сказал, что Вам почти сорок, - прозвучало уже на выходе из автобуса.
Максиму вдруг стало неловко, будто его уличили в чем-то непристойном.
- Почти, - ушел он от ответа.
- Хорошо выглядите. Спорт?
Максим смутился еще больше: фитнес-зал в его жизни появлялся раз в год на два-три занятия, генетика пока, видимо, позволяла держаться в форме, и он тутже разозлился на себя из-за этого глупого смущения. «Чего это я как красна девица?!» Но отвечать не стал. Махнул рукой: туда, мол, сейчас. Шел впереди, намеренно не глядя на Артура. И только проходя мимо зоны контроля, покосился вначале на парня, а потом на сотрудников в сером, но те даже взглядом не повели в их сторону. «Работает визуализация», - усмехнулся Максим.
- Далеко ехать? – в вагоне Артур нагнулся прямо к уху Максима, и тот непроизвольно дернулся: таким жаром его обдало.
«Бля, что происходит?! - Максим почувствовал, как заливается краской. – Быть же такого не может», - не договорил он сам себе, но где-то там, в глубине мозга, ему все было понятно: и может, и уже случилось.
- До Сенной доедем, там перейдем на фиолетовую ветку. А можем до Фрунзенской – и пешком, - еле выдавил Максим, уже представляя, как они пойдут рядом до самой гостиницы. – Если не устал.
- Ведите, - Артур был спокоен. – Я готов.
На выходе с Фрунзенской Максим потерялся. Он настолько редко здесь бывал, что не понимал, куда нужно идти, в какой стороне Обводный канал и далеко ли до станции? Воспользоваться навигатором в телефоне почему-то показалось стыдным. Остановленная им бабулька с тележкой с удивлением выслушала вопрос и посоветовала ехать на метро.
- Пешком далеко. Час, не меньше.
- Дойдем, - успокоил ее Максим. – Мы не торопимся.
По дороге он отчасти пожалел, что выбрал такой маршрут. Машины неслись практически о бок, разговаривать было сложно – приходилось напрягать голос, а городских красот и вовсе не оказалось, но Артур был невозмутим, а это и успокаивало Максима и радовало.
Ближе к метро, когда стало потише, Артур разговорился. Четвертый курс, какой-то местный негосударственный вуз (Максим не расслышал), маркетинг, в Питере – да, первый раз, но в Москве бывал, здесь межвузовский семинар, дома живет в пяти минутах ходьбы от Каспия (приезжайте летом в гости), родственники – в горном ауле (кстати, можно будет и в горы махнуть), сейчас невесту ищут. В следующем году закончит учебу, поедет смотреть, кого нашли. Максима эти истории завораживали своей несовместимостью: выглядел Артур как европеец, как случайно занесенный в Россию итальянец или француз, а реальная его жизнь выстраивалась по лекалам средневекового Кавказа – с массой запретов и установок, идущих из далекого прошлого.
В гостинице Максим неожиданно занервничал. Ему показалось, что девушка на рецепшене слишком вызывающе, если не осуждающе, смотрит на него, словно подозревает в чем-то. И потому, когда Артур спросил: зайдет ли он выпить чаю, Максим сурово ответил:
- Мне пора. Завтра увидимся.
- У меня занятия в четыре закончатся, - Артур был явно расстроен.
- Тогда в половине пятого на Адмиралтейской. Это прямая ветка от Обводного.
Артур был точен. В половине пятого, как и договорились, он стоял на выходе с Адмиралтейской. Максима это порадовало. Его питерские друзья и знакомые пунктуальностью не отличались, и Максиму, для которого опоздать самому было хуже позора, всегда приходилось ждать. Он и на этот раз приехал чуть раньше, но несколько минут выдержал, не подходил, чтобы снять волнение, которое так и не отпускало его со вчерашнего вечера. Он даже спал тревожно, просыпаясь от малейшего шума за окном.
- Сейчас к Исаакию, там мимо Медного всадника к Зимнему и Дворцовой, оттуда по Мойке до Спаса-на-Крови и Казанского. Может, еще кусок Невского – до Аничкова моста захватим, если не устанешь, - расписал он маршрут Артуру.
- Не устану, - улыбнулся тот. – Самое то после занятий. Веди. А можно на ты?
- Можно. Если воспитание позволяет.
- Мне позволяет. Ты же не кавказский аксакал.
Максима в этот раз несло. Он вспомнил практически все, что вычитал в свое время, когда только-только приехал в Петербург, в путеводителях по городу: имена архитекторов, годы постройки, владельцев зданий. Если знаний не хватало, вплетал в историческое полотно городские легенды и мифы. Если что-то забывал – тутже придумывал альтернативную версию. И получалось настолько гладко, что он кайфовал вдвойне: от своего красноречия и от того, что Артур не сводил с него восхищенных глаз.
- Хотел бы я жить в Питере, - сказал Артур в какой-то момент с нескрываемой грустью. – Это же сказочный город.
- Обманка, - возразил Максим. – Он не всегда то, за что себя выдает.
Ближе к восьми Артур начал обеспокоенно поглядывать на часы.
- Нас завтра куда-то в пригород везут. На целый день. А во вторник я улетаю.
- Понятно, - Максим не нашелся, чем на это ответить.
- Может, заедем ко мне? - в голосе Артура, как показалось Максиму, появилась нотка раздражения. - Вина возьмем.
- Вина? - удивился Максим
- Будем нарушать традиции, - улыбнулся Артур. – Поможешь?
Наутро Максим порывался написать Артуру, проговорить то, что не высказал вчера, а слов было так много и таких, что он стеснялся их озвучить и боялся захлебнуться в них, но на трезвую голову даже написать о том, что в нем бурлило, ища выхода, было совершенно непредставимо. Стыд сковывал. Все, на что его хватило, это отправить подмигивающий смайлик. Ответа не пришло. Галочки в ватсапе за целый день даже не окрасились синим.
Во вторник, когда он уже ехал на работу в забитом под завязку вагоне, прижатый к двери, в кармане плаща дернулся телефон. Максим с трудом вытащил его. «Я уже в самолете. Спасибо тебе за знакомство с Петербургом. Жаль, что так ничего и не…» К сообщению был приложен аудиофайл. Максим достал наушники. «В небо поднялся самолет», - зазвенел женский голос. Певица была незнакома - из молодых и новых, следить за которыми Максим давно перестал.
Самый печальный мой полет
Мне отменить нельзя.
Дальше и дальше от тебя
Поднимаюсь в небо я,
Но поверь, любовь моя.
«Какой же он юный, - печально усмехнулся Максим. – И наивный».
Люди вокруг стояли и сидели, уткнувшись в телефоны. Максим вывел громкость на максимум, и певица практически прокричала на высокой ноте:
Я вернусь, чтобы повториться,
Повториться еще раз,
Хоть на миг в твоей судьбе.
"Надо бы попробовать визуализировать эту встречу", - подумал Максим и поставил песню на повтор.
Станция четвертая. Гражданский проспект
На выходе с Гражданского проспекта Ирина остановилась и решила позвонить Вадику: спросить, что приготовить на ужин. Вторую неделю на работе был аврал, квартальный отчет, так что приходила она поздно, не до плиты уже. Вадик, который и сам возвращался не раньше девяти, конечно, мог бы что-нибудь сварганить, готовил он неплохо, но Ирина почему-то с ревностью относилась к его появлению на кухне, всякий раз шутливо заявляя, что хозяйка в доме должна быть одна. Сегодня отчет был сдан, Ирина даже мысленно перекрестилась и трижды сплюнула на удачу, которая случилась почти тутже: начальница, пролистнув страницы в компьютере, заявила, что разберется завтра и отпустила Ирину домой, хотя до официального окончания рабочего дня оставалась еще пара часов.
- Курица или мясо? – спросила бы Ирина у Вадика.
Это был их пароль. Три слова, которые познакомили и свели. Простая дежурная фраза, произнесенная глубокой ночью стюардессой пермского рейса (к матери летала, а он в командировку), заставила Вадика в голос захохотать и уронить на себя коробку с горячим.
- Как будто курица не мясо, - объяснял он потом свой смех. – Курица, конечно, не птица, но мясо же!
Рассмешить Вадика, как поняла позже Ирина, могло что угодно. Палец покажи. Эта легкость ее и увлекла. А так – невысокий, лысеющий, с намечающимся пузиком. Она, когда садилась рядом, и внимания не обратила. Но курица разговорила, заставила обменяться телефонами, а по возвращении домой – сдружила и поселила вместе.
С Вадиком они жили уже третий год, но Ирина все никак не могла разобраться: любит она этого человека или нет? Ей было удобно с ним, хорошо, весело, комфортно и непонятно. Перспективами Ирина, может быть, и не грузилась бы, но мать, позванивающая, словно по расписанию, дважды в неделю, из раза в раз – как бы в шутку – била в больную точку: «Замуж не позвал еще?»
- Позовет когда-нибудь, - отшучивалась дочь.
Телефон Вадика молчал. «Сам перезвонит», - решила Ирина и только убрала мобильный в сумочку, как услышала за спиной:
- Привет!
«Черт-черт-черт! Откуда ты взялся?» - промелькнуло в голове, этот голос она ни за что не спутала бы, но свой «привет» выдавила.
- Как дела? – Костя нагло щурился с высоты своего роста и явно раздевал ее.
- Ничего, - отмахнулась Ирина. - Извини, я спешу. Бежать надо. Муж ждет, - зачем-то добавила она.
- Муж? – ухмыльнулся Костя. – Замуж вышла?
- Да, вышла, - Ирина тут же сунула ладонь в карман пальто, но Костя успел рассмотреть:
- Кольцо принципиально не носишь?
- Жмет.
- Ну пойдем прогуляемся, расскажешь, где еще жмет, - Костя подхватил ее под руку.
- Некогда, правда.
- Солнце-то какое! Весна. Пойдем пройдемся, - Костя уже вел Ирину через проспект Просвещения, в обратную сторону от дома.
Ирина не понимала, что происходит. Она всегда считала себя достаточно сильной – из Перми сбежала, в Питере устроилась, на квартиру деньги копила, но в присутствии Кости ее словно парализовало. Ей хотелось разреветься, может быть, даже позвать на помощь, зацепиться за мимо идущих людей, приклеиться к кому-нибудь намертво, чтобы не оторвать, чтобы оттащил от Кости на безопасное расстояние, но во рту пересохло, мышцы лица свело, а улыбка словно застыла. Тело, которое Ирина не ощущала, на автомате плелось за Костей. Она попыталась собраться, мысленно досчитала до десяти, выдохнула:
- Ты как здесь оказался?
- Случайно. А тут, смотрю, ты. Удача же?
- Кому как.
- Все злишься? В сетях заблокировала, телефон сменила, подруги твои меня банят. Ни у кого о тебе не спросить. Поговорить не хочешь?
- О чем?
- О нас.
- Костя, я тебе давно все объяснила. Три года прошло. Между нами ничего нет и не было.
- А у меня фотки твои остались. Хочешь посмотреть? – он остановился и достал из кармана телефон.
Костю Ирина заприметила на прежней работе, откуда, собственно, из-за него и ушла. Вадика тогда и в проекте не было. Коллектив большей частью женский, мужики на перечет, сис-админ не красавец, но высокий, хорошо сложенный и не вонючий, как прежний. От того постоянно несло потом и грязными носками. К Косте присматривалась: звала то программу переустановить, то почту настроить. Шутки грубоватые, но терпимые. Предупреждения коллег игнорировала: конкурентки же, себе тянут. Развязную манеру общаться почему-то списала на робость и застенчивость. Вроде как проявляет интерес, но следующий шаг сделать не решается. Срослось все на новогоднем корпоративе. Потанцевали раз, другой, потом долго целовались в арке соседнего дома, а проснулись в ее съемной однушке на Парнасе. Увидев его утром голого, по-хозяйски рассевшегося на кухне (даже полотенце не подложил), Ирина неожиданно решила, что Костя – герой не ее романа. Вроде как и не сделал, и не сказал ничего такого, что могло отбить желание с ним продолжить, а раздражает. Ей хотелось, чтобы он поскорее ушел. Он и ушел, после обеда, поев яичницы и выпив не одну чашку кофе. Ирина думала: ушел навсегда, а он – в эти долгие праздничные дни - стал названивать, интересоваться делами, проситься в гости. Но на свидания не звал. По какой-то несусветной дури, объяснить она себе этого так и не сумела, Ирина несколько раз соглашалась его принять. Опомнилась только, когда увидела чужую зубную щетку в ванной: враг занимал территорию. Щетка тутже улетела в мусорное ведро, а Косте было заявлено, что все, точка. Тот просил объяснить - почему, отзывал в коридор – признавался в любви, оставлял на столе странные подарки (сросшийся желудь, медвежонка с надорванной головой), мотал нервы ежедневными звонками, говорил о своем больном сердце (не метафорически, нет, «у меня приступ был, ты понимаешь, из-за тебя?») требовал встречи, угрожал покончить с собой. Это тянулось неделями. Ну а когда начал писать всем ее друзьям в сетях, какая Ирина блядь, пришлось поменять и работу, и квартиру.
Фотосессия, которую Костя предложил ей сделать, была, пожалуй, главной ошибкой этих недолгих отношений. Он так восхищался ее телом, что Ирина сдалась. Несколько поясных портретов с голой грудью, в рост – за прозрачным тюлем у окна. Все достаточно деликатно и пристойно, считала Ирина. Что получилось в итоге, она не видела. Костя обещал довести снимки до ума и потом показать. Когда расстались, и он начал угрожать – слить фото в сеть, Ирина даже подумывала пойти в полицию, но остановилась на том, что забанила его везде где только можно, попросила о том же подруг, и, казалось, что Костя вместе с фото и неприятными воспоминаниями исчез навсегда.
- Продиктуй номер – скину тебе. Сама решишь, что с ними делать. Свои – при тебе удалю.
- А в компе останутся? Оставь себе. Пользуйся.
- Боишься? – Костя стоял, поигрывал телефоном и с усмешкой поглядывал на нее.
Уже потом, дома, Ирина пыталась осознать, зачем назвала цифры, что хотела увидеть, поверила ли она Косте или в очередной раз повелась. Но самым непонятным для нее стала ее же реакция на дзыньк пришедшей смски. Страх куда-то делся, снизу поднялась горячая волна, ударила в голову, сердце бешено заколотилось, по телу пошла дрожь. Сумка сама собой взлетела в воздух, врезала Косте по руке, выбила телефон, и Ирина успела несколько раз впечатать мобилу каблуком в асфальт.
- А теперь на х... пошел! – закричала она. – На х…!
Что происходило с Костей, как он реагировал, кричал ли в ответ, пытался ли ударить - она не запомнила. Прооралась и рванула. Какие-то лица проносились мимо, кто-то что-то говорил, но - словно в немом кино. Сознание вернулось только в квартале от дома, у магазина, куда она планировала зайти всего-то полчаса назад. Свой телефон Ирина так и держала в руке. Зайдя за угол, она с размаху швырнула его в стену, потопталась на останках, носком сапога подтолкнула их к урне. Не выдержала, собрала разлетевшиеся части, бросила мусор к мусору. Телефон было не жалко. Жалела она только о фото. О тех, что были сделаны за последние три года жизни.
Дома Ирине стало спокойней, хотя руки еще слегка дрожали. Она откупорила бутылку, налила вина в чайную чашку, выпила залпом. Пока запекалась курица, успела поплакать, умыться, снова подкрасить лицо. К приходу Вадика Ирина чувствовала себя так, будто почти ничего и не было.
- Голодный? Я курицу купила и вино. Скоро будет готово.
- А ты, смотрю, уже без меня начала. Что случилось?
- Представь, телефон вытащили.
- Где?
- Знала бы я – где. В метро, наверное.
- В кармане держала?
- В кармане.
- Ну что теперь делать?! Все равно новый пора брать, - Вадик подошел, обнял ее. Ирина уткнулась подбородком в его лысеющую макушку. - Расстроилась?
- Неприятно, конечно.
- Ну ладно тебе. А почему вино к курице красное? – Вадик посмотрел на стол.
- Красное? – удивилась Ирина. – Вроде белое брала.
- Белое я взял. Как чувствовал.
Вадик вышел в коридор и вернулся с глубоким подарочным пакетом.
- Доставай.
- Шикуешь? - Ирина вытащила бутылку итальянского «Пино Гриджо». - Дорогое же.
- Там еще. Загляни.
Ирина пошарила по дну. В декоративной стружке нащупала маленькую серую коробочку.
- Комплект, - подмигнул Вадик. - Открывай.
- Это то, что я думаю?
- Скорей всего, - улыбнулся Вадик.
- Мне тебе кое-что рассказать надо.
- Потом расскажешь. Сейчас ответь. У меня только один вопрос.
- Курица или мясо? – спросила Ирина, и они оба в голос засмеялись.
Станция пятая. Девяткино
- А я девочка с плейером, с веером вечером не ходи…
Земфира гремела на всю квартиру, как это еще соседи по батареям не стучали. Хотя четверг, полдень. Все на работе. Аня поняла, что ее окружает пустота и прибавила громкость на ноутбуке. 20 лет прошло, как они с подругой-одноклассницей отплясывали под этот альбом, орущий из кассетника. День рождения Олеси отмечали. 16 лет. Вдвоем. Взяли бутылку Советского шампанского, пили из горла, обливались, давились пеной и пузырями, хохотали и практически голос сорвали, повторяя: «он не любит дискотеки…» Тогда за окнами был такой же май, в палисаднике перед их старой сталинкой цвели яблони, приближались каникулы, впереди – Черное море, пусть и с родителями, а дальше – бездна времени и скорое счастливое будущее. Оно и сейчас, если напрячь фантазию, все то же. Где-то там, совсем впритык к метро, в Девяткино что-то наверняка цвело, впереди – каникулы сыновей и Анапа дней на десять, а дальше – бездна времени и какое-то, хотя вполне возможно - счастливое, будущее. Олеси только нет. Та сразу после школы рванула в Москву, осела в столице, разбогатела (видела ее фото в инсте), не звонит, не пишет, как будто и не дружили с первого класса.
Нынешний Анин дом словно крепостная стена: 25 этажей вверх и пять минут пешком от края до края. Как граница: отделить от города. Из окна - поле. За полем – город. Из города пришлось уехать. Там бывший муж. Бывшая квартира, которую пришлось делить, продавать, а потом брать в ипотеку здесь побольше, потому что сыновья, а им тоже нужно отдельное пространство. Отдельное - от матери. И родители, конечно, вложились. Своей. Их квартирой. Родовым гнездом. Перебрались в Псковскую область, в старый бабкин дом, который последние годы использовали как дачу. Теперь, говорят, доживать там будут. К ним, как на другой конец света, не накатаешься.
- Анечка-а-а! Просила снять маечки!
Аня вспомнила, что так и не разгрузила стиральную машинку. Пока развешивала белье, настроение пропало. Поискала в ВК, что ближе по состоянию.
- Она хотела бы жить на Манхэттене и с Деми Мур делиться секретами…
Аня шмыгнула носом. Поняла, что сейчас разревется: в активе - Мурино, а не Мур, ипотека до пенсии, денег кот наплакал, забыла, когда в кафе заходила, рядом - никого. Можно было бы, конечно, и пореветь в свое удовольствие, но сейчас на жалость к себе времени совершенно не оставалось. В три - Шушары, в семь – интервью на Невском. Договорились с одним бизнесменом малой руки, как он представился, на серию рекламных постов в сетях. Несколько дней написывал, просил встретиться. Поначалу даже за сетевого маньяка приняла, настолько активен оказался. Потом – по разговору – поняла, что нет, адекватный. Заказ небольшой, но не до жиру. Когда радио, где Аня вела утренние новости, а в выходные - вечерний интерактив, закрыли, пришлось хвататься за любую работу. Друзья предложили вести паблик о Шушарах. Каждый день почти три часа только на дорогу туда-обратно. А там – пройтись по территории, внешне то же Мурино, пощелкать, встретиться с местными активистами, тут же, пока горячо, выложить в новостную ленту.
В вагоне метро Аня всматривалась в сидящих женщин и видела таких же несчастных, как она сама. Печальных, одиноких, без отношений. Она даже начала пересчитывать, сколько их таких на один вагон и на целый поезд. Решила, что если в каждом, как в этом, примерно по семь-восемь одиночек, то сейчас на красной ветке только в одну сторону едут не меньше полусотни отчаявшихся сестер по несчастью.
Шушары на этот раз ее добили. Район и так высасывал из нее всю энергию, а тут просто опустошил. Пришли мамочки, стали жаловаться, что детский сад им так и не откроют в этом сентябре, а виновата, мол, Аня. Не надо было раньше времени застройщика обвинять. Он обиделся и ждет извинений. Аня пыталась оправдаться, но эти «яжематери» смотрели на нее волком, и будь Аня чуть попроще, без медийного шлейфа за спиной, – вполне могли бы и в волосы вцепиться.
- Хорошо, - Аня устала слушать обвинения. – Позвоню им завтра. Разберемся.
На встречу с Владом она приехала уже никакая. По дороге позвонила детям, выяснила, поели они или нет, что с уроками, чем занимаются. У пацанов, как всегда, все было отлично. Благо, самостоятельные. Старшему почти 11, а мужик, и приготовит, и за младшим присмотрит. Аня немного успокоилась, но усталость не проходила. В кафе, где ее ждал Влад, нестерпимо захотелось скинуть туфли, смыть макияж, переодеться в халат и развалиться в кресле, а не сидеть с прямой спиной, изображая заинтересованность, и уж тем более не улыбаться приклеенной улыбкой, очаровывая клиента. Хотя мысль – очаровать – все-таки мелькнула: Влад оказался симпатичней, чем на фото в ВК.
- Закажем что-нибудь? – предложил он.
Аня и рада была бы перекусить, вспомнила, что толком не ела ничего, утром - кофе с бутербродом, но гордость не позволила.
- Я только чаю попью. Вот этот, с чабрецом, - ткнула она пальцем в меню.
- Тогда чайник, - кивнул Влад официантке. – И, может быть, морковный торт или как это называется? Девушки же любят такое.
«Я бы от мяса сейчас не отказалась», - подумала Аня, но согласилась: кусок морковного торта был по карману и ни к чему не обязывал.
Официантка ушла, и Влад, почему-то постоянно отводя взгляд, начал рассказывать, что он хочет. У него было несколько торговых точек в разных районах. Скорее даже лотков, как поняла Аня, которые он выставлял на лето, торгуя сезонной мелочевкой: мороженое, сладкая вата, газировка. Влад с такой живостью говорил о своем бизнесе и его перспективах, что Аня волей-неволей увлеклась, хотя поначалу хотела посмеяться: тоже мне, бизнесмен-мороженщик!
- Сколько вам лет? – не выдержала она.
- Почти 26, - смутился Влад. – А что?
- Нет, это я так, - ответила Аня, мысленно прикидывая, что разница в десятилетие в их случае колоссальная.
- Я, кстати, вашу программу на радио всегда слушал. Мне очень нравилось, - Влад наконец-то посмотрел прямо в глаза. – Я вам даже как-то дозвонился. Но вы, наверное, не помните. Вы классная.
- Нет, не помню, - остановила Аня. – Давайте лучше о работе.
Она была смущена этим признанием. Мысль, что Влад не просто так настойчиво искал встречи, Аня прогнала, но сомнение: стоит ли связываться с таким заказом и таким заказчиком – осталось. Аня решила, что дома все обстоятельно обдумает и определится. Она так и сказала Владу, что пока не понимает, сможет она ему помочь:
- Завтра позвоню и скажу: возьмусь я за это или нет.
- Окей. Я вас подвезу? – рассчитываясь, Влад отвел ее руку, протянувшую триста рублей.
- Влад, спасибо, конечно. Но так, на всякий случай. Если вы вдруг решили приударить, - они стояли друг против друга, и Аня видела, как Влад заливается краской. - Я живу в Мурино. У меня двое детей. Квартира в ипотеке. Если желание подвезти осталось, я согласна.
- Вы, конечно, необычная девушка, - сказал Влад, выруливая с парковки.
- За девушку – отдельное спасибо. А что во мне необычного?
- Вы честная. Самостоятельная. И вообще… Не такая, как все.
- А все – какие? – Аня еле сдерживала улыбку.
- Все, - Влад задумался. – Все чего-то от тебя хотят.
- Я напомню, что мы тоже по делу встретились. Значит, я тоже чего-то хочу, - заметила Аня.
- Это другое. Вот просто, для понимания. Знакомлюсь недавно с одной на сайте.
- Знакомств?
- Да. А где еще с моей загрузкой? Приглашаю на встречу. Она просит вызвать ей такси. Говорю, сам заеду. Приезжаю вовремя, как договаривались. От нее сообщение, что задержится. Ладно, думаю. Выходит минут через пятнадцать. Не модель, но в принципе нормальная. Предложил ей погулять в парке. Надулась. Я, говорит, думала, мы в ресторане посидим. Идем все-таки гулять. А разговор странный такой: что у тебя за бизнес, сколько ты зарабатываешь, квартира есть, почему с бывшей расстался? Не для первого же свидания разговор?
- Да и не для второго, - согласилась Аня.
- В общем, закончилось тем, что довез ее до дома, а она у меня денег просит в долг. Кому-то занести надо вот прямо сейчас, а у нее все на карте. Забыла, типа, снять.
- Дал?
- В следующий раз обещал завезти.
Влад какое-то время помолчал и вдруг решительно произнес:
- Может, завтра встретимся?
Аня от неожиданности до самого Девяткино не проронила ни слова. Ехали под урчание радио.
- Адрес назовешь? Назовете? – спросил Влад на подъезде к метро.
Аня махнула «нет», попросила остановиться. На прощание буркнула что-то вроде «посмотрим». Шла домой, не чувствуя ног.
Пацаны встретили ее радостным ором, потребовали пить с ними чай. От чая в животе и так сводило. Аня плюнула на принципы – поздновато было для нормальной еды - и подогрела себе вчерашний суп. Проглотила его, не заметив. Налила еще.
- Мама - обжорка! – сказал младший, макая в чай печенье.
- Мама проголодалась, - засмеялась Аня. – Очень и очень.
- Почему без хлеба? – нахмурился старший.
- Режь! - Аня с благодарностью посмотрела на него.
- Ты нам сегодня почитаешь? – спросил младший.
- Почитаю.
Почти в полночь Аня добралась до ноутбука. Нужно было отписаться в паблик, подвести итог дня, проверить сообщения в личке. 93 неотвеченных. «Это же, наверное, где-то рядом с его годом рождения», - усмехнулась Аня. Пробежала вниз по ленте и остановилась. Олеся. После стольких лет молчания.
«Привет, ромашки! Завтра вечером буду в Питере. Найдешь время? Я в «Талионе» остановлюсь».
Аня открыла Олесин профиль, посмотрела фото. Дважды порывалась ответить, но всякий раз ее что-то останавливало. Зашла на страницу Влада, полистала его альбомы. Таиланд, страйкбол, футбольный клуб «Барселона», машины, Прага, ночной Петербург. «Он не любит дискотеки», - усмехнулась она и собралась уже было выйти из ВК, как увидела, что Влад онлайн.
- Не спите? – пришло от него.
- Где и во сколько? - написала Аня и со спокойной душой нажала на выход.
«Завтра узнаю», - подумала про себя.
Станция шестая. Сенная площадь-Садовая-Спасская
- Ты помнишь Сервантеса? Дон Кихот?
- Смутно. Санчо Панса, Дульсинея и ветряные мельницы. Больше даже по фильму.
- Какому?
- Где Наталья Гундарева играет. С мамой недавно смотрели.
- Гундарева – это кто?
- Актриса.
- Я понял, что актриса. Как она выглядит? Я не помню.
- Полноватая такая. Простое русское лицо. Как тебе еще объяснить?
- А что за фильм?
- Старый советский. «Дульсинея Тобосская».
- Это же комедия, по-моему. Музыкальная причем. Там никакого отношения к роману.
- Книжку я уже не помню. После вуза ни разу в руки не брала. Даже не думала. А зачем спросил? Что за экзамен?
- Подумал просто, как странно время расставляет акценты. Сервантес писал пародию на рыцарские романы, а Дон Кихот все равно стал героем. Нелепым, смешным, но героем, борется со злом и за правду. Странно же?
Что такое «странно», Инга знала по себе. С Димкой они учились на одном курсе. Он сейчас, спасибо немецким предкам, преподает славистику в Германии, в каком-то маленьком городке, где университету, однако, то ли пятьсот, то ли триста лет, а она, оттрубив добрую пятилетку в школе, не сработалась с истеричной директрисой и ушла. Тихо, без скандала. Шуметь и что-либо доказывать - не в ее духе. Закончила курсы экскурсоводов, водила одно время по городу гостей северной столицы, надоело: люди из провинции в массе своей оказались тупы, ленивы и нелюбопытны. Попробовала зарабатывать репетиторством, но поняла, что ее уход из школы спровоцировали не истерики руководства, а дети. Именно они раздражали. Даже в малом количестве. Даже в единичном варианте. Так что перед Ираидой Игоревной она готова была извиниться, да случая не представилось. Насидевшись дома на мамкину-папкину пенсии, перебрав кучу вариантов – по советам подруг в ВК, махнула рукой и пошла на Сенной рынок. Благо, был он в квартале от дома. Мать испереживалась, конечно. Любимый ребенок, поздняя дочь. Да и как можно после филфака идти торговать? «Ты в третьем поколении ленинградка, - вещала мать трагическим голосом Левитана. – А будешь торгашкой! Сама-то понимаешь, что делаешь?! Там одни эти… Сиди дома пока. Ищи. С отцом прокормим». Но Инга в первый же день, когда хозяин точки – высокий и худющий Мирза – на красиво ломанном русском спросил: «Не пяница?» (Инга не сразу поняла о чем речь), а потом долго объяснял, останавливаясь и подбирая слова, что делать, она решила: почему бы нет? Люди здесь никого из себя не строили, она тоже, подходили – интересовались ценой, покупали или шли мимо, она отвечала только по существу вопроса – в долгие разговоры не вступала, но продажи шли, и Мирза был ею доволен. Торговала Инга соленьями – огурцы, грибы, черемша, виноградный лист. Мирза называл это «русский овощ». Инга не поправляла, овощ так овощ, русский так русский, настолько забавно было это искажение родной речи и понимания русской природы.
- Сколько у вас сейчас времени?
- Час отнимай.
- У нас полночь без пяти минут.
- А Германа все нет?
- Я одна живу.
- Рассказывай.
- Откуда эти сомнения?
- В твоем… нашем возрасте кто-то должен быть рядом.
Однокомнатную квартиру ей снял Мирза. Родителям говорить не стала. Сказала, что зарабатывает теперь вполне: и на съем хватит, и на жизнь останется, и вообще ей давно пора вступать в самостоятельную жизнь. Мать, конечно, не поверила, но лезть с выяснениями не стала. Понятно, что и Димке признаться в том, что она торгует на рынке и живет с азербайджанцем, не могла. Все-таки стыдно. Вскользь как-то обмолвилась, что работает сейчас редактором в одном небольшом издательстве, как раз вот вычитывает повесть молодого начинающего автора. «Имя тебе все равно ничего не скажет».
Мирзе Инга долго удивлялась. Ждала, что начнет подкатывать, готовилась дать достойный отпор, а он словно и не собирался. Ее это даже злить начало: не уродина же. Обычно Мирза подходил дважды: утром – спросить, как дела, и перед закрытием. Забирал деньги, пересчитывал, передавал Инге ее заработок. Пытался завести разговор, но видно было, что чужая речь дается ему с трудом. Инга терпеливо слушала, рассматривала его и пыталась найти литературную аналогию ситуации и самому Мирзе. В голову лезли только турецкие сериалы, которые периодически захватывала вечерами – мать смотрела, и они как будто вытеснили весь прочитанный книжный ряд. Всплывал иногда «Хаджи-Мурад», но увязать его с Мирзой не получалось никак. Там Дагестан и война, тут Азербайджан и торговля. Разве что весьма условный переход на сторону русских ложился в строку и отчасти - сломанный татарник: все-таки и она растениями торговала.
В какой-то момент Мирза зачастил. Подходил, принюхивался к бочонкам, что-то бормотал по-азербайджански. Инга внутренне бесилась: чего вынюхивает? Пока однажды в воскресенье, завтра у нее был выходной, не предложил где-нибудь посидеть вечером. Инга смутилась не столько от приглашения – она бы сейчас и с чертом лысым пошла, устала от маршрута «дом-рынок-дом», сколько от запаха. Ей казалось, что она сама пропиталась маринадом, как все эти «русский овощ», и идти даже в затрапезное кафе, благоухая соленьями, только народ пугать. Дома терлась мочалкой, вылила на себя пузырек геля, набрызгалась духами от души, сама стала задыхаться. Но все лучше, чем чувствовать себя бочкой с консервированными огурцами.
Сидели, как не странно, в грузинском ресторане, в какой-то паре сотне метров от Сенной и от работы. Инга даже расстроилась слегка: вышла в свет, называется. Да еще Мирза сам все заказал, меню она и в руках не подержала. Но потом выпила вина, поела разных вкусностей и расслабилась. Мирза подкладывал, каждое блюдо представлял как азербайджанское. По его словам выходило, что вся кавказская кухня родом из Азербайджана. Соседи только названия поменяли. Инга не спорила: оттуда так оттуда, какая разница. Главное, что вкусно. Мирза звал ее к себе, «очень вкусный чай пить», она отказалась. Предложила прогуляться. Благо, тепло. Вдоль канала Грибоедова – туда и обратно – шли большей частью молча. Оба не находили слов. Но у Мирзы она все-таки оказалась. Через пару недель. Решила, что пора. В постели Мирза был нежен и застенчив, чего Инга никак не ожидала. Через месяц таких вот ежевоскресных встреч он и предложил снять ей квартиру. Поначалу Инга чувствовала себя наложницей, но нашла оправдание своему положению. Простое: «а почему бы и нет?»
- Нового Сорокина читала?
- А его еще можно читать?
- Последний роман – вещь. Рекомендую.
- Мне кажется, у него все про одно и то же. Сплошное гэ.
- Не, ты что! У него сейчас такая крутая фантастика пошла. Даже скорее антиутопия. Удовольствие одно – что сюжет, что стиль. И настолько все неожиданно. Ты, видимо, давно не читала.
Давно не читала – это точно. Но современных. Ингу в последнее время потянуло на классику. Заходила к матери, брала из домашней библиотеки по томику Чехова. Наслаждалась перед сном. Иногда плакала. Пыталась читать Мирзе, но тот ничего не понимал. «Зачем себя так ведет?» - спросил после «Душечки».
С Димкой, который сам неожиданно объявился год назад, Инга старалась говорить и переписываться в отсутствие Мирзы. Благо, тот предупреждал, когда заедет. Потом удаляла звонки и сообщения: мало ли что? Ревнив Мирза или нет, понять она не успела, но все восточные мужчины воспринимались ею как жуткие ревнивцы. В принципе, Инга многого о Мирзе не знала. В свою жизнь он пускал неохотно. Или просто словарный запас не позволял. За месяцы полусовместного проживания рассказал, что в Питер переехал год назад, дядя позвал; что ему 31 (оказался моложе, чем выглядел); что родом из Гянджи («это на юге»); что закончил музыкальную школу (и тут Инга была поражена, если не убита) и как-нибудь сыграет ей на гитаре. Заезжал Мирза без какого-то графика, привозил продукты, цветы – никогда, оставлял деньги («покупай себе»), ел, они занимались сексом, уезжал или изредка оставался ночевать. При этом на работе он вел себя так же, как и до их нерабочих отношений: утром подходил, здоровался, осматривал товар, что-то записывал, кому-то звонил, вечерами протягивал положенную тысячу.
Димка стал своего рода отдушиной в этой странном существовании. Хотя ведь ничего не предвещало. Курсе на третьем у них случился какой-то недороман, все сюжетные линии которого автор начинал со слова «вдруг». На потоке пятеро пацанов, на них и внимания не обращали, а этот вдруг сам почему-то к ней прицепился. Вдруг подошел, вдруг заговорил, вдруг стал куда-то звать. И ведь хорошо было. Болтали без пауз, звонили друг другу вечерами, бегали по бесплатным выставкам и книжным – больше полистать, чем купить. Говорили о литературе, удивлялись, как русская классика четко попадает в современность. Доболтались до того, что в один чудный (или точнее – чудной) вечер оказались в постели. У него не получилось, Инга, как могла, успокаивала. Но у самой опыта никакого. Может, что-то не то сказала. На следующий день Димка просто кивнул ей при встрече и больше не подходил до конца учебы. И вот спустя годы вдруг зачем-то напомнил о себе.
- Я тут жениться собрался.
- Поздравляю.
- Она немка. Русский учит. Мне это почему-то Водолазкина напомнило, «Брисбен» его.
- Я не читала, но здорово.
- Мы в сентябре в Питере будем. Увидимся?
- Ну да. Конечно. Приезжай. Звони.
- Я тебе и до этого еще не раз позвоню.
- Буду рада.
- Голос у тебя странный сегодня.
- Горло слегка побаливает.
- Поправляйся.
- Спасибо.
Инга отложила телефон, покопалась в памяти: она же явно когда-то все это читала, настолько знакомой была ситуация. Что это было? Современный бульварный роман или Чехов с Островским? Сюжет-то незатейлив и распространен, что в те годы, что сейчас: содержанка богатого купца через многие годы встречает свою первую любовь. По литературной логике они должны бы выговориться наконец-то, выяснить что-то друг про друга такое, что их либо окончательно разведет, либо, наоборот, навсегда соединит. Почему, например, он тогда фактически пропал, а сейчас вновь нашелся? Зачем названивает? Придумал он себе немку и решил тем самым проверить Ингу? Или там и в самом деле любовь и свадьба?
Инга пролистнула входящие. Пальцы должны были дрожать – в романах у героев всегда тремор от волнения, но она совершенно спокойно нажала на номер. Хотя еще никогда не набирала его первой.
- Что случилось? – спросил испуганный голос.
- Ничего, - Инга помолчала некоторое время. – Просто давно хотела спросить: ты женат?
- Женат, - Мирза ответил сразу, словно ждал этого вопроса.
- И дети есть?
- Есть, - слегка помялся он. - Два.
- Они здесь?
- Нет. Все там. В Гянджа.
- Познакомишь?
- Ты поехал?
- Слегка, - усмехнулась Инга. – Слегка поехал. Но поеду. Если ты не против. И она не против.
- Она согласен.
- То есть она знает обо мне?
- Я сейчас буду. Скажу. Как всё. Где она, где ты. Как дальше.
- Подъезжай.
Инга удалила звонок от Димки, села перед зеркалом и решила слегка подкрасить губы. У какого-то французского классика, она опять не могла вспомнить – у кого, главная героиня в ситуациях сложного выбора вела себя именно так. Но рука у Инги все-таки слегка задрожала.
Станция седьмая. Невский проспект
Невский проспект есть всеобщая коммуникация Петербурга.
(Н.В. Гоголь)
К спонтанным поступкам Олега за двадцать пять лет совместной жизни Наташа привыкла. Как и к тому, что все чаще и все больше людей вокруг звали ее Наталья Сергеевна. Она не хотела списывать это на бегущие годы. Оправдывалась тем, что как-никак руководитель отдела, и сам бог велел по имени-отчеству. Но тут и муж начал поддразнивать, звать Натальей Сергеевной, хотя дома служебная суровость, так пугавшая подчиненных, сама собой слетала где-то у порога, и Наташа становилась добра, покладиста и мягка. Мужняя жена, одним словом, а не Наталья Сергеевна. Потому-то, когда Олег заявил: «Через месяц едем в Питер, денька на три, бери отпуск», даже возражать не стала. Он такой: пока настроение есть, горы свернет. Билеты купил, квартиру забронировал. Конечная станция метро, но зато на той же ветке - Невский, откуда, Наташа сверилась с путеводителем и картой, рукой подать до всех питерских красот.
Метро, а Наташа впервые спустилась под землю и встала на эскалатор, не напугало и не впечатлило. По телевизору насмотрелась.
- Я ждала большего, - сказала Олегу, когда уже протаранили толпу на Площади Восстания и ждали поезд на Маяковской. - Где роскошь? Где великолепие?
- Где-где, в Москве! – усмехнулся Олег. – Но в Европе, говорят, и такого не увидишь. Там вообще все функционально. Бетон и пути.
До Парнаса добрались слегка подуставшие. Не столько от дороги, сколько от людских толп. Находиться в постоянном окружении оказалось непросто.
- Отдыхать не будем? – Олег быстро разобрал чемодан, разложил вещи.
- Зачем время терять?! Только сполоснусь и поедем.
- Спинку потереть?
- Вечером потрешь, - Наташа отмахнулась, но самой было приятно, что за столько лет Олег все-таки не потерял к ней интерес.
Они познакомились на свадьбе подруги. В сентябре 93-го. Наташа тогда сама собиралась замуж. Одноклассник, с которым встречалась почти три года, сделал предложение. Уже и платье было готово, и кольца куплены. А тут подруга позвала в свидетельницы. Олег - со стороны жениха. Вот чем он тогда взял за какие-то считанные часы, что три долгих года до него с другим оказались просто стерты из памяти? Олег только заговорил, а она уже поняла: именно его и ждала. Потом была истерика матери, долгие объяснения с бывшим, его родственники требовали компенсировать какие-то их расходы. Она даже не вникала, фоном шло, как будто ругаются в соседней квартире, а до нее только невнятный шум доносится. Воспринимала все как неизбежное, но преходящее. Чуть-чуть надо помучиться, и – счастье. Все так и случилось.
Пока ехали до Невского, Наташа прикинула, что по их меркам пересекли половину областного центра. «Как они до работы добираются? Это же полдня только на дорогу». Она вглядывалась в лица (про себя отметила, что большей частью некрасивы и бледны до синевы), вслушивалась в разговоры. Если видела что-то интересное (ужаснулась тоннелям в ушах у парня, ставшего рядом), толкала в бок Олега: глянь, мол. Тот или неодобрительно качал головой, или расплывался в улыбке. В оценках они чаще совпадали.
На Пионерской зашли две девочки, лет 16-17. Одна высокая и худая, гладко зачесанные волосы собраны в хвост, вторая – чуть пониже и покрепче, рваные джинсы, пряди выкрашены в синий.
- Как Мальвина, - Наташа скосила глаза в их сторону. – В наше время бабушки в такой цвет красились. Помнишь? Говорили тогда: чернилами из стержней.
- То-то они потом исчезли!
- Они еще за руки держатся, - Наташа пропустила шпильку Олега. – Из этих, что ли?
- Может, просто подруги, - неуверенно ответил он.
В их городе так ходить – сродни самоубийству. Увидь кто двух взрослых девиц, идущих, сцепившись ладонями, - разговоров не оберешься. Все ж друг другу знакомы. Если не напрямую, то через кого-то. Перескажут в таких подробностях, что даже если ничего не было, сам поверишь, что было. В худшем случае могли и отморозки какие-нибудь привязаться, повоспитывать, мягко говоря. Хотя, вспоминала Наташа, они ведь со школьной подругой до самой институтской поры вот так же ходили за руку и под руку. И мысли ни у кого не возникало, что с ними что-то не так. Не было тогда ни слова, определяющего такие отношения, ни самих отношений.
На Невском девчонки стали пробираться к двери. Высокая поотстала. «Оля, подожди!», - услышала Наташа. На выходе проводила их взглядом. Восхитилась, как они ловко, не размыкая рук, рассекали толпу.
Сам Невский не только оглушил: шум машин, людской гомон, крики зазывал, но и ослепил. Эти виды – на Казанский и Спас, перспективы проспекта, купол с орлом – часто мелькали в новостях и фильмах, но вживую все выглядело несколько иначе – величественней и роднее, что ли.
- Господи, как тут люди-то живут? – выдохнула Наташа.
- Ты про шум?
- Про красоту.
- Живут-то не тут. Живут по спальникам. А сюда выезжают.
- Я бы каждый день выезжала. А это, наверное, Дом Зингера? – Наташа показала пальцем.
- Судя по башне, да. Вот там где-то вконтакте сидит. Помнишь, Дуров сверху деньги разбрасывал? Значит, оттуда вон.
- Зайдем?
- Но покупать пока ничего не будем. Не сегодня.
Облазив этажи и подвал Дома книги, Наташа остановила Олега у прилавка с сувенирами.
- Давай хоть календарь, что ли, купим? – она растерянно перебирала настенные и настольные календари с видами Петербурга и пригородов.
- Выбрала?
- Голову сломаешь, что взять.
- Я пойду в техотдел. Гляну, почем там одна книжка. А ты выбирай пока.
К прилавку подошла яркая брюнетка, невысокая полноватая, в длинной юбке почти до пола. Стала рядом с Наташей, начала вслед за ней перебирать календари. Когда зазвонил телефон, воровато оглянулась и только потом провела пальцем по экрану.
- Привет! К сожалению, не получится. Я уезжаю… В Гянджу. Это в Азербайджане… Да, горящую путевку отхватила. Почти даром… Дим. К сожалению. Пока.
К девушке подошел высокий смуглый мужчина, спросил с акцентом:
- Кто это?
- Так, старый знакомый. Бывший, - девушка задумалась, видимо, подбирая определение. – Однокурсник. Пойдем. Тут ничего подходящего.
Когда Олег вернулся, Наташа протянула ему календарь с православными храмами.
- Вот этот возьмем. Видишь ту пару? - Наташа кивнул в сторону окна. – Брюнетка и парень нерусский.
- Ну.
- Устроит он ей. То ли с любовником сейчас при мне разговаривала, то ли с бывшим. А он слышал. Эти-то горячие.
- Не устроит, - усмехнулся Олег. – Глянь на них.
Пара стояла в оконном проеме. Мужчина вполоборота к ним, хорошо видны только разлетающиеся в жестах руки. Девушка молча улыбалась, глядя на него снизу вверх.
На Малой Конюшенной шел концерт. Под гитару и барабаны коротко стриженный паренек в косухе и ярко-зеленых облегающих брюках выводил «Привет, ромашки!».
- Неплохо поет, – Наташа подтолкнула Олега. – Репертуар только странный.
- Почему? – удивился Олег.
- Для парня не странный?
- Это ж девчонка.
Наташа вгляделась и покраснела: как не заметила грудь под расстегнутой косухой?! Хотя с такими - грех не перепутать.
- Кинь что-нибудь. У нас на Ленина, помнишь, какие-то ребята тоже собирались, пели. Разогнали потом. А этих не гоняют.
Окружившую музыкантов толпу обходил парень с дредами, перевязанными сзади красной веревочкой, обкуренно улыбался, но денег не просил, просто протягивал черную шляпу. Народ сыпал в основном мелочь. Олег поскреб по карманам, добавил в общий котел своей, как бы сказали в его время, меди.
- Давайте вместе! - крикнула певица, и толпа нестройно подхватила: «а я девушка с веером, вечером…»
- Моя любимая песня, - услышала Наташа за спиной.
- Мне тоже нравится, - ответил мужской голос.
Наташа обернулась посмотреть на любительницу Земфиры. «Эффектная какая! Лет тридцать с небольшим, - прикинула. – И букет дорогой». Наташа таким не то что бы завидовала, просто не понимала, как можно так выглядеть. Вроде и не красавица, а все настолько на своем месте: одежда по фигуре («а шарфик как накинут!»), макияж легкий, туфли изящные, - и такое чувство собственного достоинства, что начинаешь чувствовать себя прислугой при королеве. Вот и стоявший о бок парень, явно намного моложе, глядел на нее с обожанием и робостью. «Ищет мальчик заботливую маму», - почему-то зло подумала Наташа.
- Пойдем или еще послушаем? – Олег прервал ее мысли.
- Пойдем, а то так и не увидим ничего.
По дороге остановились сфотографироваться на фоне какой-то церкви. Мимо прошел мужчина, держа под руку старушку в строгом костюме. Она периодически поправляла собранные в пучок волосы.
- Бабуль, не торопись. Есть еще время.
- Так ты книги сдал?
- Сдал.
- Заработал что?
- Нет. Да не беги ты!
- Хочу, Сережа, до концерта с Ниной Кирилловной поболтать. Она обещала пораньше приехать. Так что ходу.
- Вот также хочу, - Наташа проводила старуху взглядом. – Такую же пенсию. Чтобы осанка, классический костюм, концерт в церкви. А не раком в галошах на даче.
- Будет! – взял под козырек Олег. – Галоши и огород беру на себя.
Единственное, что не хотелось Наташе – ни на пенсии, ни сейчас – это торопиться. Они тормозили на каждой мало-мальски привлекательной точке и снимали окрестности и друг друга на их фоне.
- Вернемся на квартиру, сразу детям отправим. Пусть посмотрят, как здесь красиво.
На мосту через какую-то реку встали рядом с бородатым мужчиной и стройным парнем лет двадцати пяти. Тот что-то то ли доказывал, то ли объяснял. Мужчина смотрел в сторону, теребил серьгу в ухе и смущенно улыбался.
- Какая река, не знаешь? – спросила Наташа Олега. – Это Фонтанка?
- Это какой-то канал, наверное.
- По карте посмотри.
Пока Олег копался в рюкзаке, искал карту, Наташа не выдержала:
- Не подскажете, что за речка?
Парень вопросительно посмотрел на мужчину.
- Мойка. Дворцовая площадь туда, - махнул мужчина рукой.
Парень смерил Наташу суровым взглядом и продолжил что-то говорить своему спутнику.
- Извините, не сфотографируете нас вместе? – взгляд Наташу не смутил.
Мужчина нехотя оторвался, покомандовал – чуть левее, вот так, сейчас не моргаем – щелкнул несколько раз на фотоаппарат и повторил все то же самое на телефон Олега.
- Как думаешь, кто они? – Наташа не выдержала и как только отошли на пару метров, обернулась. - На отца и сына не похожи. На друзей тоже. Любовники?
- Может, преподаватель с учеником. Тебе везде извращения мерещатся.
- Город большой, - многозначительно ответила Наташа. – Всякое может быть.
На Дворцовой Наташа долго стояла, задрав голову и пытаясь рассмотреть ангела.
- Жаль бинокля нет, - сказала она, заметив, как по соседству лысоватый мужчина с пузиком настраивал маленький, наверняка, театральный бинокль.
- Ирина, - крикнул он. – Иди посмотри.
Подошла женщина, выше его почти на голову. Приподнявшись на цыпочки, он приставил ей бинокль к глазам.
- Видишь?
- Что?
- Ангел улыбается.
- Да? - засомневалась Ирина.
- Смотри внимательно, - он посмотрел в бинокль сам, потом вновь приставил к ее глазам. – Ну? Улыбается?
- Улыбается…
Вопросом: «разве ангел улыбается?» - Наташа мучилась всю дорогу до квартиры.
- Посмотри в интернете, - сказала она Олегу, как только переступили порог. – Он точно улыбается? Что-то ни в одном путеводителе я такого не встречала.
Олег подключился к вай-фаю и начал перелистывать на телефоне сайт за сайтом. Архитектор, время постройки, инженерные решения.
- Лицо Александра Первого или поэтессы Елисаветы Кульман. Слышала про такую? Вот и я нет. Все. Про улыбку - ни слова.
- Может, легенда какая-то?
- И в легендах ничего такого нет.
- Все-таки странный город, - заключила Наташа. - Очень странный, - повторила она, стягивая с себя джинсы и свитер.
- Но красивый же?
- Тут не спорю. Ладно, я в ванну. Что-то так устала. Полежу немного.
- Наталья Сергеевна! – игриво протянул Олег, но Наташа не поддержала:
- Не называй меня так больше, ладно?
- Больше не буду. Наташ?
- Что?
- Я зайду?
- Зачем? – в ее голосе еще звучали суровые нотки, но внутри она уже оттаяла.
- Я же обещал спинку потереть.
Наташа не ответила, ушла. Закрыла за собой дверь в ванную, Олег услышал, как зашумела вода.
- Минут через пятнадцать заходи, - высунулась Наташа, волосы – по голым плечам. – Фотки пока детям скинь.
Олег лег на диван и, поглядывая на часы, стал сбрасывать самое интересное, на его взгляд, в их общую, семейную группу в ватсапе. Вроде уже и отпустили детей – дочь замужем, сын отдельно живет, но созванивались и списывались ежедневно. Дочь прислала поцелуйчик, сын – выставленный вверх большой палец, одобрил, типа. «Завтра созвонимся, все расскажем. Сейчас сил нет», - написал Олег. Он стянул носки, ноги гудели, и решил полежать с закрытыми глазами. Вышедшая через полчаса из ванной Наташа, накинула на него одеяло.
- Ты все? – сквозь сон спросил Олег. – Помылась?
- Помылась. Спи, - Наташа чмокнула его в щеку и легла рядом.
СПб, 4 апреля 2018 г. – 31 мая 2019 г.