Это, естественно, было полным и беспардонным враньем: я была разбита, сбита с толку, а от слова «книга» меня бросало в мелкую дрожь. Статьи в таком состоянии писать еще можно, но только не книги. «Господи, хоть бы он передумал», - молилась я на телефон. Увы, безрезультатно.

– Мой водитель заедет к вам через час, - отозвался неумолимый Бернаро, - отдайте ему загранпаспорт.

- Что-что? – не поняла я.

- Ваш заграничный паспорт. Насколько я помню, ближайшую неделю мы оставили для работы, и будет лучше, если эта работа пройдет не здесь, а, скажем, в Испании, в местечке Мурхат, где живет мой продюсер.

Весть о том, что через три дня нужно лететь за границу, привела меня в замешательство, но возразить было нечего. Я так долго оттягивала начало нашей работы - то Ленинград, то юбилей газеты, то водонеевский архив, - что теперь, как честный человек, просто обязана была согласиться на все условия.

Но о поездке мы не договаривались!

- А виза?! – наконец, сообразила я, но Бернаро уже отключился.

В полной прострации я набрала Жанетту - спросить, что мне делать, услышала в ответ, что я над ней издеваюсь, и вообще она может отправиться на море вместо меня (про море я точно, забыла!), раз у меня есть сомнения, и начала собирать вещи. Приехал водитель Вася, забрал паспорт, а мне оставил кипу пресс-релизов концертной деятельности Бернаро за все двадцать лет, немногочисленные интервью и даже автобиографию. Все это не годилось совершенно.

Мой бюджет трещал по швам, но вместо того, чтобы экипироваться в преддверии ужасной зимы, пришлось заняться предкурортным шопингом: бриджи, пара ярких футболок, купальник плюс длинное летнее платье на случай, если выйдем в свет. Нет, лучше три платья. От Бернаро, как я понимала, можно ждать абсолютно всего, а, значит, нужно подготовиться.

Шопинг заметно исправил настроение, и, поразмыслив, я решила: жизнь все-таки прекрасна. Во-первых, смена декораций – это плюс. Во-вторых, море, где я не была просто невероятное количество лет, - это три плюса. Да, а почему не была я на море? Я не люблю загорать и лежать, а люблю узнавать и бродить – желательно по Прагам и Парижам. Но плавать я люблю. И море тоже. В конце концов, неделя – перебьюсь. Сделав короткий привал в «Кофе you», я позвонила Галине и получила три совета: не напрягаться, что бы ни происходило; не сгореть в первый день; не соглашаться на секс даже по приговору суда.

- Галь, ну, какой секс-то? – оправдывалась я на ровном месте. - Мы с ним едва знакомы.

- Вот именно поэтому я против секса, - скомандовала Галка. – Кто втирал вчера Жанке про международный стандарт из пяти встреч? А у вас их было четыре.

- Одна, Галь, где четыре?

- Первый раз он пригласил тебя в замок.

- Ну, раз…

- Второй - заявился на площадь.

- Но это ж не свидание! Не считается!

- Считается. Третий – проводил на поезд. Четвертый – встретил на вокзале. Формально все о`кей – осталась одна встреча. Море, кактусы, пальмы – на юге-то процессы ускоряются…

- Ну, раз одна, то почему ты против? – снова фыркнула я.

- С такими экземплярами, как наш Артур Мстиславович, необходимо двадцать встреч, а то и целых тридцать. Короче, не давать – и все.

- Ты говоришь на площадном жаргоне.

- Зато понятно, о чем речь.

- Да не собираюсь я ничего такого!

- Ну, в экспозиции мы все не собираемся, а как дойдет до кульминации, то все… Поэтому возьми презервативы.

***

Отпросившись у редактора на неделю и сдав проходной материал о планах филармонии на новый сезон, я решила значительно почистить перья и с этой целью на полдня засела в салоне красоты, записавшись на все процедуры. Меня мазали, красили, стригли, мне выщипывали, тянули, пилили, укладывали, и, покидая салон, я глубоко сочувствовала тем, кто это проделывает регулярно. Ясное дело, вся красота продержится ровно до первого купания, не больше, но она мне придала хоть какой-то уверенности в себе, а, значит, мучиться стоило.

В середине дня за мной заехал все тот же водитель Вася, чтобы отвезти в аэропорт, и я с изумлением узнала, что маэстро, оказывается, полетит только завтра. И процитировала-вспомнила Хусейнова: «Без фокусов нельзя-с!»

Небольшого роста, энергичный поджарый Хуан, встретивший меня в аэропорту Барселоны, ловко подхватил мой чемодан и с места в карьер начал рассказывать об Испании и перечислять те места, которые я должна непременно увидеть. Он не закрывал рта в течение двух часов, пока мы ехали, параллельно говоря по-испански по телефону, а меня время от времени посещали короткие острые приступы страха: еду одна неизвестно куда, неизвестно с кем и зачем.

- Вы не бойтесь, пожалуйста, - прочитал он мои мысли и протянул бутылку воды, - со мной вы в полной безопасности.

И точно, как по команде я перестала бояться и думала только о том, чтобы поскорее бросить вещи и бежать на море. Море было такого нестерпимо глубокого цвета, какой бывает лишь в рекламных проспектах. Казалось, оно находилось на расстоянии вытянутой руки – дорога все время шла ровной магистралью вдоль воды, - манило, зазывало, обещало. Ехала и сглатывала слюнки: как давно не была я на море! Наконец, мы подъехали к дому, и я ахнула: компактное трехэтажное здание было вмонтировано в скалу, нависающую над водой, и стояло даже не на первой береговой линии, а в самом море. Внутри дом оказался гораздо больше, чем представлялся снаружи.

Служащий по имени Хосе, невысокий улыбчивый человек с гладко зачесанными назад волосами, проводил меня в комнату, располагающуюся в мансарде, куда мы поднялись по богато декорированной лестнице. Комнатка была небольшая – метров десять-двенадцать, но окон в ней я не нашла: третья, выходившая на море стена, состояла из прозрачного стекла, за которым скрывался балкончик. Я вышла на балкон и отпрянула: прямо под балконом шумели и пенились волны, легко доставая брызгами до первого этажа. Берега, пляжа, песка будто бы не было вовсе; только вода и вода, да еще скалы и небо составляли пейзаж. Неожиданно передо мной, где-то метрах в пятидесяти, прямо в воздухе показался объемный предмет. Он стремительно приближался, и в несколько секунд стало понятно – это сидящий под парашютом человек, которого тащит за собой небольшой катерок. Гигантский парашют сливался с ярко-синим небом, казалось, человек в очках и шлеме парит в воздухе без всяких приспособлений. Он подлетел довольно близко к балкону, что-то мне прокричал, широко улыбнулся и сделал разворот, едва не врезавшись в скалу. От страха я отпрянула и оказалась в комнате. Все это длилось несколько мгновений.

Поклонившись, Хосе удалился, и я рассмотрела свое жилище: полутораспальная кровать с национальным декором, встроенный в стену шкаф, кресло, стол, гигантское зеркало. Как в старину, звонок для вызова прислуги. В боковом проеме я обнаружила нишу, где находилась ванная. То, что это была комната для гостей, отчего-то меня успокоило, и я занялась марафетом. А когда спустилась в гостиную, там уже стоял накрытый стол, и жена Хуана, светловолосая женщина с открытыми руками, - знаком пригласила меня выбрать удобное место.

- Погоди, Мануэла, сначала мы посмотрим дом, - остановил ее Хосе, и мне показали три выходящие из гостиной комнаты, где было очень мало мебели и очень много зеркал. В целом дом был отделан в национальном стиле, но меня поразили длинные узкие коридоры-тоннели, высокие потолки и пара абсолютно круглых комнат, где находились одни лишь растения.

- Мой кабинет, библиотека и комнаты отдыха; наверху – только спальни. Мой отец строил этот дом двадцать лет, я с сыновьями достраиваю, - проговорил хозяин, наблюдая за моей реакцией.

- Наверное, сложно было разместить все это внутри скалы? – спросила я.

- Гораздо сложней, чем вы думаете.

За обедом я перепробовала все: кухня была очень острая и состояла из невероятного количества овощей и рыбы, копченой, маринованной и жареной. Овощи тоже были приготовлены в маринадах и специях – я расслабилась и наслаждалась оригинальным вкусом блюд и белым вином. Не думалось ни о чем, только душу время от времени волной омывало предвкушение счастья.

Вместе с хозяевами мы спустились вниз и, пройдя узкой тропинкой метров двадцать, оказались на пляже, огороженном со всех сторон скалами и специально привезенными камнями, так что попасть сюда можно было только из дома.

Растянувшись на лежаке, я почувствовала настоящий кайф.

Полежав минут десять, вошла в воду и испытала шок – она была настолько теплой, что почти не охлаждала, - оттолкнулась и поплыла. Дальше, дальше… Я почти не тратила силы, но минут через двадцать была уже довольно далеко от берега. Пожалела, что не надела шляпу, но возвращаться не хотелось, и я плыла и плыла в плотной упругой волне, доверяя ей целиком. Чем дальше от берега, тем вода была ярче, светлее, причем этот перепад цвета был внезапным – мне так хотелось до него добраться, но чистый ультрамарин отодвигался, отодвигался, и в своем азарте я заплыла так далеко, что берег был уже виден тонкой полоской. Решив чуть-чуть передохнуть, я перевернулась на спину – послушная вода пружинила, выталкивала и качала, плавно переходя в небо, стоявшее надо мной неподвижным прозрачным куполом. Так не хотелось плыть обратно… Мне показалось, времени прошло немного, я совсем не устала, но крики и свист с берега заставили меня развернуться и поплыть назад. Я двигалась медленно, стараясь насладиться этим чудом, время от времени останавливаясь, чтоб оглядеться, хотя не чувствовала усталости.

Когда я вышла из воды, Хуан мне погрозил пальцем и предупредил, что так далеко он заплывать не разрешает.

- Спасибо. Я отлично плаваю. Здесь что, акулы?

Он покачал головой и повторил свою просьбу: опасно, маэстро будет недоволен.

С этой чудо-водой я совершенно позабыла про маэстро, который, оказывается, уже звонил три раза, и все три раза меня не оказалось под рукой.

Позабавившись этим обстоятельством, я опять забралась в воду и сейчас уже бултыхалась у берега, но больше никто не звонил. Время от времени выходила Мануэла, звала обедать, но я, как ненормальная, сидела в море, и, казалось, ничто не способно было меня оттуда выманить. «Как хорошо, что Бернаро прилетит только завтра», - подумала я.

Как-то вдруг наполз вечер, потянул слабый ветерок, а мне все не хотелось уходить с моря. И только когда нестерпимо алый солнечный шар коснулся воды и начал резко в нее погружаться, я, наконец, поднялась в дом, чтоб принять душ и выйти к ужину. После душа прилегла и, внезапно ощутив страшную усталость, закрыла глаза. Море качалось и захлестывало меня зелеными волнами, но это не было страшно; вместе с потоками воды я струилась и наслаждалась невесомостью, которая баюкала и обнимала меня естественной, легкой прохладой. Море казалось огромным и доставало до неба, и небо тоже состояло из воды. Я то ли плавала, то ли летала. Так продолжалось какое-то время, затем все исчезло.

Проснулась я от громкой заунывной песни, которая гулко раздавалась в абсолютной ночи откуда-то с побережья. Песня была очень странная и в то же время необычайно красивая: как загипнотизированная, я вышла на балкон и, собрав все силы, проснулась. Необычный, очень низкий, тембр голоса, глубокие переливчатые обертоны и ритмы, столь чуждые для славянского уха, привели меня в состояние восторженности. Когда песня смолкла, я вернулась в комнату и мгновенно снова провалилась в сон, уже без сновидений.

А когда утром открыла глаза, то не поверила часам: они показывали полдень. Впрочем, о часах была моя вторая мысль, первая была: а где я? Мне всю ночь снилось море, но для того, чтобы убедиться, что вот оно, здесь, под окном, потребовалось несколько секунд. Ужасно. Ужас, ужас, ужас. Я должна была выйти на ужин, а сама проспала все подряд!

Но извиняться оказалось не перед кем. В столовой я обнаружила Бернаро, который читал журнал и одновременно щелкал телевизионным пультом (с изумлением опознала несколько наших, российских каналов). Увидев меня, он серьезно сказал, что хотел бы уметь вот так спать, и я все-таки выразила сожаление, что заставила его ждать.

- Елизавета, перестаньте… Я нарочно дал вам лишний день, чтобы вы пришли в чувство. Как, не перекупались? – спросил он и, по обыкновению, пристально посмотрел мне в глаза.

- Нет, что вы, это счастье.

- Тогда давайте завтракать, и - приступаем к работе. Хотите есть? Вижу, что хотите.

Усадив меня за стол, Бернаро позвонил, и Хосе в ту же минуту явился с подносом. На подносе оказались сыр, йогурты, тропические фрукты, паштеты, соус, сладости – мне захотелось все и сразу.

- Кто вас так научил плавать? – спросил Бернаро, и я поняла, что обо всех моих действиях было доложено в точности.

- Никто. Сама на речке, в детстве. Какое здесь море - соленое, плотное, выталкивает, держит на поверхности. А этой ночью я слышала песню, пел мужчина так громко, протяжно… Очень сильное впечатление.

- Это не песня – молитва. Здесь поблизости мусульманский квартал, есть мечеть. Начался Рамазан – большой праздник, и мулла в пять утра творит утреннюю молитву, которую транслируют, - объяснил Бернаро и бодро воскликнул: - Праздник праздником, но работать, работать! – И поднялся со стула.

Вслед за ним я отправилась в одну из круглых комнат, где для нас уже поставили кресла и стол. Захватив бумагу, ручки и диктофон, я села спиной к окну, чтобы свет падал на лицо Бернаро – подобравшись вплотную к работе, которая представлялась просто бескрайней, я испытала приступ страха: вдруг не справлюсь, утону в материале?

- Не знаю, зачем вам понадобилось везти меня в Испанию, - начала я, но Бернаро меня перебил:

- Как зачем? Здесь вы вся в моей власти. Ну, а дома бы вас и меня отвлекали. Так с чего начнем?

- Ну, конечно, с вопросов.

- Идет. Три часа говорю – вы записываете. Полчаса перерыв – можно сбегать поплавать. После моря – обед, дальше - снова работать. Ну, а вечером съездим поужинать.

На удивление, Бернаро оказался отличным рассказчиком, и к обеду я уже имела представление о его карьере, которая, как ни странно, началась в армии, где он ни с того, ни с сего начал сам сочинять фокусы и показывать их сослуживцам:

- Понимаете, - объяснял он задумчиво, - я как будто бы знал, как их делать. Знал когда-то, но позже забыл, и однажды мне втемяшилась эта мысль – стать великим артистом.

- Непременно великим?

- Великим.

- Почему не певцом, не танцором?

- Мне казалось, что с большим или меньшим успехом это может любой. Ну, а фокусы – загадка, секрет. Волшебство. И я думал, что если смогу их освоить, то и сам стану «сверхчеловеком».

- Вы хотели славы.

- Нет. Избранности и отличия. Ведь это стыдно – быть как все. Согласны?

В перерыв мы спустились на пляж, но Бернаро почти не плавал – окунулся и сразу пошел в дом. После обеда я продолжила допросы и расспросы. Я спрашивала о родителях, о съемках в «Колдуне», о первых выступлениях, конкурентах, изобретении фокусов, об учебе, которую он прерывал раза три, и о том, что дал ему главный его университет -самообразование. Материал набирался, вернее, я понимала, что смогу его взять. Теперь, чтобы он заиграл всеми красками, требовалось самое сложное - отыскать ход, решение, форму.

***

В этот день мы закончили поздно. Бернаро явно был в ударе – я все реже задавала вопросы, направляя беседу в нужное русло. Постепенно мы обрели ту степень доверительности, без которой невозможно изложение материала, который пишется от «я». В восемь резко стемнело, но мне не хотелось останавливать работу: кто знает, какое у него будет настроение завтра? И когда он предложил съездить поужинать, я отказалась:

- Полчаса на купание, чай - и до ночи работаем.

- Согласен, водоплавающая Елизавета.

И опять я лежала в соленых упругих волнах, переходящих в звездное мерцающее небо. Царящий на море штиль и отсутствие каких бы то ни было звуков только усиливали нереальность картинки, представлявшейся мне абсолютно волшебной. Дрожали щедрые россыпи огней, будто тончайшая сеть из светящихся алмазных осколков и нанизанных бус была брошена на прибрежные склоны. Вода искрилась, отражала звезды – казалось, зачерпни, и можно унести домой.

Утром я решила систематизировать то, что узнала вчера. Оказалось, Бернаро куда-то уехал, и я могу спокойно поработать. Прослушивая диктофонную запись и делая заметки, я нащупала несколько явных пробелов, которые, конечно же, касались кухни, его волшебства, техники, то есть того, о чем на словах не расскажешь. Бернаро мне оставил видеозаписи своих выступлений. Но одно дело запись, и совсем другое – впечатление живого концерта. Это первое. А второе – мне было непонятно, как из «простого фокусника», артиста областной филармонии он превратился в иллюзиониста с мировым именем.

Дождавшись Бернаро, я объявила, что сегодня мы действуем по-другому: он обучит меня четырем-пяти фокусам, которые я попытаюсь воспроизвести на публике в лице семьи Хуана.

- Вот как? – не понял Бернаро.

- А что здесь непонятного?

- Артур…

- Артур… Как творческий человек вы должны знать «правило буравчика»: чем глубже буравишь, тем качественней материал на выходе. Я должна побыть в вашей шкуре.

После обеда приступили к занятиям. Для начала Бернаро взял фокус со шнурами: взятые в левую руку пять отдельных шнуров быстро перекладывались в правую и вдруг оказывались связанными в одну веревку из пяти отрезков. Естественно, это была всего лишь ловкая подмена, но я, как ни билась, не могла одним движением пальцев убрать с глаз подальше пять этих шнуров и ловко вытащить веревку. Снова и снова все это хозяйство позорно шмякалось на пол, наглядно демонстрируя мою профнепригодность к миру иллюзиона. Раз двадцать показав мне по буквам, что нужно делать, Бернаро схватился за голову и, бормоча ругательства, выбежал вон. Минут десять я слышала его топот по дому, затем он вернулся, пробурчал «Тупица!» - и начал все сначала.

К вечеру у меня все-таки получилось одним движением извлечь веревку, но спрятать шнуры, да еще незаметно – это было выше моих сил, и Бернаро опять убежал, налетая на все косяки, столы и стулья в доме Хуана. Неизвестно, чем бы кончилось мое погружение в материал, не вмешайся Мануэла со своим чаем, который перезагрузил Бернаро и на сегодня охладил мой пыл к практическим занятиям. В знак примирения мы решили-таки выйти в город, тем более что его парадную, центральную часть можно было обойти всего за час.

Городок, угнездившийся в узкой полоске земли между Средиземным морем и величественным горным массивом, как и все побережье, состоял из отелей, установленных квадратно-гнездовым способом. Некоторые помещались на совершенно крошечных клочках земли, и каждый кусочек был тщательно вылизан, благоустроен и украшен. Здесь, в курортной зоне, жизнь искрила и шумела, но стоило пройти квартал вверх и оказаться в жилом районе, как праздник тотчас обрывался без предупреждения, и немедленно хотелось вернуться назад, продлить его. Мы так и сделали, но я слишком быстро устремилась вперед, не заметив летевшей наперерез машины, которая затормозила в двух сантиметрах от меня. Разъяренный водитель выскочил и темпераментно изложил все, что думает. Испанского я не знаю, но перевода не потребовалось – подпрыгнув и возмущенно топнув короткими ножками, он испарился под визг своих шин, а Бернаро, крепко взяв меня за руку, другой рукой погладил по голове и спросил:

- Вы что, так часто бывали за границей?

- Наоборот, совсем нечасто. Но там как раз приоритет у пешехода, я читала.

Бернаро вдруг расхохотался, и этот хохот был разрядкой нашего зашедшего в тупик педагогического процесса. То, что он взял меня за руку, было естественно и просто, - мол, заботится о «подшефном» товарище, - но дистанция, которая так долго держалась между нами и, как я думала, уже зацементировалась, начала сгорать, как бикфордов шнур, и грозный призрак Гали Томиной с ее третьим советом заставил меня сделать попытку выдернуть руку. Попытка не удалась - Бернаро опять рассмеялся, крепко сжав мои пальцы.

- Простите мое раздражение, - наконец, сказал он, - совсем забыл, что когда начинал, сам не знал, как подступиться к этим трюкам: на элементарные манипуляции уходили недели и месяцы. Репетировал по пятнадцать часов. Одно время мне даже казалось, что мои руки к этому просто не приспособлены. Каждый день хотел бросить, но цель…

- Стать сверхчеловеком…

- Останавливала меня всякий раз.

- Простите, - чуть не подпрыгнула я от радости, что разговор, наконец, катится в нужном направлении, - но быть или казаться героем нужно для одного, для конкретного человека. При чем здесь толпа?

- Действительно, толпа здесь ни при чем. А вы хитрая. Все журналисты страшно хитрые. Я забыл вдруг, что вы – журналист. С вашим братом нельзя расслабляться.

- С вашим – тоже нельзя. Не хотите – не отвечайте.

- Отчего же, - сказал он серьезно, - только в моем случае было два человека. Во-первых, мама, которая была посудомойкой в заводской столовой и растила одна нас троих. Нет, мама во-вторых… Во-первых, Люда. Моя девушка Люда, которая не дождалась меня из армии и тем самым разбила мне сердце. - Эти слова были произнесены с комически утрированной патетикой, но за ней я почуяла ноту печали и тщательно скрываемое волнение. - После Люды были предательства и значительно круче, но ни одно из них не произвело на меня такого сокрушительного действия. Я поклялся: она пожалеет. И действительно, через десять лет приехал в наш городок с большой программой и… еле узнал ее в стокилограммовой тете с сумками.

- Не верю, - вдруг сказала я.

- Что еле узнал?

- Что вы ее помнили все десять лет.

- Конечно, конечно не помнил! Я увяз в материале, и – институт, Москва… Вначале у меня и в самом деле ничего не выходило. Довольно долго, а потом… Потом я нашел педагога. С этого все начинается. Я тогда, как многие, подрабатывал на праздниках, капустниках. И вот там-то ко мне подошел Анатолий Петрович Красков, много лет преподававший в цирковом училище, предложил сделать программу. То, что я все-таки стал иллюзионистом, его заслуга. Он объяснил мне потрясающую вещь: есть фокусники, и есть маги. Магов единицы, но чтобы стать магом, одной техники мало, и если я хочу узнать секрет, он согласен со мной поработать.

- Я тоже хочу знать секрет, говорите скорее.

Бернаро выдержал комическую паузу и тихо начал:

- Маг должен верить в в о л ш е б с т в о м и р а и уметь сделать так, чтобы этот мир иногда играл по его правилам. Не нужны людям фокусы, Лиза. И искусство им тоже не нужно, в общепринятом смысле – не нужно. А необходимо им что? Мечта, сочувствие, праздник жизни. Тогда они съедят. В моем случае им подавай изощренное чудо, живого волшебника. Не мне вам рассказывать о массовой страсти к сеансам гипноза и прочим «волшебным» вещам. Убежать от обыденности, и как можно дальше – вот пружина успеха. Но чтобы публика, эта неуправляемая масса, поверила, что я – волшебник, я сам обязан в это верить.

Минут десять мы шли молча, наконец, я спросила:

- Что значит волшебство мира? Мистика, рождественские гадания, когда девушка видит во сне суженого-ряженого, техника «сбычи мечт», например?

- Мистика, гадания, техники реализации целей и многое другое. Как бы вам объяснить-то попроще? Ну, возьмем, что ли, техники. Представьте, наш мир – это гигантская тонкая сверхчувствительная паутина.

- Интернет? – не поняла я.

- Нет, неудачное сравнение. Паутина - и все, но огромная. Каждый человек – паучок. И вот этот паучок чего-то хочет. И чтобы получить желаемое, он начинает дергать паутину, совершать движения, посылать импульс. Движения должны быть не столько сильными, сколько грамотными, понятно? Он делает определенные движения, паутина колышется, движется, эта волна проходит везде, и, если паучок действовал верно, его желание принимается к исполнению.

- Принимается кем?

- Паутиной.

- А она что, волшебная?

- Да, она может все.

Где-то я уже это слышала… А, ну конечно, Жанетта со своими дурацкими ритуалами вроде «ужина с дипломатом»!

- И – нужно очень верить, - с тихой грустью закончил Бернаро.

- Но ведь важно знать азбуку пассов? Нельзя писать, не зная букв.

- Я тоже так думал вначале. Нет, просто пассы должны быть … м-м-м…очень воодушевленные.

- Значит, дело в энергии?

- И в энергии тоже. Пришлось поступать в школу магов.

- Вы отправились на восток?

- Почему на восток?

- Ну, эти школы всегда на востоке.

- Нет, эти школы – везде. Точней, везде учителя. А учитель, как известно, находится тогда, когда ученик наконец-то созрел.

- Чем же вы занимались?

- Гипнозом, телекинезом, телепатией. И самым сложным - умением мыслить озарениями.

- Как это?

- Мгновенно сознавать то, о чем до этого не имел никакого понятия.

- Например.

- Например, увидеть и рассказать жизнь незнакомого человека.

- Неужели это возможно?

- Ну, если сконцентрироваться, «вызвать» озарение, то да.

- Но это ясновидение, оно дается от природы…

- Очень редко, практически никогда. Этому учатся, как и всему остальному на свете. Только не год и не два.

- Пять? – не поверила я.

- Нет, как минимум десять.

- О! Итак, если я поняла правильно, вы можете исполнить желание, прочитать мысль, предсказать будущее.

- Конечно, могу. Предсказать?

- Ни за что! Не хочу ничего знать заранее.

- Да вы так не волнуйтесь. Есть люди, в судьбе которых нет жестких предопределений, они практически свободны, а если и зависят, то только от собственных иллюзий. Вы – в их числе. Вот завтра бросите все к черту и улетите в Новую Зеландию.

- Я? Улечу?

- Ну, если очень захотите, то все и сложится, как нужно. Вы свободны. Вы даже не подозреваете, насколько.

- Не очень верится, однако.

- Правда, правда. Ну, - потер руки довольный Бернаро, - переходим к исполнению желаний. Чего изволите?

- Не знаю. Очень много.

- Выбирайте, но только одно.

Растерявшись, я долго молчала и, устав ждать, Бернаро снова рассмеялся:

- Давайте рассуждать прагматично. У вас квартира есть? Я знаю, нет квартиры.

- Есть, ведомственная.

- Бог с вами, сделаем квартиру. – Бернаро достал блокнот, вырвал чистый лист и что-то быстро начертил. – Смотрите: план вашей новой квартиры. Трехкомнатной хватит?

- Что я должна с этим делать? – не сразу обрела я дар речи.

- Да ничего. Повесить на пустой стене и жить, как жили. А это, - вырвал он другой листок - вам про запас: тоже волшебный. Когда что-то очень понадобится или будет большая проблема, напишите в утвердительной форме и, главное, в настоящем времени. Ну, например, «Я – королева бала».

- Да вы просто колдун.

- А вы что же, не знали?

* * *

Жизнь в доме Хуана шла все тем же порядком. Весь день мы работали, чередуя вопросы-ответы с просмотром видеозаписей, которые мало-помалу начали меня увлекать. Выступления Бернаро не были лишь набором, чередой фокусов, пусть даже самых сложных. Это всегда был синтез жанров: театр, эстрада, пантомима, клоунада. Я просматривала их километрами и в какой-то момент поймала себя на том, что если бы все это делал не он, не Артур Бернаро, а рядовой фокусник из филармонии, была бы крепкая программа и не больше. А зачарованная публика не отрывает глаз, бисирует и требует добавки. В чем секрет? А в том, что он держит всех «под гипнозом»! Да, да… Есть певец в ресторане - и есть Хулио Иглесиас. Есть армия танцовщиков - и есть Рудольф Нуриев. Талант и ремесло. Божественность и техника. Оставив на этом все попытки объяснить феномен Бернаро, я углубилась в детали, заставляя его вспоминать смешные случаи на сеансах гипноза и моменты мистики, без которых не обходится ни один его концерт.

…Я не сразу спохватилась, что повторяется история с Бакуниным. Вынужденные с утра до вечера находиться нос к носу, мы, естественно, стали дружить, как начинают дружить люди одного круга, если им нечего делить и у них совместная работа. Впрочем, дело обстояло хуже: я испытывала волнение, когда высокая худощавая фигура Бернаро мелькала в узких коридорах дома, когда он пристально смотрел мне в глаза или говорил двусмысленные вещи. Он обожал меня провоцировать и говорить двусмысленности, чтоб понаблюдать за реакцией. Хотя, я заметила: он и так целый день наблюдал.

Понравился текст? Поставьте, пожалуйста, лайк и не забудьте подписаться на канал - буду рада новым читателям. Карта Сбербанк 4276 4900 1853 5700удожник