Наркотики и наркомания достались Послереволюционной России по наследству. Как пишет Наталия Лебина, в начале XX века в России психоактивные вещества стали показателями принадлежности к новым эстетическим субкультурам, элементом культуры декаданса. В богемной среде особенно элитными наркотиками считались гашиш и прочие производные конопли и, конечно, кокаин, появившийся в стране перед Первой мировой войной. Плюс эфир с морфием, ещё в XIX веке вошедшие отечественную психонавтскую традицию.
Всё это тщательно романтизировалось в богемных кругах. Порой по описанию нельзя и понять, о каком веществе идёт речь: что морфий, что гашиш воспринимаются деятелями Серебряного века как какое-то волшебство, дарующее азиатские «грёзы» и «видения».
С другой стороны, наркотики потреблялись и в рамках локальных, «низовых» традиций: например, в Средней Азии массово курили опий и гашиш.
После революции употребление наркотиков демократизировалось и в городах. Во-первых, множество новых морфинистов появилось в результате войны: это были, в основном, раненые солдаты. Во-вторых — контроль за оборотом наркотиков драматически ослаб, что вывело тот же кокаин из салонов в чайные и на улицы. Кроме того, с 1914 года в стране действовал сухой закон: только в самом конце 1919 года разрешили делать и продавать вино крепостью до 12%. Это тоже влияло на приобщение населения к другим психоактивным веществам.
В итоге кокаин, получивший в народе название «марафет», и другие психоактивные вещества можно было купить в самых неожиданных местах — на рынках среди картошки и капусты или в магазине калош. Странно сейчас представить, но кокаин стал массовым наркотиком среди беспризорников: как дети девяностых нюхали клей, так дети начала двадцатых нюхали белый порошок (впрочем, порядочно разведённый мелом и хинином) из бумажных пакетиков. В итоге в 1921 году наркоманией страдали до 800 тысяч беспризорников.
Уже в 1918 году вышло постановление Совета народных комиссаров «О борьбе со спекуляцией кокаином». Но в любом случае борьба с наркотизацией не воспринималась как первоочередная задача: в Уголовном кодексе 1922 года вообще нет статей, посвященных именно наркотикам. Но наконец-то нашлось время и ресурсы для работы с самими потребителями: от секции по профилактике детской наркомании и до принудительных трудовых работ. Гайки постепенно закручивались.
В 1924 году незаконный оборот наркотиков стал криминализирован, а в 1926 году лечение зависимых стало принудительным. А ещё через два года появился и первый официальный перечень того, что государство считало наркотиками. В него вошли кокаин, гашиш, опий, героин, дионин (этилморфин) и пантопон. Впрочем, применялись не только репрессивные меры. Отмечены даже весьма прогрессивные попытки «отвязать» потребителей от чёрного рынка. Например, в 1929 году в Свердловске наркозависимых стали прикреплять к аптекам, где по рецептам наркодиспансеров они могли получить необходимые для дозы веществ.
В сталинское время наркополитика стала несколько шизофреничной: с одной стороны, было желательно делать вид, что ничего не происходит, никаких наркоманов у нас нет. Понятно, почему: наркомания — это побег от реальности, а тут бежать не от чего и некуда. Кроме того, любой наркоман с точки зрения тоталитарного государства оказывается немного диссидентом: у него есть привязанность, которая уж точно сильнее привязанности к Родине. Поведение потребителя наркотиков — это поведение отклоняющегося от всеохватной любви и опеки Большого брата. Сталинский СССР вообще не очень хорошо понимал, что же это за люди такие — наркоманы, как происходит наркотизация общества и что с этим всем делать. Вероятно, поэтому санкции за наркотические преступления были весьма мягкие. Статья 104 УК РФСФР — «Изготовление и хранение с целью сбыта и самый сбыт кокаина, опия, морфия, эфира и других одурманивающих веществ без надлежащего разрешения» — предполагала до года лишения свободы.
В результате законодательство о наркотиках не менялось двадцать лет — с середины тридцатых и до Оттепели, а вся начавшаяся складываться система государственной помощи наркозависимым была уничтожена.
Но при этом как-то реагировать на наркотизацию населения все же приходилось. Ведь объёмы легального производства наркотических средств выросли в разы: в 1936 году посевы опиумного мака увеличились почти в 40 раз по сравнению с 1913 годом. Кроме того, появлялись новые препараты: промедол, текодин, амфетамины и так далее. На всё это (включая выращивание конопли) была введена госпомонолия, но на чёрный рынок теми или иными способами попадало довольно многое. Например, после окончания Второй мировой войны за мародёрство был на четыре года осуждён адъютант маршала авиации Худякова Михаил Гарбузенко. Помимо прочих ценностей, он вывез из Манчжурии 15 кг опия для продажи и обмена на золото.
В итоге государству порой было удобнее видеть в наркозависимых и торговцах наркотиками «политических» вредителей, находя их вину не только в незаконном обороте запрещенных веществ, но и в чем-то большем. Например, в Ленинграде в 1935 году после кражи из аптеки морфия и героина похитителям вменили ещё и желание отравить воду в городе.
В культуре сталинского времени психоактивным веществам особого места по понятным причинам не нашлось. Впрочем, отдельные упоминания о них найти можно. Например, «старорежимный» эфир довольно часто встречается в текстах Введенского.
Фактическое отсутствие внятной наркополитики пережило Сталина: изменения здесь стали происходить только во второй половине 1950-х гг. В 1956 году для медицинского использования был запрещён героин, а фенамин и первитин теперь отпускался из аптек только по бланкам, подлежащим особому учёту. Примерно в те же годы фенамин (кажется, впервые) проник и на телеэкраны. В фильме «Голубая стрела» советский лётчик попадает на борт подводной лодки, где бортовой врач предлагает ему отведать стимуляторов: «Фенамин. Бодрит!». Экипаж корабля — антисоветчики, замаскированные под советских моряков. Видимо, в истоках этой сцены лежит традиционный нарратив о том, что нацистские подводники, лётчики и танкисты исправно принимали амфетамины (которые действительно были в немецких военных аптечках).
Между тем, производство и потребление наркотических средств начало расти — и росло все 1960-е и 1970-е годы. Возможно, одним из толчков к этому стало принятие в 1958 году постановления «Об усилении борьбы с пьянством и наведении порядка в торговле крепкими спиртными напитками». Кроме того, государство стало вести хоть какой-то учет потребителей. Параллельно ужесточалось законодательство: статья 224 УК РСФСР, принятого в 1960 году, за сбыт наркотиков предусматривала уже от 6 до 15 лет. Другие антинаркотические статьи были посвящены незаконному выращиванию мака и конопли и содержанию наркопритонов.
В итоге в 1965 году на учёте органов здравоохранения состояло более 23 тысяч потребителей, а к концу 1971 года их насчитывалось уже более 50 тысяч человек.
Хотя официальные цифры, похоже, имели мало отношения к реальности: в 1963–64 годах в Москве по 224 статье были привлечены 53 человека — на почти шестимиллионный город. Неэффективность правоохранительных органов была видна и в других регионах: с каждого гектара посевов опийного мака в конце шестидесятых похищалось до десяти килограммов опия-сырца, вернуть удавалось только около процента от этой цифры.
Массовые хищения шли и на производствах и базах хранения. В этом смысле фармпредприятия мало отличались от любых других заводов Советского Союза, свои «несуны» появились и здесь. Объёмы чёрного рынка впечатляют, а ведь это только верхушка айсберга. Можно сделать и выводы о цене наркотиков на советском чёрном рынке: для сравнения, новый «Москвич» стоил в начале 1970-х гг. х чуть больше пяти тысяч рублей.
До начала восьмидесятых, похоже, большую долю наркорынка занимали как раз заводские препараты (если не считать коноплю). Конечно, кустарные наркотики из мака тоже были распространены — особенно на зонах и в регионах, где этот мак и рос. Были известны и рецепты приготовления стимуляторов из лекарств, содержащих эфедрин. Но вообще городским наркозависимым было проще достать аптечный морфин или фенамин, чем морочиться с самостоятельным изготовлением.
К концу семидесятых под стопроцентным запретом (перечень 1) в СССР было 14 веществ (плюс их разновидности): героин, каннабис и тетрагидроканнабинолы со всеми производными, опиоиды ацеторфин и эторфин, препараты лизергиновой кислоты, синтетические каннабиноиды парагексил и DMHT, мескалин, псилоцин и псилоцибин, DOM, DET и DMT. Плюс — довольно обширные списки разрешённых наркотических лекарств и запрещённых растений. Плюс — список, утверждённый Единой конвенцией о наркотических средствах.
Кстати, в эти списки однозначно попадали психоделики. Но вот именно они имели очень узкое хождение в СССР. Хиппи-культура в семидесятые уже была довольно активной — а эзотерические поиски советских инженеров хорошо описаны в литературе. Но несмотря на это ЛСД или кетамин и даже грибы оставались очень нишевыми вещами, а в общей массе в «системе» предпочитали другие препараты, о которых — ниже.
Я сяду на колеса, ты сядешь на иглу
В восьмидесятые в стране начался настоящий нарко-бум. Причём аптечные чистые препараты — особенно, если речь шла не о безделушках вроде реланиума или (свят-свят) тарена, а о опиоидах или серьёзных стимуляторах — достать было всё сложнее. Поэтому на первый план вышли нелегальный героин, «черняшка» из мака и самодельные стимуляторы.
Изготовление эфедрона или первитина из эфедрина особым секретом не было (наверняка такие методики разрабатывались советскими химиками-любителями самостоятельно десятки или сотни раз независимо друг от друга — уж очень они просты), и на зонах это практиковали уже давно. Но рецепты пошли в народ, и привязанность к стимуляторам начала распространяться по стране среди студентов, хиппи и простых работяг.
Приготовление эфедрона не требовало вообще ничего, выходящего за рамки домашней аптечки и кухни советского жителя: эфедрин (до поры до времени он продавался даже без рецепта как лекарство от насморка), марганцовка и уксус. Чтобы «наболтать мульку» не надо и особых химических познаний, вещества смешиваются на глаз. Эфедрон — довольно слабый стимулятор, но с неприятным отложенным последствием в виде марганцевого паркинсонизма.
Кустарно изготовленный метамфетамин — винт — препарат более сложный в изготовлении, но и более мощный. Эфедрин и лекарства, из которых его нетрудно извлечь (культовым препаратом стал сироп от кашля «Солутан») к середине восьмидесятых продавались уже по рецепту. Подкидываться с получением и подделкой рецептов ради слабенькой «мульки» стало банально невыгодно: «винта» требуется гораздо меньше. Тем более, что лавочка с прекурсорами была открыла ещё долго, да и при необходимости они добывались самостоятельно, из аптечного йода и спичечных коробков.
Героиновый всплеск зачастую связывается с войной в Афганистане: в этом смысле СССР повторил путь США во Вьетнаме. Афганистан традиционно был одним из центров производства опиатов, а потребление опия к моменту ввода Ограниченного контингента оставалось нормой для местного населения. Наркотизация, похоже, является логичным ответом на посттравматический стресс — особенно, если сами наркотики находятся прямо под рукой. Среди всех психических отклонений у рядовых-«афганцев» треть случаев приходилась именно на злоупотребление наркотиками. И более половины зависимостей тут — именно героин.
Не замечать происходящее стало невозможно — особенно на фоне начавшейся Перестройки. Сюжеты о наркотиках и их вреде начинают транслироваться по телевидению: " в организме человека рождается маленький крокодильчик, который с каждым приемом наркотического вещества крепнет«. К концу десятилетия выходит целая плеяда фильмов, более или менее (чаще — менее) правдоподобно показывающих наркотические субкультуры и наркотический черный рынок: «Трагедия в фильме рок», «Дорога в ад», «Игла» и так далее. Восьмидесятые — время, когда закладывались основы более поздней криминальной наркокультуры. Оптовая торговля запрещёнными веществами переходит под контроль начинающих своё шествие знаменитых ОПГ. Появляется пугающее слово «наркомафия». Реакция государства предсказуема: очередное ужесточение ответственности. Конец 1980-х гг. — единственное за всё время существования СССР и России время, когда «уголовку» (до двух лет — ст. 224.3) можно было получить не только за сбыт или хранение, но и за потребление. Эту норму отменили в 1991 году: меньше чем за месяц до распада страны.