«Моя «малая родина» - это Лигово, Урицк, Старо-Паново. Появилось желание узнать историю этих поселений» - пишет один из «наших», тех, кто жил здесь до 1970-х годов, учился в 383 школе...
И такое желание объединяет многих из нас, родившихся в 1940-е годы, сразу после Великой Отечественной войны, чье детство и юность прошли в небольших «поселениях».
Но в начале 21 века узнать историю родных мест непросто, названия и облик менялись многократно.
Родная земля притягивает нас, с ней связаны светлые воспоминания и горькие раздумья. Горечь от того, что снесены контуры родных улиц, дома, сады, дорожки, которые вели на станцию Лигово, в «керосинку» - маленький, пропахший керосином магазинчик, в школу, в горсовет. Из этих черточек и состоит то, что называется «малой родиной».
Те, кто интересуется краеведением, могут найти много информации в книгах М.И. Пыляева, СБ. Горбатенко, A.M. Рожкова, в музее школы № 383.
Но сколько еще невыясненного, недосказанного, сколько воспоминаний о пережитом у жителей старого Урицка - Лигова, большей частью, конечно, о Великой Отечественной войне 1941-1945 годов. Слушая старожилов и записывая их рассказы, удивляешься тому, сколько испытали жители наших родных мест, захваченных врасплох войной.
В глазах блестят слезы, но люди хотят, чтобы об их судьбах и переживаниях знали. Волнуясь, они делятся сокровенным. Я постараюсь передать то, что узнала от своих односельчан.
По воспоминаниям жительницы Урицка Валентины Алексеевны Семериковой, немцы вошли в Урицк 16 сентября 1941 года, накануне, 14 и 15 сентября, был сильный артиллерийский обстрел. Люди скрывались в траншеях, выкопанных в районе улицы Ленина, ныне Авангардной. Официального сообщения о том, что фашисты не сегодня-завтра захватят Урицк, его жителям не поступало.
«Вечером по улице шли наши, среди них было много раненых» - вспоминает Валентина Алексеевна, «а утром смотрим в окно - по нашей улице идут войска, но не наши - немцы. Ужас нас охватил».
Немцы обходили траншеи, выгоняли жителей из домов, потом отправляли их на работы в Германию. Некоторые из них попали в Эстонию, жили и работали на хуторах, другие остались в России и работали на оккупированной немцами территории.
Совсем юными попали в плен замечательные женщины: Анфиса Иосифовна Смирнова и Мария Николаевна Худякова. После фашистского плена они тоже страдали: Мария Николаевна была осуждена, получила срок и только после его окончания вернулась в Лигово, работала учителем биологии в 383 школе. Анфиса Иосифовна там же преподавала математику.
Любовь Павловна Степаненко рассказала о том, что пережила во время войны: «До войны мы жили в Горелове, в 1938 м построили новый дом. В 1941м году, 13 сентября, пришли немцы. О том, что фашисты вот-вот захватят нас, никто жителям не сообщил. Мы оказались на оккупированной территории: мама 13 сентября не смогла уехать на работу - электрички не ходили. Отца взяли в армию, деда призвали еще в июле.
Жили при немцах в Горелове в своих домах. В школу не ходили - она была закрыта. Мама устроилась работать, питались скудно, пекли лепешки из овсяной крупы. Рядом с нами жили финны, к ним немцы относились лучше.
В Старо-Панове в первый год войны действовала православная церковь, там мы крестили ребенка нашей соседки зимой 1941. Помню, когда возвращались домой, был сильный артобстрел.
Весной 1942 года отношение фашистов к местному населению изменилось. Молодежь стали отбирать и отправлять в Германию, а пожилых и нетрудоспособных отправляли в газовые камеры лагерей.
В 15 лет меня отправили в Магдебург, около Эльбы. Три года я прожила в хозяйстве у Бауэра, в крестьянской усадьбе. Большую часть года мы, подневольные русские, трудились на полях по 12 часов. В поле нам привозили обед: гороховую похлебку, толченый картофель, хлеб. За нами наблюдал бригадир, провинившихся он бил палкой. Зимой в подвале мы перебирали овощи, отбирали семена.
Так жили в плену до конца войны. О том, что она закончилась, узнали, когда окучивали картошку: над нами летал самолет, и в рупор кричали: «Войне конец!» Местечко Этгерсле-бен, где мы жили, освободили американцы: они избавили нас от рабского труда в неволе. Бывшие военнопленные могли остаться в Германии, но большинство решили вернуться в СССР. Родина отнеслась к нам неласково: нам, настрадавшимся в плену, вместо настоящих паспортов выдали «волчьи» удостоверения. Без настоящего паспорта мы могли жить не ближе 101 километра от Ленинграда. Так я оказалась в Макслахти, без родины, без родных. Потом уехала на Украину, там вышла замуж. Отец и мать тоже мотались по стране, до 1951 года не могли вернуться в Горелово. Дома нашего уже не было; соседи, думая, что мы все пропали, разобрали его.
Только в 1950-х окольными путями родители вернулись в Лигово, купили возможность вселиться в 11-метровую комнату в уцелевшем деревянном доме на ул. Льва Толстого, 38».
Участник Великой Отечественной войны Николай Степанович Чижов говорил о том, что станция Лигово пять раз переходила из рук в руки: наши воины пытались отбить ее у немцев 12-15 сентября 1941 года, потери были огромные. По Урицку била и наша, и вражеская артиллерия, были разрушены вокзал, школы, дома, плотину же взорвали раньше других объектов: устранили естественную преграду.
До войны в Лигове было чисто и красиво, на берегу озера проходили гуляния. К заливу вели мостки, можно было спуститься вниз с Литовской горки и пройти на финский залив и пляж.
Николай Степанович рассказал еще о том, что в 1941-1944 г. в Лигове оставались те жители, которые сотрудничали с немцами или вынуждены были это делать. В двухэтажном доме, недалеко от веселого переулка, жил кузнец, его зять служил у немцев землемером, а дочь какое-то время преподавала. За это они отбыли в сталинских лагерях по 8 лет.
О том, как расплачивались люди за то, что поневоле остались в Лигове под немцами, поведала и Галина Ивановна Седова. До войны она проживала с родителями, братом и бабушкой в Сосновой Поляне на 2-ой Комсомольской улице. Отец был парализован, бросить его и бежать близкие не могли. У многих до войны были животные: коровы, козы. В семье Гали была кормилица-корова.
Бабушка четырехлетней девочки, увидев, что у нее заболел зуб и та плачет, взяла внучку с собой на работу, чтобы во время перерыва показать врачу Служила бабушка в охране на Северной верфи. Случилось так, что бабушка с внучкой задержались в Ленинграде на сутки.
А в это время шли кровопролитные бои за станцию Лигово. Через день фашисты захватили и Сосновую Поляну: Галя и бабушка остались в Ленинграде, а брат с отцом уже за линией фронта в Сосновой Поляне. Одни - в блокаде, другие - на оккупированной земле. Удивительно, что корову в Сосновой Поляне удалось спасти, а она в свою очередь спасла от голодной смерти отца и брата Гали и даже их соседей. Но когда в 1944 наши освободили юго-западные окрестности Ленинграда, брат Гали был осужден за то, что остался в оккупации, он прошел через сталинские лагеря. Сама Галя после того, как бабушка умерла от голода в блокадном Ленинграде, попала в детский распределитель, а потом в эвакуацию. Вернувшись на родину, она не нашла ни родных, ни дома.
История, рассказанная Людмилой Семеновной, жившей на улице Красных зорь такова: ее сестра Валя была грудным ребенком, мать умерла, отца забрали на фронт. Девочку взяла тетя.
Когда пришли немцы, женщин, способных работать, в том числе и тетю с Валей, погнали в Прибалтику. Девочка потерялась в Латвии. Отец ее искал и нашел совершенно случайно, никаких документов у нее не оказалось. Нет свидетельства о том, что она попала в немецкий плен. Сейчас Валентина уже пожилой, больной человек, но льгот и надбавок не получает.
Великий русский писатель Лев Николаевич Толстой в «Севастопольских рассказах», в романе «Война и мир» показал, что «война есть наипротивнейшее человеческому естеству состояние». Весь ее ужас мы, рожденные в 1947-1949 годах, восприняли и поняли не сразу. Но долго не могли забыть ее наши родители, долго затягивала раны взорванная воронками лиговская земля. Взрывы гремели и в мирное время. В 1940-50-е годы гибли взрослые и дети. В памяти живы события тех лет: некоторые из них стали сюжетами небольших рассказов.
Склад боеприпасов
В начале 50-х годов у нас в Урицке происходили несчастные случаи: то корова подорвется в поле, то молочница утонет в воронке от снаряда. Молочницами у нас называли женщин, которые ездили торговать молоком в Ленинград.
Земля в Урицке была начинена минами, гранатами, неразорвавшимися авиабомбами, поэтому в нашем городке постоянно проводились работы по разминированию. Помню, к нам на Льва Толстого пришел молоденький солдат с миноискателем и спросил у бабушки:
- Хозяйка, у вас проверяли? Мин нет?
На нашем участке мин уже не было. А вот, что произошло на Староивановской улице.
Минеры действовали по плану, методично обходили все придворовые территории, огороды. И неожиданно для обитателей одного из домов обнаружили аккуратно сложенные снаряды прямо на углу времянки. На пирамиду минометок хозяева не обратили внимания, а от нее куда-то шла проволока. Хозяев дома и жителей близлежащих домов попросили покинуть жилье, захватив самое необходимое. Военные приступили к опасной работе.
На берегу реки Ивановки, примерно в 1943 году, немцы построили оборонительные сооружения: доты, в которых мог стоять автоматчик и вести огонь. Бронированная крышка дота в форме сферы имела отверстие для стрельбы и вращалась.
После войны эти доты были в отличном состоянии. Вот в них и укладывали снаряды, минеры решили уничтожить снаряды и сами бункеры. Но они не подумали о том, какой силы окажется взрыв.
Невдалеке на поляне мальчики играли в футбол, а на берегу, где травка зеленее, паслась коза, привязанная к столбику.
И вот среди этой тишины грянули взрывы. Мальчишки остолбенели, потом побежали туда, где рвануло, хотели увидеть место взрыва. Минеры приказали им остановиться и не подходить близко к взрывающимся бункерам.
Коза шарахалась из стороны в сторону на привязи и не могла никуда убежать. Снаряды рвались один за другим, сквозь прорези в бронированных крышках вылетали раскаленные осколки снарядов, дрожала земля, в некоторых домах выбило стекла в окнах.Когда взрывы утихли, мальчишки вскочили с земли посмотреть, что произошло. Обезумевшая коза чудом уцелела, рядом с ней шипел в воде осколок разорвавшегося снаряда.
Эту историю рассказал мне Пузачев Виктор Иванович. Сейчас, у моста через Ивановку со стороны улицы Здоровцева, можно увидеть бетонные колодцы - это и есть доты.
«Hende hoch» - Руки вверх!
В 50-60-е годы у наших урицких мальчишек было немало развлечений. Одно из главных - найти стреляную гильзу, гранату, оружие и амуницию на местах боев. Вся земля была доверху напичкана неразорвавшимися минами, снарядами и патронами, которые в буквальном смысле могли взорваться прямо под ногами. Мой одноклассник Коля Горохов вспоминает:
- За больницей № 15, в Полежаевском парке, проходила линия переднего края обороны. Там можно было наткнуться на человеческие останки или выкопать оружие. Мальчишки находили немецкие каски и автоматы.
Их находки не могли долго оставаться в тайне, о них узнавали близкие, соседи, друзья, милиция. Иногда неразорвавшиеся во время войны снаряды гремели в мирное время, принося людям горе. Но происходили и курьезные истории.
Недалеко от нас, на улице Дзержинского, жил здоровенный парень по прозвищу Ла-мех. Ему везло на трофеи: немецкую каску, ржавый автомат. Такие шикарные находки никак не могли остаться «незамеченными». Мальчишки смотрели на них с восхищением, но Ламеху одного признания сверстников оказалось недостаточно.
Однажды он надел трофейный кожаный плащ отца, рогатую каску и автомат, став как две капли воды, похожим на оккупанта. В таком виде парень в сопровождении мальчишек решил напугать соседку, которая всю оккупацию провела в Лигове.
Он постучал к ней в дверь и, дождавшись, когда она ему откроет, рявкнул во весь голос по-немецки:
- Hende hoch! (Руки вверх!)
Напуганная женщина упала в обморок прямо на пороге своего дома.
Эту историю быстро узнали жители, а отец выдрал Ламеха трофейным немецким ремнем с тяжелой пряжкой.
Раненый брат
Были и трагические происшествия. Шел примерно 1962 год, холодная весна, снег уже растаял - начинался новый сезон поиска военных трофеев. Два брата решили поучаствовать в поисках.
На улице Володарского был большой пустырь. На нем хотели построить спортплощадку, но не получилось - требовалось разбирать фундаменты разрушенных домов.
Однажды на этом участке братья развели костер, а для остроты ощущений стали бросать в него боеприпасы. Сначала патроны, а когда производимого эффекта стало недостаточно, и кое-что покрупнее из запасов -гранаты. Остальные мальчишки, наученные опытом, сразу же разбежались, увидев гранаты в руках у братьев. Те бросили гранаты в костер, и только стали отбегать, как рвануло. Одному из братьев повезло - может быть, только опалило одежду и обдало жаром. А второй оказался не таким прытким, и осколками гранаты ему ранило лицо.
После 1970 года, когда старое Лигово снесли для строительства новых домов, жителям предоставили квартиры в новых построенных домах. Раненый брат жил в нашем доме, работал таксистом. На его лице навсегда остался след расплаты за опасную и рискованную затею.
Алька
«История души человеческой, хотя бы самой мелкой души, едва ли не любопытнее и не полезнее истории целого народа.» (М.Ю. Лермонтов).
А история моего соседа Альки только начиналась, и в эту еще не сформировавшуюся жизнь уже в мирное время вошла война, грубо и страшно надорвала сердце, перевернула душу юноши, вернее даже вывернула ее и оборвала жизнь.
Алька жил в старом, темном, почти черном домике, который едва выглядывал из-за сараев, даже и не на улице, а скорее на задворках. Его мать была уже пожилой, полной женщиной, которую звали «Партизанкой». Так у нас в Лигове звали женщин, кто во время гитлеровской оккупации был в партизанах.
Была у Альки сестра, намного старше его по возрасту. В начале 60-х Альке было лет 14-15, это был стройный, худенький подросток с правильными чертами лица немного сероватого цвета, неулыбчивый и немногословный. Он был по-своему талантлив, изобретателен, увлечен техникой, его завораживало движение.
Алька хотел сесть в свою машину. И смог воплотить свою мечту, сделав автомобиль из дерева, только руль из железа. Кузов, сиденье, двери - все было деревянным, даже колеса. Чтобы «ехать», надо было работать ногами.
Мы гурьбой бегали за этим чудным автомобилем, и все понимали, что Алька - изобретатель. Чтобы изготовить детали из дерева, Алька с приятелем Толиком установили в одном из сараев настоящую электропилу. У Толика от работы на пиле осталась память на всю жизнь - рваный шрам на лице.
Трудолюбивого и изобретательного мальчика могла ожидать другая судьба, но Богу было суждено решить иначе. Когда Альке исполнилось 16 лет, кто-то сказал ему, что он -сын фашиста, да и имя у него было немецкое - Альберт. Такого вспыльчивый паренек не смог перенести, что-то перевернулось в его сознании. Вскоре по нашей улице пронеслось страшное известие, что Алька удавился - не смог перенести удар, который спустя столько лет после Победы нанесла ему война.
Жизнь во всех своих проявлениях побеждает войну. Постепенно налаживалась жизнь в Урицке. Если в 1946-1949 годах люди жили в землянках, сараях, полуразрушенных зданиях, то к середине 60-х годов многие построили собственные дома. Весной пышно расцветали яблони в садах, Лигово утопало в зелени.
Какой образ Родины сохранила моя память? Это цветущие майские сады Лигова. Взращенный своими руками яблоневый сад - ароматно-воздушное, трепетное, очаровательное видение. Как «Весна» из симфонии Гайдна «Времена года», как картина флорентийца Боттичелли! Как легко, невесомо ступает весна, осыпая землю бело-розовыми лепестками. Это момент радостной гармонии человека с миром природы.
Жаль, что увидеть это сейчас можно лишь во сне.
Автор: Ткачева Т.А.
