«Высший тип свободных людей следует искать там, где приходится преодолевать самые сильные препятствия» (Фридрих Ницше).
Как-то в третьей четверти десятого класса заболел учитель физики, и я пришла раньше из школы, открыла стеклянную дверь на кухню и оказалась свидетелем того, как отчим разделывал свиную голову, купленную на рынке. Увлечённый, он не слышал ни моих шагов, ни стука двери. С явным наслаждением выкалывал глаза, резким взмахом ножа отрезал уши, копошился в черепной коробке, выдавливая толстыми пальцами мозг. На лице отражалась какая-то радостная отрешённость, как у человека, слушающего любимую музыку и уносящегося в облака под её влиянием. Он священнодействовал. Только «музыка» его совсем не нравилась мне. Самое непонятное случилось потом. Разложив все части на столе, принялся составлять какую-то композицию, произносил таинственные и повелительно-грозные монологи, обращаясь к отрезанному языку, стеклянным глазам, как к живым существам, которые при этом не могут ни убежать от него, ни ответить. Потирал руки, улыбался, ноздри трепетали.
Не дожидаясь, когда меня заметят, на плохо гнущихся от ужаса ногах «отползла» в свою комнату.
Он псих, не иначе. Разве нормальные люди так делают? Хотя при первом знакомстве даже немного понравился мне. Показался вежливым. Тихим голосом рассказывал истории из своей жизни, шутил.
Помню свой четырнадцатый день рождения, будто он был вчера. Прикрыв глаза, почти явственно вижу цветущие кусты сирени и даже ощущаю их запах. Всё располагало к радости и умиротворению. Двадцатого апреля, в субботу, в семь вечера, собрались поздравить меня мамина хорошая знакомая Оксана и моя неразлучная подруга Ленка из квартиры этажом выше. К сожалению, в тот раз не смог приехать крёстный Иван Петрович с женой. Зато пришёл мужчина лет сорока. Не красавец, не урод. Так, серая мышь. Мама представила его нам, как своего любимого человека. Тот приобнял её за талию и улыбнулся. Оказалось, он будет моим отчимом и поселится в нашей двухкомнатной квартире.
Мама предложила сделать общую фотографию, но он, отшучиваясь, выкрутился. Мы не придали этому значения. А зря!
Когда Ленка уходила, отчим провожал её вместе со мной до двери, а потом сильно ущипнул за предплечье. Ленка взвизгнула от боли, её круглое личико перекосилось, он же просиял и пожал плечами, как бы извиняясь: «Знаю, что больно, но мне дела нет до тебя. Зато мне какое наслаждение».
Что-то неприятное кольнуло меня в сердце. Неужели каким-то чутьём угадала тот ужас, который пришёл с ним в наш дом?
Отец умер, когда мне исполнилось восемь лет, но мама делала всё, чтобы дочь не чувствовала себя одинокой. Я видела, меня любят, обо мне заботятся. Может, поэтому каждый день приносил мне радость и маленькие открытия, как многим детям из хороших, дружных семей. Нам с мамой нравилось доставать фотографии и вспоминать ту жизнь, когда папа был с нами, всегда весёлый, энергичный, простой. Мы привыкли думать, что папа просто уехал в командировку. Так прошли шесть лет. А потом мама переложила альбомы на верхнюю полку.
С появлением отчима мама расцвела, как весенний цветок. Я, конечно, понимала, как ей хотелось женского счастья. Только почему же она совсем забывала обо мне? Всё свободное время проводила с ним. А как же я?
У меня пропало желание приходить домой. По мнению отчима, и обувь не мыла, и по дому не помогала, в магазин не ходила, варить не умела. А кто же всё это делал, если мама работала по девять часов? Нудный голос давил мне на уши, раздражал и в конце концов сводил с ума.
Высказывать свои мысли не смела: он не выносил пререканий, а только цеплялся за любой повод, чтобы поиздеваться надо мной. Радость от команд и унижений так и выпирала из него. Сам работал ночами на охране никому ненужного строительного объекта. Всегда один. С мизерной зарплатой. Никто и ничто. И даже я подозревала, что нигде он не работает. А просто уходит ночью. Но куда?
Мы с Ленкой размышляли о поведении отчима и приходили к выводу, что я, как слабая девчонка, - самый подходящий объект для унижения.
- Как в армии – дедовщина, - вспоминала Ленка рассказы старшего, уже отслужившего брата.
- Читала, - бурчала я в ответ. - Это называется психологический садизм.
Мама просила не обращать внимания на придирки отчима. Она хотела думать, что у него просто такой характер: если уж начал брюзжать, то не может остановиться. Поэтому мама не защищала меня. От этого неприязнь к отчиму только усиливалась. Мамина подруга Оксана поддерживала меня: «Почему ты позволяешь ему помыкать дочерью? – бросала обвинения маме. - Каково ей жить, когда не видит от тебя помощи?». Мама же в ответ отмахивалась, её всё устраивало.
Что говорить про меня, если наш старый кот, который любил весь мир, ни за что не хотел воспринимать нового жильца. Прятался под диван, не давался погладить и как будто видел отчима насквозь, только сказать не мог. Отчим злился, обзывал его болваном. Вскоре Васька пропал. Мы с мамой искали везде, но не находили. Уставшая, я в слезах присела около вешалки в прихожей, взгляд бродил по предметам и наткнулся на раздутый карман у пиджака отчима. Какая-то сила так и потянула мою руку туда. «Как воровка», - обожгла мысль. Вытянула кусок толстой верёвки, изумилась, потом вдруг вспыхнула: клочки шерсти нашего любимца запутались и свисали. Страшная догадка словно кипятком ошпарила мозг.
Во мне всё взбунтовалось. Такие чудовищные чувства сплавлялись в огненный комок, что меня покорёжило. Воображение преподносило в деталях ужасные картины страдания дорогого беззащитного существа. Я тонула в бескрайней ненависти к сильному мерзавцу. Казалось, и выплыть не смогу. Спасла Ленка, к которой прибежала тут же. Ей выпала неблагодарная миссия утешать, когда утешить было нельзя.
На другой день отчим ушёл по своим делам. Какие у него дела, когда он вообще ничего не делал? Я решила поговорить с мамой. Перед этим ночью вжилась в поведение убийцы, представила его возможные действия почти по шагам. Содрогаясь всем телом, еле смогла успокоиться и уснуть.
- Пойми, чтобы убить просто так, надо иметь желание. Пусть хотя бы кота, - убеждала я. - Нормальный человек не может мечтать о беспричинном убийстве. Больше того, надо уметь убивать. Вдумайся, слова -то какие: уметь убивать! Он умеет, раз сделал. Это ж надо найти место без свидетелей, как-то затащить туда жертву, да чтобы она ничего не подозревала. Мама, ты представь, это не трудно. И не уходит же он сразу после убийства, не для того убивал. Наверняка смакует, может, вырезает внутренности. Брр! На это тратится время. Значит, он вынужден опасаться, что кто-нибудь помешает, увидит, спугнёт. Твой сожитель всё это изучил, поверь. Такое существо живёт с нами в одной квартире?! Ходит по комнатам, ест за нашим столом, моется в нашей ванне! Уму непостижимо!
Доказывала, что она пригрела убийцу. Что кот – только начало. Пыталась достучаться до неё, как стучат в закрытую дверь, зная, что хозяин дома. Уверяла, что она сама доверительным к нему отношением превращается в соучастницу. Правда, ничего из этого не вышло: мама усердно не воспринимала всерьёз мои слова.
С тех пор я чувствовала себя так, словно на меня надели скафандр, сквозь который не пробивался ни свет, ни воздух. Всё тёмное, мерзкое. Днём и ночью видела, как извивается на верёвке тело родного рыжего Василия... Разве он ожидал, что жизнь оборвётся в мучениях? Обвиняла себя, что не могла ему помочь. И жила с постоянным чувством вины.
- Наташка, ты просто ревнуешь маму к нему, - заключила Ленка, покусывая прядку длинных русых волос. В серых глазах - сочувствие.
- Да нет, - подскочила я. И перешла на шёпот. - Я боюсь его. И маму окрутил. Она и не подозревает, кто живёт с нами под одной крышей. Где мама нашла его? Пройдёшь около такого на улице, как мимо очередного дерева. Хоть бы чем-нибудь выделялся. Но знаешь, иногда глаза у него делаются похожими на лезвие ножа, серые, с металлическим блеском. Смотришь и столбенеешь. Почему только я замечаю это? Вот ты видела? Уверена, что нет. Он играет роль перед всеми, а дома иногда расслабляется, вот тогда и наблюдаю урывками.
Поделившись с подругой сокровенным, тут же огляделась и насторожилась. Умел отчим появляться из ниоткуда.
Как-то была одна дома и сидела за письменным столом спиной к двери, листая книгу. Солнце било в спину. Сзади промелькнула тень. Вздрогнув, развернулась. Никого. Тихонько встала и пошла обследовать квартиру, чтобы убедиться, что эта тень мне показалась. «Да, никого нет», - успокоила себя, дойдя до прихожей. И тут сзади себя услышала шорохи. Лоб покрылся капельками пота, и ноги перестали мне повиноваться. Сжала на груди руки и решилась медленно повернуть голову назад. Пусть даже в последний для меня раз. Пустота приветствовала меня. «Уф, накрутила же себя», - расслабилась, обмякла. В следующее мгновение увидела отчима. Он стоял в дверях спальни и следил за моими действиями. Тогда я на себе поняла, что значит «волосы встали дыбом». Хотелось кинуться на него и закричать: «Что ты выслеживаешь?». Но я же нормальная, хотя...
Меня буквально парализовывало, когда он подходил близко. Мерещилось на дне его глаз что-то ужасное, и это ужасное ждёт момента вырваться наружу. Я же не думала так о ком-то другом. Значит, со мной всё в порядке. А вот с ним... Ответы от страха убежали из нашей квартиры. Но я-то осталась. Лишь мечтала, чтобы отчим ушёл обратно, жил же он где-то до нас. Мама... мама непременно найдёт достойного человека.
- Ты сегодня не дежуришь, куда идёшь на ночь глядя? – удивлённо допытывалась мама.
Возвращался под утро. Днём мы замечали длинные царапины на лице, как от крепких ногтей. Отшучивался: «Красоту ничем не испортишь». Другой раз завёл стиральную машину со своими вещами сразу как переступил порог в четыре-пять утра.
Как-то услышала разговор матери и её знакомой Оксаны: «Ты скажи спасибо, - убеждала Оксана, - что дочь у тебя терпит эти моральные издевательства. Я бы не смогла. Но и такую незлобивую девушку можно довести до срыва».
Я себя знала: ранимая, вспыльчивая, но добрая. И всё-таки каким-то чутьём понимала, что тот день, когда сорвусь, наступит. Как это будет, не думала, но мысли всё время вертелись около этих страхов.
Ленка переживала за меня и как-то спросила, отводя глаза в сторону:
- А он... не трогает тебя?
- В каком смысле?
- В самом прямом: гладит руку, сажает на колени.
- Да ты что? - задохнулась я от возмущения. - Пусть бы только попробовал!
- Помнишь, у меня был отчим, которого четыре года назад нашли убитым. Любил по бабам бегать. Всё ему было мало. Фотографом работал, в костюмчиках ходил. Тебе теперь расскажу: в одиннадцать лет он меня изнасиловал.
- Ленка-а-а, - прошептала, в ужасе прикрыв рукой рот.
- Меня запугал. Я, дура малолетняя, молчала. Мать и не догадывалась. Зато теперь пусть только кто-нибудь хоть пальцем тронет, так отвечу, что не оклемается.
- Я так не смогу. Ты же меня знаешь.
- Наташка, добро должно быть с кулаками, - Ленка, моя столько пережившая Ленка, знала, что говорила.
Я слушала верную подругу, а душа разрывалась от жалости к ней. Мы же с детского сада вместе. Поняла, что подруга выдала свою запрятанную от всех тайну, чтобы уберечь от подобного меня. Милая Ленка, как я тебе благодарна!
Ночью думала: «Вот бы и мой отчим, как Ленкин, исчез. Нет, живой и невредимый, только бы подальше от нас. Хочу быть свободной. Жить, а не трястись от страха».
Через две недели после этого разговора приехал мой крёстный. С подарком на шестнадцатилетие. Пружинил лёгкий шаг, смеялся, сыпал шутками: открыл своё кафе в соседнем городе. Предложил мне работать официанткой.
- На первых порах, - сказал, - поработаешь так, а дальше и о карьерном росте подумаем.
- Такая красивая, стройная и умная девушка будет смотреться на этой должности, как цветок в окне, - заверил он мать.
- А жить станешь у нас, - добавил, обращаясь ко мне. - Дочь поступила в московский институт, поэтому место есть. Но сначала - окончить школу.
Я обомлела от радости. Неужели желание сбудется? Сейчас конец апреля, осталось всего два месяца. Не зря пошла в школу с шести лет. Видимо, кто-то уже тогда знал, как нужно будет мне быстрее получить аттестат.
«Потерпи, - приказала себе, - всего-то ничего».
И принялась считать дни.
- Наташка, - удивлялся сосед по парте Максим, - ты последнее время вся светишься. Что-то в тебе изменилось. Пойдём сегодня вместе после школы.
Мы с Максимом подружились. Он оказался душевным парнем. Меня понимал с полуслова. Но про отчима я даже не заикалась. Стыдилась.
Страх и плохие предчувствия по-прежнему не оставляли меня. Поддержки ни от кого, кроме подруги, у меня не было. Иногда я делилась переживаниями с Оксаной, но она не могла вмешиваться в чужую семью, раз моя мама не желала слушать её. Равно как и меня. На все мои убеждения мама смеялась, утверждая, что нужно относиться к человеку мягче.
- Ленка, а давай поищем в интернете что-нибудь про маньяков.
Нужную нам статью мы раскопали. Зато первая же строчка охладила пыл: «Маньяк часто ведёт двойную жизнь. Поэтому вычислить его практически невозможно. Даже для опытных специалистов».
- Вот и почитали, - усмехнулась я и отправилась на кухню.
Мы хотели приготовить винегрет.
- Ой, Наташка, смотри, – Ленка завопила.
Завопила так, что я кинулась на звук её ненормального крика и уткнулась взглядом в то место статьи, где она держала палец: «Иногда маньяк может случайно выйти из образа, столкнувшись с раздражителем: долго и заливисто смеяться над упавшим ребёнком, пытаться догнать и пнуть ногой кошку, перебежавшую дорогу».
- А? Это уже что-то, - размышляла подруга.
Мы молча обдумывали найденную информацию, нарезая лук, свёклу, картошку. Я боковым зрением увидела в дверном проёме кухни отчима и вскрикнула: он появился, как из-под земли, раскинув руки и обхватив косяк. Ленка вздрогнула от моего голоса и сильно порезала указательный палец левой руки. Кровь так и брызнула. Отчим наклонился, будто для помощи, но лишь раздулись крылья носа. Он вдыхал запах крови, словно нектар, закидывал голову назад с прикрытыми от явного удовольствия глазами. Потом расхохотался, задорно, свободно. Так смеются счастливые люди. Сквозь смех махал кистями рук, давая понять, что хочет и не может остановиться.
Мы с Ленкой прочитали в глазах друг друга одинаковый ужас. Ужас!.. Это не просто страх, а страх в кубе. Он парализует и тело, и мысли. Я увидела побелевшее лицо подруги и сама застыла, как мумия. Колени мелко и противно задрожали. У неё, видимо, тоже. Мы почти упали на круглые кухонные стульчики. Но тут же я поняла, что нельзя себя выдать. Нельзя показать, что мы вычислили маньяка. Засуетилась с аптечкой, обрабатывая рану трясущимися пальцами и стараясь закрывать спиной лицо Ленки, которая не могла справиться с собой.
Он с усилием оборвал смех. Однако не знал, как мы рылись в интернете, потому не обратил внимания на нашу реакцию.
От страха мы обе забыли, что делали на кухне. В висках билась одна мысль: «Выбраться отсюда. Поскорее убежать».
Ленкина тётя работала судебным криминалистом.
- Наташка, я такого натерпелась и так переволновалась за нас, что решила выведать у родственницы всю возможную информацию по разыскиваемым психам, маньякам, монстрам.
Всплыло то, чего мы опасались.
Подруга прибежала и не сразу смогла рассказывать, а только ловила ртом воздух, как рыба, только что пойманная и выброшенная на берег.
- Два года назад, - Ленка наконец-то взяла себя в руки, - в соседней области маньяк вырезал целую семью, в которой жил на правах отчима. Оглушал, убивал и насиловал. – Подруга сделала «пустой» глоток. – Больше того, по рассказам соседей составлен портрет. Это мужчина чуть старше сорока лет, с неброской внешностью... Ой, чем-то похоже на ваш случай... – от осенившей догадки глаза её увеличились до размеров футбольного мяча.
Тысячи тонких ледяных иголок словно вонзились мне в тело. Стояла столбом и молчала.
- Надо идти в полицию, - вернул к действительности голос Ленки.
- Я подумаю, - промямлила. - Вот сейчас приберусь дома и приму решение.
Во время уборки случайно наткнулась на зелёную тетрадь, которую увидела впервые. С мыслями выбросить или оставить открыла. "Тебя, девочка, я выбрал предметом для мщения". Что? Да ведь это обо мне!Дальше уже не размышляла. На раздумия не было времени. Читала взахлёб, теряя иногда строчки и слова, выхватывала глазами содержание:
«Несправедливо, когда один ребёнок получает любовь и заботу, а другой – страдания. Я тоже был единственным ребёнком. Трезвым, мой отец удивлял спокойствием и молчаливостью. Мама говорила, что внутри у него сидит какой-то зверь, который постоянно требует алкоголь. А, получив, превращал тихого и безобидного человека в такого же зверя, как и сам. Мне было так страшно! Когда мама дежурила, как медсестра, по ночам в больнице, я один выбегал на улицу и всю ночь стрясся где-нибудь в уголке, как бездомная собака. Идти к соседям стыдился. Часто зимой я даже не успевал схватить пальто. Сворачивался клубочком и плакал. Весь город спал, а я замерзал и с завистью смотрел на чёрные окна домов, представлял, как уютно спят люди. Один раз отец пришёл ночью особенно пьяным. Я помню, что хотел тихонько выбежать, но... Когда открыл глаза, не сразу сообразил, где я. Оказалось, от удара упал и разбил голову. Тошнило. Комната кружилась. Волосы слиплись кровянистым комком. С тех пор что-то во мне изменилось. Мне захотелось мстить всему свету, физически (а как я ещё мог) и стал бояться уже не отца, а сам себя. Так жил до четырнадцати лет, пока отец не умер от цирроза печени. Да ладно, это в прошлом. У тебя, сладкая, закончилась спокойная пора».
В висках пульсировало. Перелистывала страницы в страхе, что не успею дочитать. К чёрту, что нельзя заглядывать в чужие письма. Это про людей, а у меня в руках записи маньяка.
«Вижу, что ты меня подозреваешь. Ну, никак не мог удержаться. Если бы ты знала, какое удовольствие я получил от мучений старого ненужного кота, ты бы меня, возможно, простила. Ха-ха. А какое наслаждение впереди, когда вместо кота окажешься ты. Я всё продумаю. Чтобы никто не смог помешать».
Прошиб холодный пот, а за ним - такой жар, что голова пошла кругом.
«Мне нравится видеть перед собой труп. Я властен делать с ним, что угодно. Даже играть, как кошка с убитой мышкой. Я бы не убивал, но где брать трупы? Когда ребёнок разбивает часы, чтобы исследовать механизм, говорят, что он изучает окружающий мир. Я тоже хочу изучать процесс убийства. Однако это уже никому не нравится. Плевал я на ваши законы! Мне всё равно, что вам не нравится. Ха. Главное, что мне будет хорошо. Так хорошо! А ты думала, что меня всё устраивает в этой жизни, где я в роли отброса? Нет, крошка, у меня есть моё собственное право: это сила, и я им воспользуюсь. У тебя нет и этого. Ха, ха, ха».
Пальцы сделались холодными и гладкими, не получалось переворачивать листы. Во рту - сухо, сглотнуть нечего. Оттого сгребала листы, комкая и сминая. "Скорее, скорее", - подгоняла себя.
«Убить в парке, подследив на прогулке, или в квартире? Надо хорошо обдумать все “за” и “притив” Возможно, и мать, и дочь вместе. Не торопись, потерпи, это окупится блаженством».
Чувствовала себя истуканом, до которого еле доходит смысл. Что же такое у меня в руках? Да ведь это доказательства! Скорее к Ленке. Спрятать тетрадь. Сама я не смогу носить в себе эти откровения убийцы. Сбиваясь, глотая окончания слов, тараторила обо всём прочитанном, а Ленка снова бледнела, как тогда на кухне с порезанным пальцем.
- Только бы вытерпеть до утра, - уходя домой, сказала подруге.
- Лишь бы он не заметил пропажу. Тогда может быть совсем плохо, - переживала Ленка.
Утром оказалось, что убийца уехал на три дня.
«Навру им, что еду на три дня в район. Типа, друг может помочь с работой, -придумал отчим. - Работой! Ха-ха. Обману, чтобы расслабились. Они нужны мне спокойными. Пора, хватит тянуть резину. Чувствую, что не могу больше сдерживаться, каждая жилочка в теле натянута до предела, ждёт праздника. Заслужил я праздника? Ещё бы!».
- Ленка, - сообщила с радостью, - три дня его не будет, вот счастье! Я приглашу к нам Максима. Хочу познакомить его с мамой. С ним отдыхаю душой, понимаешь? Вы у меня два светлых человека – ты и Максим. А уж потом непременно пойдём и заявим. И Максиму всё расскажу.
Но рассказать не пришлось. Не успела.
Мы втроём сидели на кухне, весело болтали, мама смешила нас. Такой лёгкости я давно не испытывала. Тут послышался звук открываемой входной двери. О, нет. Только не это. Как он мог вернуться так рано? Но чуда не произошло: это был отчим. Рот нервно кривился, видя трёх счастливых людей за спокойной беседой. Ах, так вас трое, ещё и лучше. Да вам хорошо. Вот это не дело. Так не пойдёт. Хорошо должно быть мне.
Максим встал для приветствия. Не скрывал радости от знакомства. Зато у меня застыла рука с куском сладкого пирога, испечённого для этой встречи. Зловещее в улыбке маньяка видела только я. Он весь напрягся.
Я же корила себя: «Как просчиталась. Ведь могла бы догадаться, что он обманул с тремя днями, чтобы притупить наши возможные подозрения. Откуда у него друзья? Ловко он меня перехитрил. Моя наивность может стоить нам троим жизни. Что делать? Что делать?».
Отчим поставил на подоконник какой-то пакет, энергично потирал руки, спросил: «Почему на столе только чай? Давайте выпьем. Закусим».
Моё сердце то замирало, то отплясывало дикий танец. Понимала, что присутствие людей зажигает маньяка, толкает на вызов.
Ясный стальной взгляд, уверенные действия прозвенелили во мне звонком: «Всё свершится здесь и сейчас». Даже воздух стал твёрдым и липким. Таким липким, что не давал дышать. В горле словно застрял колосок: не выскакивает и не глотается.
- Наташка, что с тобой? – Максим ничего не понимал. – На тебе лица нет.
Мама встала, чтобы помочь, но отчим грубо отстранил её. Мама впервые посмотрела на любимого настороженными глазами. Отчим порылся в холодильнике и протянул руку к своему пакету.
Больше сидеть и ждать, когда он станет нас резать, как баранов, я не могла. От ненависти к мерзкому ублюдку, защищая друга, мать, поруганную почти ребёнком Ленку почувствовала такую силу, которой вообще не может быть у человека. «Ты ничего с нами не сделаешь», - с этой мыслью я вскочила, не помня себя, схватила тяжёлую хрустальную вазу с принесёнными Максимом нежными розовыми цветами, с силой развернулась и швырнула отчиму в голову. Удар пришёлся в висок. Брызнула кровь, он осел, лицо исказилось невероятной досадой, ноги дёрнулись. Из последних сил, не разжимая зубов, прохрипел: «Как ты посмела-а-а...».
Разбросанные цветы заливались кровью, а я видела цветы и кровь тёмно-серыми, как мои перемешанные мысли, обрывками скачущие в потрясённом сознании. Из цветов выстраивались какие-то причудливые геометрические фигуры с красными точками в углах. Фигуры быстро изменялись, перестраивались, удлинялись и заполняли всё пространство.
«Вот и свобода», - здравая мысль протиснулась сквозь плотную массу уродливых фигур. Ещё запомнился крик мамы. И руки Максима, подхватившие моё сползающее по стене тело. Всё остальное стёрлось из памяти, как информация с засвеченной фотоплёнки.
Маньяк выжил. На следствии сознался в двенадцати убийствах. Первый раз непреднамеренно убил в восемнадцать лет пожилого соседа по лестничной площадке и сбросил в люк канализации. Никто ничего не нашёл и не заподозрил. А он ощутил непреодолимую тягу к убийствам. Эта страсть оказалась сильнее его, она диктовала и требовала убивать. Снова и снова. Придумал практиковать роль отчима. Одинокие женщины охотно принимали его в свой дом. Был признан психопатической личностью с извращёнными половыми влечениями и вменяемым. Приговорён к пожизненному заключению.
После оглашения приговора мне стало так легко и спокойно, что тронь – и полечу, как птица. Я поняла, страшный сон, в котором жила два года, наконец-то закончился. Мама плакала у меня на плече, я утешала. Однако сдержать радостную улыбку не могла. Новая жизнь ждала нашу маленькую семью.