С 13 до 16 лет я проводила много времени среди взрослых мужчин. Это была компания человека, известного в Тюмени как Поль Григье де Женотье, а по рождению - Иван Быченко. Этот человек умел располагать к себе детей, для своих друзей, взрослых мужчин, он бы своего рода сутенером. Компания Поля в 1990-2000-х гг. - это больше десятка мужчин 20-40 лет и десятки детей, почти без исключения девочек, от шести до примерно пятнадцати.
Занятным образом существование Поля задокументировал певец Алексей Чумаков, проведший в Тюмени несколько лет своей юности. Алексей был знаком с Полем и выпустил какую-то легкую книжку, вроде детектива, где дал главному герою имя Поль Григье де Женотье.
Полю было хорошо за 40, когда мы познакомились, он представлялся выходцем из Эстонии, музыкантом, который осел в Тюмени, влюбившись. Он был женат на молодой девушке, которая родила, кажется, от него в 16 лет. Воспитывал сына, пока жена училась. С весны по осень его жена с родителями и сыном уезжала на море в Евпаторию или Феодосию, у Поля оставалась в распоряжении двухкомнатная квартира на Ямской.
Что я там видела? Например, моя соседка стала встречаться с пятикурсником, когда ей было еще 10 лет. Свое одиннадцатилетие она праздновала в его компании, с его братом-близнецом и с Полем. В одиннадцать она стала жить со своим бойфрендом у него, с его родителями. Его родители знали об этом, ее родители знали. Ее сестре было шесть, когда Поль-Иван Быченко гладил ее на пляже, засовывал ей руку в трусы.
Я видела больше десяти таких девочек. Я не просто знаю, что такое педофилия - я годами наблюдала отношения девочек со взрослыми мужчинами. Я сама становилась жертвой. Когда я выросла и стала хоть что-то понимать, сразу же начала попытки этих людей посадить. У меня не принимали заявления, на мои слова не реагировали. Когда я уже получила в Тюмени какое-никакое имя и СК с МВД уже было сложно от меня отмахнуться, срок давности по этим преступлениям истек - дело было до увеличения его Медведевым.
Но я все равно не оставляла попыток. Выслушал меня только ст. следователь по особо важным делам Сергей Колесников (вроде бы, правильное имя). Я попала к нему по рутинной журналистской линии: меня вызвали на опрос по материалам моей статьи - я писала о попытке похищения ребенка в садике, которую пресекла воспитательница, а полиция проигнорировала. При встрече я узнала, что Колесников вел ряд дел о пропаже детей в Тюмени. Я ему все рассказала. Сдала всех, кого знала. Сдала переписку, ведь я, уже взрослая, неоднократно связывалась с этими людьми, чтобы просто для себя выяснить, что это было. У меня есть письма от нескольких взрослых мужиков, которые признают, что спали с детьми, не считают это ужасным, и не собираются отвечать. Срок давности по известным мне эпизодам давно истек, ничего с этой перепиской я сделать не могла и не могу. Но масштабы явления Колесникова впечатлил. Я знаю, что у ряда людей были обыски. По их итогам Иван Быченко - Поль Григье де Женотье был привлечен к ответственности за детскую порнографию. Он почти 20 лет подряд снимал детей на видео, снимал компании детей с мужиками, в том числе и меня. Я конкретно помню просто съемки на пляже, на пикниках. Просто отдых, игры с детьми, скабрезные шутки. Взрослых мужиков.
Но в ходе обыска у “Поля” нашли более серьезные видео все с теми же людьми, про которых я говорила, которые выросли и не хотели давать показания. Что конкретно обнаружили в ходе обысков, я не знаю, я не общалась со следователем больше, потому что процессуально я никто. Но знаю со слов ряда знакомых этих людей и из СМИ о последствиях: суд над Быченко, от него ушла уже следующая, новая жена, которая тоже “вышла замуж” за него школьницей. От того, кто жил с десятилетней девочкой, тоже ушла жена.
Кстати, выяснилось, что Поль - Иван в Тюмени оказался не с концертами, он был сослан туда “на химию”, будучи осужденным за совращение несовершеннолетней в Сургуте. Он получил, кажется, два года “химии”, работал на сетевязальной фабрике, спокойно выходил в городе, где познакомился с новой школьницей, заделал ей ребенка и поселился вместе с ней и ее родителями. К началу 2000-х жена его выгнала, он забрал с собой сына Николя - Колю (его реальную фамилию я не буду называть из-за уважения к матери Николя, которая, в общем-то, такая же жертва), жил у друга Владимира Незнамова, познакомился с новой школьницей, встречался с ней у Незнамова (рекламщики, маркетологи, девелоперы из Тюмени знают, о ком речь), заделал ей там ребенка и женился. О том, что имя Незнамова всплывало в этой истории, знает куча типа деловых людей Тюмени - всем плевать.
Занятно, что в конце 2019 года в правительственной газете “Тюменская область сегодня” вышла статья “Лакомство от русского француза”, где вдруг снова появился Поль (отсидел, что ли? Его сургутская дочь писала мне в 2012 году, что он был осужден). На этот раз уже назван отставным офицером, полковником, хотя полковником был отец его бывшей жены, у которого Поль жил на Ямской. Передайте журналисту Тихоновой, что этого человека зовут Иван Быченко, он слесарь, вырос в Петербурге, жил в Сургуте, был осужден за нарушение детской половой неприкосновенности.
Я после обысков не унималась. Я искала жертв, которых видела в этой компании в отрочестве сама. Искала новых жертв. Узнав о моих поисках, еще одна женщина стала писать публично и анонимно рассказы, но я так и не смогла ее рассекретить - она писала из эмиграции и рассказывала шокирующие подробности.
По мотивам моей юности, многих лет попыток привлечь этих людей к ответственности я вот что скажу:
- вы никогда не узнаете в своих знакомых и родственниках растлителей, сексуальных девиантов… Это невозможно. Даже Чикатило никто не мог распознать;
- талант, характер не связаны с возможными девиациями;
- общество до сих пор крайне терпимо к симптомам педофилии. О существовании компании Поля знала вся Тюмень, почти все мы проводили в этой компании время с ведома наших родителей и родителей, родственников, коллег наших растлителей, а речь, повторяю, идет о более чем десятке известных только мне по именам жертв в возрасте от 6 лет. Я, например, в 14 лет встречалась с парнем 23 лет, братом-близнецом того, кто жил с 10-летней девочкой. Я была с ним на даче на слете его однокурсников, меня везде принимали спокойно, принимали дома и его родители;
- общество слепо. В Тюмени про Поля писали не раз, волнами, были сообщения минимум еще от двух человек. И вот он в газете с вареньем!
Но главное не в этом. Главное в том, что за годы моих усилий никто из жертв не согласился дать показания, даже если речь шла об эпизодах, которые укладывались в срок давности. И все выросшие девочки молчали потому, что им было стыдно. Едва ли не большинство искренне считали, что случившееся с ними нормально. Девочка, которая в десять лет стала встречаться с фактически взрослым мужиком, нагрубила мне, она не захотела портить этим людям жизнь, она считала их до сих пор друзьями и даже угрожала разобраться со мной, если я им наврежу. Ее сестра, фактически развращенная с дошкольного возраста, тоже не согласилась дать показания. Не мне их дать, а Следственному комитету.
Так вели себя многие. А многие не хотели вспоминать. Они отстранились от меня, везде меня заблокировали, когда я стала призывать их собирать материалы. Так поступила моя двоюродная сестра - мы были с ней жертвами одного человека. Я дала ее контакты следователю, она пошла в отрицание, мы больше не общаемся.
К чему это я? Даже взрослая женщина никогда не наврет “Меня изнасиловали”, если речь не идет о каких-то уж совсем фантастических деньгах или провокации спецслужб со взятием заложников и пр.
Ребенок никогда не скажет, что были развращен, совращен, используем. Я в конце 2000-х гг. помогала составлять пособия для допроса несовершеннолетних добровольных жертв педофилии, ко мне обращались несколько серьезных психологов, работающих с органами. Я была готова помочь еще больше, но сам институт следствия так деградировал, что тем немногим сотрудникам, кто еще занимается нормальными делами (например, секс-преступлениями против детей) уже не до совершенствования работы.
Так вот, я вам скажу: чтобы ребенок признался, что был совращен, он должен провести над собой неимоверную работу. Даже к 30 годам единицы из миллионов созревают до этого. Наврать ребенок не сможет. В 7-9 лет можно подговорить. В 10 лет - уже нереально. Просто уже нельзя сломать волю человека настолько, чтобы он начал все это повторять.
Падчерице Юрия Дмитриева сейчас минимум 15 лет. Вся кампания в защиту Дмитриева строится на одном допущении: что ребенок неоднократно наврал и что сейчас его используют в темную.
В то и другое я не верю. Если бы ребенок считал, что отца незаслуженно преследуют, он бы выступил. Более того, ребенок бы выступил, даже если бы, как та бывшая десятилетняя девочка, был совращен, но любил совратителя и не хотел дать его в обиду. Ну а если был оговор, девочка бы давно нашла, что сказать. В конце концов, старшая дочь Дмитриева утверждала, что они общались. Если бы было что предъявить общественности, если бы ребенок был возмущен, уже бы мы все эту девочку увидели. Вы же не думаете, что ее почти четыре года держат в зиндане где-нибудь на территории карельского СУ СК? Мы живем в прозрачном мире. Моей дочке на днях будет пять, мы ей дали кнопочный телефон, она умеет звонить. В 15 лет ребенок не может не выйти на связь, если считает, что его имя использовано против его семьи.
Но девочка ведет себя как настоящая жертва. А множество защитников Юрия Дмитриева об этом молчат.
Я не знаю, кто вынес оправдательный приговор по делу о фото. И специально не буду смотреть. Может, это кровожадный судья, который до того укатал не одного оппозиционера. А, может, это уставшая, средних лет, женщина, мать-одиночка, воспитывающая дочь. Может, судья сама не верит в объяснение этих фото. Может, ее саму в детстве совратили (это вполне тривиальная история). Но представьте себя на месте этой судьи, как ей вынести обвинительный приговор, если она знает, что наверняка попадет сразу во все списки врагов. Ведь по делу Дмитриева наверняка тоже будут лоббировать какие-нибудь списки, вроде списка Магнитского, будут пробивать санкции.
Я не знаю, какой из этого положения выход. Каждый человек имеет право на публичную защиту. Я с самого начала не верила в невиновность Дмитриева, но никогда не говорила, что не надо его защищать (я вообще ничего до прошлого четверга не говорила). Но что делать, если публичная кампания дошла до заведомой невозможности обеспечить правосудие? Защитники Дмитриева не допускают, что ребенок не врет, поэтому им кажется, что они на стороне правосудия.
А я вижу, что ребенка попрали, растоптали. Все писатели, пишущие воззвания, все музыканты, посвящающие Юрию Дмитриеву песни, расписываются в общем утверждении: они считают ребенка подлецом, ведь линия защиты строится именно на том, что, в первом деле, ребенку где-то затыкали рот, не давали возможности оправдать отца, а во втором - заставили клеветать.
В общем, похоже, в этой истории вся мировая интеллигенция, которая сейчас уверенно говорит о невиновности Юрия Дмитриева, просто забыла о ребенке.
Покажите ребенка! Я очень сомневаюсь, что он сидит четыре года взаперти. Прямо скажем, Юрий Дмитриев не такая огромная фигура, чтобы даже наше государство так беспощадно действовало и четыре года держало взаперти целую семью. Вы упустили еще один важный момент: что такого совсем уж запредельно страшного мог показать государству Юрий Дмитриев, чтобы за это почти четыре года держать якобы неправосудной процесс и законопатить ребенка с бабушкой в зиндане? В одном из первых открытых писем в защиту Дмитриева было указано, что он арестован, потому что для власти он “неудобный человек”. Блин, неужели настолько неудобный?
Повторяю: не может быть так, чтобы ребенок в 15 лет был возмущен преступлениеями против отца, но не захотел выступить публично в его защиту. Не может быть так, что ребенок себя оговорил. Не может быть такого, чтобы ребенок прятался, если бы считал, что не был опозорен. Не может такого случиться, что ребенок не подвергался растлению, но оставлял без внимания таких заявления.
Запомните, черт возьми: подросток не будет молчать в ответ на обвинения такой серьезности. Ребенок не наговорит на себя, если у него не взяты заложники или его не подговорили сами родители, но тут тоже надо помнить, что случаи таких подговоров единичны и встречаются в совсем других сферах.
Поймите же: то, что я написала в начале текста, из десятков выросших девочек произнесла я одна, мне для этого потребовалось 14 лет, ровно 14 лет, чтобы публично заговорить об этом. Для обращения в органы мне понадобилось 8 лет. 99,9% жертв педофилии, хоть добровольных, хоть насильственных, никогда об этом не говорят. Если выросший ребенок дал показания, им почти без исключения надо верить. Исключения - в делах, когда на кону сотни миллионов, слава, наследство. Точно не случай Дмитриева.
Остановитесь. Подумайте о ребенке, прежде чем заходить на очередной вираж.
Есть, конечно, вероятность, что это дело так до конца и окажется не проясненным. А может быть и так, что уже через несколько лет в новой России без всякого Путина выросшая девочка, уедет из страны и напишет, без каких-либо подозрений в давлении, что обижена на всех друзей и защитников приемного отца за то, что они ей не поверили и даже не сочли нужным прислушаться.
И как вы себя будете чувствовать, а?
На днях мой добрый знакомый, он же приятель Дмитриева, написал с горечью, что я одной своей колонкой вытащила самую важную спичку из спичечного домика. Этот человек с самого начала знал, что я не верила Дмитриеву. Я говорила об этом ему прямо на его кухне. И рассказывала кратко и вот это все, про педофилию и пр. И писала. И мы многие годы продолжали общаться, каждый оставаясь при своем мнении. Сейчас я наконец высказалась вслух.
Я не думаю, конечно, что одна лишь я вдруг разверну общественное мнение. Нет, конечно. Но даже если я просто этот корабль тряхну и хоть одного человека в нем затошнит, уже будет польза для всех. Потому что хотя еще один человек в следующий раз будет думать.