Знаю одного приятеля из компании копарей, копают исключительно по войне, как раз в тех местах, что из строчки стиха, встречаю с полгода назад, привет говорю Вить, как успехи в вашем деле нелегком, а он мне в ответ - ты про коп что-ли, так я уже им не занимаюсь. Да ладно чуть опешил я, у тебя ведь руки постоянно чесались, дай только на коп съездить, а вот так говорит, после того раза и завязал и уловив мой недоуменный, полный вопросов взгляд, ответил - ну так слушай!
Поехали значит в очередной раз в знакомый уже лес с ночевкой, разбили лагерь на опушке, день прокопали, умаялись, дело к вечеру близится ну и как заведено - костер, поляна, ужин, водка, а как без нее, но много никогда не пьем, так в охотку для аппетита и поддержания дружеской беседы, ведь утром вставать и снова за дело. Посидели, не заметили как и ночь крылом своим повела, уже и не видно в двух шагах ничего, только лица в отблесках костра. На боковую значит на боковую, ноги и так подламываются и ребята быстренько по палаткам разошлись, а я думаю побуду еще немного возле костра с сигареткой, небом звездным полюбуюсь, помечтаю. Немного посидел, вторую закурил, костер уже не горит, а тлеет, доедая последние угли и вдруг чувствую спиной, что смотрит кто-то на меня, аж холодок пробежал, так голову осторожно поднимаю и слегка в сторону и боковым зрением вижу - стоит кто-то, ну я полностью голову повернул, стоит солдат, красноармеец тех лет, в шинели и пилотка на голове, примята, как после каски. Здорово браток обращается он ко мне, как дела, не будет папироски лишней, а то отсыревшие у нас они. Ну меня озноб то отпустил, но тревога какая-то осталась, встал, дал ему сигарету прикурить, в пламени зажигалки обратил внимание, что лицо землянистого цвета какого-то и взгляд - не могу описать, но не было искры жизненной в его глазах. Дела нормально, опомнился я в ответ. А, ну будь здоров ответил он и кашлянув в кулак после затяжки повернулся и сделав несколько шагов в сторону леса, скрылся из вида. Я постоял еще чуток всматриваясь туда, где только что исчезла из вида его шинель и полез в палатку, а у самого мысли в голове роятся, что он тут делает один, среди ночи, в глухомани, да еще папиросы сырые у них, у кого у них? Растолкал ребят, ну конечно смех в ответ, привиделось говорят, у страха глаза велики, в общем все как и следовало ожидать, а я в ответ - ребят, привидится могло, согласен, но я же говорил с ним, прикурить дал, что на это скажете? Ладно, давайте спать, утро вечера мудренее. Утром еще раз посмеялись, да и меня отпустило при виде нового дня, покопали как и планировали и стали собираться домой. Путь лежал через одну небольшую деревеньку, что первая была при выезде из леса, остановились у колодца воды набрать, из соседнего дома старушка вышла на нас посмотреть, привет мать говорим, как вы тут, да нормально сынки, нас и живет то здесь полторы старухи усмехнулась она. Я подошел к ней, а не страшно спрашиваю, не ходит кто чужой, да кому тут ходить, солдатики только, те что с войны, но они мирные, я им хлебушек да сигаретки на крыльце оставляю, сырые они у них...И тут у меня в висках застучало, сырые, сырые, сырые, вот почему они сырые...и опять холодок пробежал. Воин это был, подытожил Витка свой рассказ, кто бы мне что не говорил, один из тех, что по болотам да земле сырой лежат. Вот так, с тех пор и не езжу.
Я честно призадумался, а вдруг это мой дед был, тогда молодой и рьяный, правда пропал он без вести под Смоленском в 42-м, и может вот такой-же Витек даст ему однажды сигаретку прикурить, не отсыревшую.