…Жизнь и смерть во мне
Объявили мне:
«Будешь жить, не кидая тени,
Обладая горячим телом,
Обжигая холодным взглядом -
станешь ядом...
Кукрыниксы, «Никто»
По Свердловской набережной, медленно покачиваясь, брела женская фигура. Несуразно съежившись, женщина шла, опустив голову, ноги ее заплетались.
Растрепанные волосы, порванная снизу юбка в грязно-розовых кружевах и размазанная косметика на лице придавали женщине совсем уж удручающий вид. Пройдя еще немного, она присела на каменные ступени, ведущие к Неве. Утро только начиналось. Солнце, разбрызгивая лучи, набирало силу и мощь, готовясь зарядить своей энергией еще один летний день. Женщина медленно, рассчитывая движения, словно совсем не управляла своим телом, легла на спину, прикрыв руками глаза от пылающего солнца.
- Эй, вставай! Или плохо тэбэ? – через некоторое время старик-дворник, подметавший набережную, подошел к женщине ближе, заприметив ее еще издали.
- Отстань. Хорошо мне, - хрипло процедила лежащая, убрав руки от глаз, - черт, - выругалась она, ослепнув на пару секунд от яркого солнца.
- Вай, как нэхорошо! Такой вэд красивый женщин! И такой пьяный, - прицокивая языком, сетовал подошедший.
- Тебе какое дело, чурка! – женщина попыталась встать, но не тут-то было. Тело совсем не слушалось, к горлу подступала тошнота.
- Эхь ты, давай помогу, - старик подхватил женщину под руку, - ты гдэ живэшь, далэко?
- Я? На Ваське я живу. Поспать не дал, поспала бы, да на работу пошла! – шатаясь, она резко отдернула свою руку, наморщившись, - вот еще, не трогай меня своими грязными руками!
- Очэнь надо мнэ тэбя трогать, - усмехнулся дворник, - кэм жэ ты работаешь, что в таком видэ туда эхать собралась. Ты знаэшь, как от тэбя нэсёт?
- Ха, да плевать, не первый раз. Меня терпят. Я, между прочим, классный юрист, - женщина гордо задрала голову со слипшимися, растрепанными волосами.
- Мда, - присвистнул старик, - много видэл я. Голод видэл, разруху видэл, войну в Карабахе видэл. Только такых юрыстов классных нэ видэл, - вздохнув, он отошел, пошаркивая, на несколько шагов и стал отстраненно подметать тротуар.
- Тьфу, сволочь ведь какая, а, - шлепнувшись на каменные ступени, процедила женщина. Несуразно размахивая руками, она пыталась снова подняться, - поспать не дал!
***
- Виктор Юрьевич, Светлана Сергеевна еще не подошла? У нее встреча назначена сегодня на одиннадцать, клиенты подъехали уже, - в кабинет к начальнику несмело заглянула новенькая секретарша Олечка – совсем еще юное создание, поступившее на вечернее отделение в университет. Чтобы быстрее набраться опыта в юриспруденции, устроилась она на работу хотя бы так пока, секретарем. Второй ее рабочий день, и вот – нештатная для нее ситуация.
- Светлана Сергеевна приводит себя в чувства. Займите их там чем-нибудь пока, кофе предложите.
- Да конечно, просто они недовольны.
Шеф закрыл глаза и стиснул зубы. Желваки на его скулах надулись с такой силой, что, казалось, сейчас лопнут.
Олечка помялась еще у двери и тихонько ее прикрыла.
Виктор Юрьевич встал, обошел свой начальственный стол и подошел к окну. Вид на Неву и Большеохтинский мост, конечно, радовал глаз, но что-то в поведении молодого мужчины выдавало не тихую готовность созерцать блеск воды на солнце, а скорее ярость, готовую вырваться наружу. Постояв у окна, он подошел к двери, скрытой за шкафом и ведущей в коридор, не связанный с главным холлом. Рывком открыв дверь, Виктор помаршировал в кабинет Светланы.
Дверь он, как водится, открыл без стука. Открыл с такой силой, что, если бы Светлана не знала этого человека без малого десять лет, то испугалась бы его грозного вида и того, что дверь сейчас тихо вылетит с петель, упав ниц к ногам начальника.
- Света, черт бы тебя побрал. Сколько это все может продолжаться?
Светлана сидела на кожаном диване напротив своего рабочего стола, обложившись косметикой. Пыталась нарисовать нетвердой рукой стрелки на глазах. Волосы были уже кое-как уложены и даже одежда не та, что была на ней, когда она лежала в полусознательном состоянии на ступенях у Невы несколько часов назад.
- Ты хоть понимаешь, что ты разрушаешь свою карьеру, себя, все вокруг! – Виктор продолжал, вскипая все больше и переходя на повышенный тон.
- Не ори. В конторе полно клиентов. Зачем им знать, что у юристов проблемы.
- Это не у юристов проблемы, а у тебя. У башки твоей проблемы! – Виктор шагал туда-сюда по кабинету, теребя галстук. Пытался успокоиться.
- Да что ты знаешь. Ты. Что ты знаешь обо мне! – Светлана встала и подошла к нему вплотную. Их глаза встретились. Виктор взгляд отвел. Он как-то обмяк, сел на диван в этот ворох дамских тюбиков и баночек.
- Ну скажи мне, чем я могу тебе помочь? Чем? Хочешь, к наркологу сходим вместе? Хочешь, Катя с тобой сходит? Она за тебя переживает очень. Свет, ты пойми, мы все за тебя переживаем. Мы все тебя любим…
- Ой, отстань, - Светлана усмехнулась, - я прекрасно понимаю, что ты всего лишь верный пес, помнишь, как мой отец тебя когда-то вытащил. Отдаешь долг, невзирая на то, что отец мой давно уже почует на небесах. Хм, а может и в аду. Черт его знает, он никогда при жизни не был ангелом. А Катька твоя меня вообще терпеть не может, все думает, я на тебя виды имею, отобью у нее такое сокровище, - женщина гортанно засмеялась, но получилось это как-то жалко, неловко.
- А ты не имела виды? – удивленно поинтересовался Виктор, - слушай, что было, то было. Я все еще тебя держу в конторе, потому что ты классный юрист. И это правда. Ты сама знаешь. Да и не о том речь, я понимаю, что после смерти Павла и его, - он запнулся, - его второй жены, тебе ни до чего. Но прошло два года. Два! А ты все еще уничтожаешь себя.
Женщина засмеялась на этот раз уже громче.
- Я не уничтожаю себя. Я ненавижу. Все еще ненавижу! Понимаешь? Их ненавижу, их, их ненавижу! – глаза ее злобно сверкали, губы сомкнулись в тонкую непрогибаемую линию, - а к наркологу мне не надо, когда захочу – тогда остановлюсь, - отрезала она.
- Все так говорят.
- Отстань. Я не алкоголик. Они мне снятся. Снятся, понимаешь?
- Кто? Павел?
- Да. Они хотят меня утянуть за собой.
- Прекрати молоть эту чушь. К психологу тебе надо, а еще лучше к психиатру.
- Иди ты! Ходила уже, сам знаешь! Помогли? Да много они чего понимают в том, что жжет, сжигает изнутри? Каково это? Разве может это понять человек, который не знает, как это! Где клиенты? Я готова.
- Где ты готова? От тебя разит за километр. Кофе хоть выпей.
- Сейчас выпью. И духами обольюсь.
Виктор застонал и хлопнул себя по лбу. Видимо это означало полную безвыходность положения.
Как бы то ни было, встречу Светлана провела прекрасно. Клиентка и ее мать остались довольны вырисовывающимися перспективами. Да, Светлана Сергеевна была классным специалистом. Юрист, специализирующийся на бракоразводных процессах - «юрист по разводам», как она сама себя называла. «Ну вот, опять у меня развод лохов», - часто говорила она. В пору ее молодости, она, как и многие молодые люди, была подвержена жесткому максимализму, не прошедшему даже после получения такой, казалось бы, приземленной профессии. Долгое время она считала этих не умеющих договариваться между собой людей – идиотами. Ей казалось, что в жизни все просто. Есть «да», есть «нет». Есть черное и белое. Других оттенков человеческих чувств видеть она не хотела. До той поры, пока сама не влюбилась и не поняла, насколько безрассудны могут быть человеческие поступки и какие последствия могут быть от этого безрассудства.
***
Вечер аккуратно пробирался меж облаков, не торопясь обрушиваться тьмой на шумный город. Ветер стих, даже он решил этим вечером отдохнуть, прекратив резвиться и гонять волны рек и каналов города. Мягкими, нежными красками на небе стали прорисовываться облака, проплывающие куда-то за горизонт – в лучший, должно быть, мир.
Тишину, покой, и умиротворение почувствовала Светлана, идущая все по той же Свердловской набережной, по которой заплетающимися ногами, брела утром. От прически, сооруженной на работе, не осталось и следа, пиджак делового костюма был расстегнут, серая блузка уже чем-то испачкана. Светлана присела на ступени, ведущие к воде, и подставила лицо заходящему солнцу.
- Нэужели ты сходыла на работу? По крайнэй мэрэ, вид лучшэ, чэм был утром, - дворник, все с той же метлой, подошел к ней и почему-то присел рядом, на ступени. До него долетел запах алкоголя, но он был гораздо слабее, чем в их утреннюю встречу. Светлана хотела брезгливо отодвинуться, но в последний момент передумала. Приближающаяся ночь располагала к неспешным беседам.
- Люблю вот так иногда сидеть здесь и смотреть на город, словно заблудшая русалка. Так хочется в такие моменты сигануть в воду и поплыть наперегонки с волнами, вырваться отсюда в залив и умчаться далеко-далеко, - губы женщины тронула еле уловимая улыбка, - я люблю этот город. Иногда мне кажется, что только он меня и спасает. Но это летом. А зимой, осенью, здесь так холодно, тускло. И тогда кажется, что летнего заряда тепла на следующую зимовку мне не хватит.
- Почэму ты пьош, зачэм? – дворник, чуть разгладив морщины на своем смуглом лице, тоже смотрел на воду, на город. Облака, казалось, опустились так низко, что скоро превратятся в ночной туман. В этом, должно быть, и прячется тайна петербургского очарования – в непредсказуемости погоды. Розоватое небо стало потихоньку затягивать тяжелыми темно-синими тучами.
- Не знаю. Это позволяет забыться. Наверное. Только и это иллюзия.
- Расскажэшь, от чэго бэжишь?
- Тебе это интересно?
- Мнэ жалко. Что такая молодаа эшшо жэншина так сэбя нэ лубит.
- Ха. Да ты в точку попал. А за что мне себя любить? Нет, по сравнению с тобой я, конечно, в шоколаде и даже, наверное, большая умница. Но вот ты что-то говорил про Карабах, войну, смерть. Ты это видел, прошел через те испытания, выстоял, выжил, приехал сюда, наверняка с кучей родни. Вы живете вместе, помогая друг другу. Вы – друг за друга горой. Ты – не один.
- Да каждый чэловэк прыходыт в этот мыр одын. И одын уйдэт. Это нэизбэжно.
- Да ты философ, - усмехнулась Светлана, - я бы подняла в честь тебя бокальчик, да бутылку вина уже выпила.
- Ох, - вздохнул дворник, услышав про уже выпитое, - так от чэго ты одынока?
- Не знаю. Отчего? Странный вопрос. От жизни такой, наверное.
- Совсэм жызнь своу нэ цэнишь?
- Да как тебе сказать. От меня все чего-то ждали, бесконечно. Отец все считал, что вкладывает в меня многое, и ждал отдачи. А вкладывал, по сути, он только деньги. Чтобы училась, хорошо устроилась. Сама. Он не хотел, чтобы я принадлежала к этой когорте золотой молодежи, которая была во все времена в определенных кругах, - Светлана усмехнулась, наморщив брови, - отец мой был видной городской шишкой, так сказать, не последний человек. А мать – так, манекенщица. Порхала, порхала всю жизнь. Умудрилась разбиться, катаясь на горных лыжах. Мне было пятнадцать. Знаешь, я не сильно тогда расстроилась. Я ее и не видела никогда толком. Собственно, как и отца. Меня это нисколько не печалило. Я была занята учебой. Мне было интересно доказать отцу, что я тоже чего-то стою, стою его внимания, понимаешь?
- Панэмаю.
- У отца вечно было много любовниц, он пропадал там, с ними, как еще детей не заделал, помимо меня – удивительно. Он всегда бывал либо с этими шлюхами, либо на всяческих важных мероприятиях. Иногда на «стрелках». Я же была сама по себе, зарастая книженциями по праву, в том числе международному, - Светлана вновь грустно усмехнулась, - когда-то у меня на жизнь были большие планы.
- А что потом случылось? Что тэбья сбыло с намэчэнного пути?
- О, эта история все-таки будет чертовски грустной. Меня сбила с пути любовь. В прямом смысле слова. На последнем курсе к нам перевелся один перспективный студент из глубинки. Выиграл какой-то конкурс, я не помню. В первый же учебный день он сбил меня с ног в библиотеке, мы столкнулись у двери. Это была любовь. С моей стороны. Я это потом поняла, что только с моей, - Светлана окончательно погрустнела и задумалась. Старик не прерывал ее, он тихо сидел и смотрел на мерцание воды в свете заплывшего облаками и почти утонувшего за горизонтом солнца. Туман действительно стал окутывать набережную, делая все более нереальным и этот разговор, и этот город, сотканный из дождей и белых ночей. Светлана же сидела безмятежно, обхватив себя руками, словно пытаясь укутаться этим туманом, зарывшись в него с головой, как в одеяло. Чтобы не думать. Не думать и не чувствовать то, что проживала она сейчас вновь, вспоминая.
- Мы поженились с ним, когда закончили учебу. Я была счастлива. Как потом выяснилось, зря. Моему отцу этот смышленый парнишка из моей компании однокурсников понравился сразу. Он захотел вылепить из него помощника себе в делах политических. И тот клюнул на перспективу безбедной жизни, пусть и в довесок с влюбленной в него по уши дочкой благодетеля. Я была слепой и глухой. Жила в своем мире и верила в любовь до гроба. Боже мой, какая это все пошлость. О том, что у него на стороне не просто интрижка, а вторая семья, да еще и с женщиной, которую он вызвал к себе из своего заштатного городишки в первый год нашей семейной жизни, я узнала через шесть лет брака. Ну не дура ли? – Светлана начала раскачиваться из стороны в сторону, словно пытаясь убаюкать себя,- я была раздавлена, я была просто убита. Это все усугублялось тем, что за все эти годы забеременеть мне не удалось. Поначалу я пыталась делать упор на карьеру и внимания не обращала на то, что проблема у меня с женским здоровьем. После смерти отца мне стало совсем одиноко. Видимо, моя фантазийная и слепая любовь меня не спасала даже в этом. Розовые очки не согревали меня теплом, они же не грелка, - в очередной раз усмехнулась женщина, - начались походы по врачам и нервотрепка. Мужа это волновало мало, он стал откровенно мной пренебрегать, что, собственно и вскрыло его любвеобильность. Смутно помню тот день, когда частный детектив озвучил мне адрес и принес фотографии мужа с этой девкой. Тогда я напилась впервые. Как свинья. Благо он был в командировке, и в тот вечер я не выцарапала ему глаза. Но, проспавшись, я сделала другую глупость. Я поехала к ней. Дверь мне открыла вполне себе миловидная женщина средней упитанности. Миловидная, но не красавица. Это, пожалуй, меня добило. Я думала, что увижу роковую красотку с длинными ногами, на фото не разглядишь ведь особо. Но нет. Вполне себе деревенского вида клуша. Таких много. И таких, как выяснилось, любят. А меня нет. Она узнала меня. Я не помню, сколько длился наш разговор. Вернее, не разговор даже, а мое змеиное шипение, временами переходящее в крик с пригоршнями бранных слов. Я ей угрожала. Связями, друзьями отца, сфабрикованными обвинениями против моего блудного мужа. Потом я ушла, не помня себя от ярости. А она спустя пару часов после моего ухода сиганула из окна девятнадцатого этажа, мне об этом сообщил тот нанятый детектив, наблюдение за ее жилищем я не снимала. Вот такая вот она впечатлительная особа была, как оказалось.
Светлана раскачивалась все сильнее, рассматривая свои длинные пальцы, которые она временами подносила к глазам.
- Как думаешь, на них все еще есть ее кровь?
- Зачэм ты бэрешь это на сэбя? Это было эе рэшэниэ, - старик все еще смотрел на воду, не решаясь посмотреть на женщину, так безнадежно застрявшую в своем горе.
- Я желала ей смерти. Ей и ему. Ненависть просто поглотила меня. Это все превратилось в непрекращающееся безумие. Об ее смерти он узнал, будучи еще в Москве. Наверное, сообщили ее соседи. Он не показывал виду, что что-то случилось, просто ко мне домой пришла только тень от того статного красавца, в которого я без памяти влюбилась. Мы перестали разговаривать. Совсем. Я тихо копила злобу, все время прокручивая в голове мысли о том, как жестоко я ошиблась в этом человеке и насколько он меня недостоин, как мне казалось в тот период. Я даже пыталась закрутить роман на работе со своим шефом, тоже, кстати, обязанным своей шкурой моему прозорливому папочке. Но тот не поддался. Это бесило меня еще больше. Я не урод, вполне обеспечена и на тот момент вполне себе молода и еще свежа. Это сейчас за пару лет мое лицо превратилось в опухшее нечто, а тогда я была очень красива. Но. Все было тщетно. Я была никому не нужна! Это добивало, превращало меня в исчадие ада. Я действительно думала, как подставить мужа, он на тот момент имел неплохие перспективы в своей политической карьере, которую ему прочил еще мой отец. И вот эти перспективы я очень хотела разрушить, засадив его в тюрьму. Подключила тогда все связи своего отца, я еще могла это сделать. Но мои усилия оказались ненужными и здесь. Спустя полгода после смерти своей любовницы, муж разбился на машине. Предполагаемая причина аварии – уснул за рулем. Но я в это не верю. Он намеренно направил машину в столб, пользуясь тишиной и безлюдностью ночных улиц. Так невыносимо, видимо, ему было ехать ко мне, - она засмеялась, закрыв лицо руками. Ее плечи тихо подрагивали, старик положил свою жилистую руку ей на плечо, пытаясь утешить.
- Для меня не это было самым страшным. Мне потом выдали его вещи. Среди них был телефон. Мне как-то не приходило в голову раньше в него залезать. А после смерти то чего. Посмотрела. Сдуру. А там. Вся их переписка. Давняя. В сохраненных папочках. Бережно хранил, - Светлана всхлипнула, не смогла удержаться, - я ее читала как роман, открывая папки в хронологическом порядке. Читала и рыдала как дура, которая должна была в тот момент испытывать ненависть к ним. А я не смогла, читая это, их ненавидеть. Они действительно любили друг друга, - Светлана смотрела на гладь воды, глотая слезы, - она была беременна. Когда он был в командировке, она ему это написала. А он ей – что уходит от меня тут же, как вернется в Петербург. У них есть та небольшая квартирка на девятнадцатом этаже высотки, им достаточно. Если его выпрут с должности из-за меня, он что-нибудь придумает и с его опытом найдет вполне неплохую работу. Не помню всего, что он ей писал, я спустя неделю, избавилась от его телефона. Только это не помогло мне с этим жить. Эта дура всегда считала, что недостойна его и портит ему жизнь, и что ему лучше быть со мной, для его карьеры и жизни. Я так поняла, детство у них обоих было несладкое. Она попала в детский дом в шесть лет. Ее родители умерли. Его мать там работала поварихой, растила его одна, отца он не знал. Эта дурочка все готова была отдать, чтобы он был счастлив, даже свою жизнь. Не понимая, что ему без нее жизнь не нужна. Ромео и Джульетта, блин, двадцать первого века. Все это глупость, несусветная глупость, - Светлана откинула голову и посмотрела на небо, - За что мне это? Почему я прожила такую глупую-глупую жизнь? Как тебя зовут, старик? – она посмотрела на дворника.
- Абид.
- Помолись за меня, Абид!
«Как странно, - думал старик, просыпаясь, - откуда она узнала, что мое имя означаэт набожность и молитву?»
Поцеловав еще спящую жену, которая долгое время болела и уже почти не вставала с постели, Абид собрался и пошел на работу. Как ни странно, пошел он на любимую работу. Особенно нравилось ему убирать свой участок набережной, напевая песни своей молодости.
У спуска к воде столпились редкие в столь ранний час зеваки. Абид застал отъезжающие скорую и полицейскую машины.
- Что здэс случылось? – спросил он у поднимающегося по ступеням мужчины с собакой.
- Да пьянчужка местная утонула. Я частенько ее здесь видел, пока с Пронькой гулял. Проня, фу! – скомандовал он ретриверу, схватившему что-то с асфальта.
- Жэнщина с такымы чернымы волосамы по плэчи? В сэром пиджакэ была?
- Да, в костюмах, платьях всегда, вполне приличных. А надиралась каждый вечер в хлам. Вчера тут тоже ее видел, в районе одиннадцати ночи, вышел с Пронькой, нажрался он опять чего-то на улице, всю ночь спать мне не дал, - мужчина грозно тряхнул поводком, - сидела она тут у воды, говорила сама с собой, я мимо проходил, подумал еще, что совсем уже баба с ума сошла. Нельзя бабам пить, ох нельзя!
- Нэлза, - согласился Абид, прикрыв глаза рукой. Мужчина пошел дальше, ругая своего пса, а старик побрел к скамейке, волоча за собой метлу. Он сел и задумался. Вчера вечером он рано лег спать, устал за день, ноги гудели так, что сил не было. Разговор с этой женщиной ему приснился. Не ходит он так поздно по улицам, даже в белые ночи.
- Что ж, - сказал Абид, - раз попросыла пэрэд смэртью, значыт буду я за нэе молиться. Значыт, нэкому большэ.