Серафима добралась до деревни лишь к вечеру. Она вся промокла насквозь - дождь не прекращался ни на минуту, но мысли её были не об этом. Она спешила домой. Скорее всего, приказ только завтра приведут в исполнение. А сегодня она успеет предупредить отца. Правда, что делать - она не могла решить. Бежать? Куда? Да и получится ли убежать? Увести коров, спрятать? Но если на отца донесли, то скорре всего, коровы - это только повод его оклеветать, значит нет смысла уводить кормилиц: найдётся другая причина.
Серафима шла, еле передвигая ноги. Глина ошмётками слетала с лаптей, когда она останавливалась и пыталась стряхнуть эту лишнюю тяжесть. Вот уже и дом виден, в окнах свет. Она открыла калитку и почти бегом ринулась к крыльцу.
Маша собирала на стол, напевая, гремела чугунками, отвернувшись к печке, и Серафима замерла на миг, невольно залюбовавшись сестрой. Она сама никогда не отличалась красотой: крепкое тело, маленькая грудь, не высокий рост. Лицо её вряд ли можно было назвать красивым. Только когда она улыбалась - светлые искорки, загораясь в глазах, освещали, казалось, всё лицо, а губы смущённо расплывались в улыбке и только тогда пропадала присущая строгость, черты смягчались, Серафима превращалась в миловидную девчушку. Сама же она вряд ли догадывалась об этом. Улыбалась она редко. Но при этом у неё не было ни капли зависти к красоте сестры. Серафима любила Машу всем сердцем и иногда, глядя на неё, вспоминала слова прабабушки Марфы:
"Бог каждого челоека для чего-то творит. Никто не рождается зря. Есть люди, которые живут, чтобы Землю собой красить. Всё в них ладно: и стать, и лицо, и улыбка. И глянут они и шагнут - залюбуешься, настолько совершенно каждое их движение. Для того их, видно, создал Бог, чтобы радовались другие люди, глядя на них. Чтобы помнили о том, сколько красоты вокруг сотворено. А другие рождены, чтобы делами своими, поступками добро творить и тоже украшать, значит. И не внешней красотой они полны, а внутренней. Есть такие, кто для других рождаются. Горько понимать это, трудно. Но бывает так, точно бывает. Это вот как дубок молодой: падает на землю сотня желудей, а прирастёт один и он один сильным деревом станет. Только чтобы он вырос да в полную силу свою поднялся, десятки желудей сгнили рядом, дабы удобрить землю, на коей он растёт. Так и у людей бывает, девочка. Мы скорбим, когда видим, как погибают люди - честные люди, хорошие. Только после скорби-то подумать бы нам, да понять: он не только за себя на небеса ушёл, но за каждого из нас. И мы, жить оставшиеся, помнить должны. И так жить, чтобы оправдать эту жертву: добром служить, сердцем своим. Стремиться так прожить жизнь, чтобы не совестно перед собой и перед Богом было."
Серафима улыбнулась. Машку Бог точно для красоты и радости создал. Мария обернулась и лицо её озарилось улыбкой:
- Сима! Милая! Радость какая! Давно не была ты. Ну проходи, проходи скорей. Замёрзла вся, дай руки. Ледяные ведь. Давай, давай, снимай свою одёжу. Сейчас на печку кину, просохнет быстро. Устала с дороги. А у меня ужин готов, сейчас отец с матерью придут и Гришка, за стол садиться будем. Как я рада, что ты приехала! - шебетала Маша, не умолкая и обнимая сестру.
- А где они? - спросила Серафима и сердце предательски ёкнуло.
- Да, в кузнице. Тятя с Гришей задержались, ну мама и пошла за ними. По дождю такому. Промокли тоже все, как пить дать. Ну давай же, давай, проходи, умойся. Я сейчас ширинку принесу, вытереться. А вот и они... - произнесла Маша, услышав топот на крыльце, и замерла, обернувшись к открывшейся двери.
- Здесь Николай Степанович живёт Елизаров? - на пороге их дома стоял краснооармеец в серой шинели, вымокшей от дождя.
- Здесь, - одновременно откликнулись девушки. Внутри у Маши всё замерло. Вчера её подруга Катерина рассказывала, как забрали её отца: он отказался вступить в колхоз и отдать под раздел своё имущество, нажитое тяжёлым трудом. Мария, сглотнув комок в горле, спросила: - Вы зачем пожаловали к нам?
Но тут Серафима выступила вперёд:
- Нет родителей дома. В город уехали вчера. Вернутся дня через три, не раньше, - сказала она и тут же охнула от резкой боли, когда один из непрошенных гостей схватил её резко за руку, заломил за спину и прошипел в самое ухо:
- Укрывать вздумала? Говори, где мать?
Первая глава здесь
Продолжение здесь
Любовь Милютина