Часть 15. Блокада. Поручение...
Часть 13. В артиллерийском полку...
Часть 1.....
...Выпьем за тех, кто командовал ротами
Кто умирал на снегу,
Кто в Ленинград пробивался болотами
Горло ломая врагу...
С.Шубин
Самым тягостным воспоминанием о моем пребывании в артполку было не ранение (да и было оно действительно легким и рана зажила "как на собаке"), а следующее событие. Меня вызвали на одну из наших батарей, где что-то не ладилось с орудием. Когда я уже собрался обратно и зашел в укрытие командира дивизиона проститься, командир разговаривал по полевому телефону:
Товарищ "второй", я здесь один, мой зам на "НП" (наблюдательном пункте), - и потом, увидев меня, продолжал, - товарищ второй! Здесь младший воентехник (назвал мою фамилию). Может его?.. Передаю, - и он передал мне трубку.
- У тебя есть карта? - услышал я голос начальника штаба нашего полка. - Так, найди на ней место, где ты сейчас находишься. Нашел?
Теперь ищи на северо-запад "мызу". Нашел? Справа высотка "15",- (по памяти вроде так), - Одним духом туда! Найдешь там "первого". Передай, что связь с ним прервана и главное: он и тот кого он сопровождает, должны немедленно прибыть к "двадцать первому" на станцию (наверное "Назия" - подумал я ). Все! Исполняй!
Что поделаешь, связь осуществлялась только по полевым телефонам и офицерами связи. Роль такого офицера связи пришлось выполнять мне.
Побежал трусцой - по уставу все приказы выполняются бегом. Возможно, читающий видел, как на парадах солидный полковник с брюшком трусцой подбегает к вызвавшему его генералу. Поплутав немного, по снежной целине добежал до мызы (вернее того, что от нее осталось). "Высотка" оказалась просто большим бугром, когда-то прикрытым сосняком. Теперь от мощных (судя по сохранившимся пням) деревьев осталось только воспоминание и бурелом, в котором и находился солидный блиндаж. Он был надежно перекрыт бревнами в несколько накатов и землей. Это, как я узнал позже, был наблюдательный пункт ("НП") командира дивизии ("соседа" нашей дивизии).
Командир нашего полка, вместе с незнакомым мне полковником, немедленно, после моего доклада, ушли, а я присел на каком-то ящике отдышаться (тяжело, да еще после голодовки бегать в валенках). Закурил. На меня никто не обращал внимания. Внезапно полковник (это был командир дивизии, фамилию которого я не могу припомнить) громко скомандовал "Время!" Тотчас где-то вблизи загремели орудия, воздух словно загудел. Затем раздался грохот отдаленных взрывов на переднем крае немецкой обороны. Я осторожно (чтобы не прогнали) пошел в угол блиндажа, к узкой щели для наблюдения, но в отдалении от высоких командиров, наблюдавших с помощью стереотрубы и биноклей поле боя. Однако артподготовка быстро кончилась.
- Эх! - вздохнул командир у стереотрубы, - разве это артподготовка?
- А откуда ей взяться, - ответил другой, - снарядов привозят с гулькин нос... Тихвин-то у противника. Вот и курева у начпрода нет! (Действительно, в войсках все вытряхнули из кисетов и карманов, даже табачную пыль).
В этот момент в небе вспыхнули белые ракеты - сигнал атаки. На снежное поле из окопов выскакивали цепи бойцов в белых маскировочных халатах. Издали доносились приглушенные крики "Ура!" На меня, случайно оказавшемся в блиндаже, по прежнему никто не обращал внимания, - вернее, им было не до меня. "Зуммерили" несколько полевых телефонов, раздавались команды и рапорты. Я, взяв висевший на гвозде свободный бинокль, впился глазами в происходящее на поле боя.
Элемент внезапности прошел, и немцы открыли ответный огонь. Теперь на снегу, среди бегущих в атаку красноармейцев, то тут, то там, вспыхивало пламя взрывов и было видно, как с размаха падали солдаты. Падали и там, где не было взрывов снарядов и мин, по-видимому, немцы вели, неслышный здесь, пулеметный огонь. Цепи залегли, но в воздух опять поднялись ракеты, и бойцы снова побежали, а из окопов поднимались все новые солдаты. И было нестерпимо тяжело, находясь в этом мощном блиндаже, в безопасности, наблюдать в смотровую щель, как в окошечко из кинобудки, это массовое превращение живых, теплых людей в холодные белые бугорки на белом холодном снегу... Это продолжалось долго! Наконец, в блиндаже произошло какое-то движение, последовали команды и в небе вспыхнули зеленые ракеты - "отбой!" Но уже немного белых фигурок, отползали, и скрывались в окопах. Я видел, что некоторые тащили или волокли по снегу раненых товарищей. Двое, пригнувшись, несли третьего и вдруг, уже недалеко от окопа, все трое упали и остались лежать... Впоследствии мне много раз приходилось видеть атаки наших воинов, однако, описанные мной бесчисленные белые бугорки на снежном поле, часто видятся мне, как немая картина в черно-белом кинофильме. И нет сил, вытравить ее из памяти...
Следующей ночью я периодически просыпался (была моя очередь дежурить по отливанию, накопившейся в приямке воды). Каждый раз я долго сидел и курил у светильника, сделанного из стреляной снарядной гильзы. Огонек светильника вздрагивал при каждом даже отдаленном взрыве снаряда или мины и я, невольно вновь и вновь раздумывал об увиденном днем. Нужны ли эти - "прямо в лоб", в плотный смертельный огонь, атаки? А их было немало. Или в том была жестокая необходимость? Даже не имея для этого достаточно средств и только теплящуюся надежду на успех? Такие вопросы занимали меня после возвращения в полк. Могут сказать: легко было тогда рассуждать мне, младшему лейтенанту, без года офицеру. Могут напомнить и слова Руставели: "Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны". Неужели автор заметок так глуп, что не понимал, как остро был необходим прорыв фронта для освобождения города, задыхающегося в тисках жестокой блокады. Нет! Прожив долгое время в осажденном городе, я это хорошо знал. Но к чему влекли эти, частые в тот период, атаки? Только к массовой гибели молодых, крепких и таких нужных стране мужчин. Как их не хватало в последующие годы войны.
Я понимал происходившее так: ставка требует, во что бы то ни стало прорвать фронт; фронтовое и армейское начальство тоже требует этого, командиры дивизий и полков хотят того же, но не имеют средств для успеха. Когда они заявляют, например, об отсутствии снарядов, им говорят: при хорошем командире лихая атака обязательно принесет успех! Как в гражданскую войну, когда плохо вооруженные красноармейцы громили хорошо оснащенные белые армии.
Это, наверное, был главный довод.
Теперь, когда Великая Отечественная война позади, архивы торопливо и жадно потрошатся историками, да и мы поумнели, многое стало яснее. Подтвердилось, что наши неуспешные действия и громадные потери на ленинградском фронте во многом, кроме других очень серьезных причин, были результатом действий командования методами и приемами гражданской войны двадцатых годов. Неустанно внедрял эти методы командующий фронтом "первый красный офицер" К.Е.Ворошилов. Слишком поздно это понял наш "гениальный" главнокомандующий, заменив его Г.К.Жуковым. А пока это не случилось, первый маршал, как говорили на фронте "много дров наломал". Мне рассказывали командиры, видевшие его "в деле", что он, действительно, проявлял незаурядную смелость, выскакивая из укрытия под огонь, чтобы подобно Чапаеву, вдохновить атакующих бойцов. Или выбегал на встречу отступающим, с пистолетом в руке, угрожая расстрелять бегущих. Вряд ли все это пристало маршалу, командующему миллионной армией. Но он того же требовал и от других командиров. Ворошилов проявлял бесполезную личную храбрость, но не имел ни понимания современной войны, ни таланта для руководства армией сотен тысяч воинов. Как известно, Ворошилов в гражданскую войну проявил себя хорошим организатором. Успешно создал под Царицыным 10-ю и на Украине 14-ю армии. Однако и там и там командовал неудачно. Не имел для этого знаний, военного опыта, да и таланта. Прославился же, будучи комиссаром (членом реввоенсовета первой конной армии С.М.Буденого. Благодаря природным талантам этого замечательного кавалериста (в личном плане очень похожего на наполеоновского маршала Марата.) В моем представлении он всегда был просто изворотливым политиканом. Что он действительно беспринципный политикан, можно было убедиться и по его поведению в 1958 году, когда он выступил против Хрущева, а затем снова переметнулся на его сторону. Мои суждения о К.Е.Ворошилове, как о личности, подтвердились, когда мне пришлось увидеть его "в натуре" в 1958 году в Пекине, где я тогда работал консультантом пекинского проектного института. Ворошилов прибыл в Пекин в сопровождении большой свиты. Своим поведением "рубахи парня", "солдатскими шутками", а вернее выходками, он приводил в смущение деликатно вежливых китайцев и в изумление советских граждан. Например, при встрече с большой аудитории специалистов и других советских граждан в концертном зале отеля "Дружба", Ворошилов, указывая на нашего посла в Пекине, сказал:
- Вот наш посол, академик Юдин, которого, если бы я не приехал, вам бы не увидеть. Вот он! - и громко хохоча, большим роскошным букетом (который ему преподнесли наши женщины) несколько раз ударил, как веником, по лысой голове пожилого академика. И, кажется, удивился, что зал не рассмеялся...
Пожалуй, мое отступление от рассказа о неудачной атаке, свидетелем которой я оказался, несколько затянулось. Это был первый и единственный случай во время войны, когда мне нечаянно пришлось находиться в разгар боя на "НП" командира дивизии. Увиденное тогда осталось для меня на длительное время душевной травмой.
В часы бессонницы я часто, снова и снова, вижу как наяву, эту болотистую заснеженную равнину, бегущих навстречу верной смерти красноармейцев, с винтовками в руках. Вижу, как многие из них падают "лицом на запад, спиной на восток" и застывают белыми бугорками. А ночью, думаю я, эти "бугорки", освещаемые немецкими осветительными ракетами, занесет снегом. Весной талые воды и болота поглотят их навсегда. Если только, много лет спустя, шарящие в поисках оружия "трофейщики" (может сыновья или внуки погибших) не обнаружат, что осталось от героев на нашей грешной земле.