В детской поликлинике царил сущий ад. В гигантской очереди в нужный ей 39-й кабинет никак не находилось последнего, она робко пробовала нащупать хвост, задавая сакраментальный вопрос в разных участках коридора, но очередь стойко хранила тайну. Наконец, ей неопределённо махнули в противоположный конец: «Там спросите», и она с сомнением «неужели может быть так далеко?» поплелась выяснять, как выглядит последний, а заодно и предпоследний, как это традиционно принято у нас в российских реалиях. Установив, наконец, зыбкую иерархию, она огляделась в поисках места, куда присесть. Выбрав просвет между весело переругивающейся молодой парой с двумя детьми с одной стороны и надсадно кашляющей девочкой с другой, она устало опустилась на лавку и взглянула на свой мобильный. Было начало первого.
Коридор был плотно заполнен детьми всех возрастов и громко общающимися взрослыми. Яблоку, конечно, нашлось бы местечко, но вот небольшому арбузу уже едва ли.
Ещё раз порадовавшись, что собственное дитя осталось дома, за пределами этого дурдома, она попыталась расслабиться, облокотившись о крашеный холод стены, и принялась считать детей, одновременно ужасаясь тому, что на пустяковую справку придётся потратить часа два, а то и три своей драгоценной жизни, а, возможно, и опоздать на работу, чего никак не хотелось допустить.
Детей в возрасте от года до пяти было, наверное, человек пятьдесят, никак не меньше, и дети эти играли, бегали, жили своей отдельной жизнью и составляли бесформенную шевелящуюся массу, в которой каждая частичка несла собственный смысл и имела свою хитроумную траекторию. Дети постарше вели себя солидно, играли в модные гаджеты различных модификаций. Грудничков она не заметила, кажется, они бывали по вторникам. Взрослые звучно общались, и среди этих разговоров было какое-то определённое роптание, прорывающееся в отдельных фразах. Что-то было не так, как обычно. В воздухе висело всеобщее напряжение.
Молоденькие педиатрессы с модными стрижками и озабоченными лицами время от времени высовывались из кабинетов, видимо, чтобы оценить масштабность стихии, объёмные медсёстры со стажем, нагруженные кипами медицинских карт, невероятным образом сочетали степенность поступи с ловкостью просачивания сквозь орущее человеческое месиво.
Возникшая из подсобки дебелая санитарка средних лет с фальшивым блондинистым пучком и картофельным носом, опытным глазом наметила себе прямой как стрела путь, и толпа чудесно расступилась перед авторитетом внушительной швабры.
Человеконенавистническим взглядом пройдясь по ногам присутствующих, санитарка, неразборчиво бормоча себе под нос, направилась к большой полупустой урне, знававшей более изобильные времена. Разочарованно заглянув в неё, она властно потыкала в содержимое своим орудием. Порядок есть порядок – принято утрамбовывать.
Тут нашу сомлевшую героиню осенило, что было не так. Не было бахил! Нигде! Ни на ком! Кстати, их не было ещё внизу, у гардероба, и не было их возле кабинетов. Ноги, так раздражавшие работницу поликлиники, находились здесь БЕЗ бахил! Таким образом, ею, обладательницей заветного белого халата, совершенно не реализована была законная возможность облаять нерадивого владельца ног, и отсутствие этой возможности несказанно огорчало, вносило диссонанс в заведённый порядок.
Тем временем, дверь всё впускала (и совершенно не выпускала) посетителей, которые войдя в прелый воздух коридора, на мгновение замирали на месте, узрев количество жаждущих. «Да вот она! Она крайняя в 39-й. Сидит вон! Эй! Спит, что ли?!» – грязный палец с остатками шеллака, принадлежавший громогласному женскому образу 56-го размера в яростном трикотаже, указывал на неё с соседней скамьи. Героиня подняла глаза – перед ней стояла миловидная девушка с мирно спящим на руках двухмесячным младенцем в шапочке с заячьими ушками («Рафаэлевская Мадонна» - мелькнула невольная ассоциация). Рука взметнулась вверх, как в школе, мол, я последняя, виновато улыбнулась, поднялась, уступая место. Мадонна села, благодарно просияв, и было что-то понимающее в их встретившихся взглядах, и реакция на крик неприятной бабы, и взаимная симпатия двух прекрасных робких существ, и общее восхищение неземным купидончиком.
«А вы не знаете, где бахилы брать?», - ангельски улыбнувшись, спросила молодая мать. «Да нет их сегодня почему-то. Идите так.» Та покачала гладко причёсанной головкой и прицокнула язычком, смиренно сокрушаясь. «Даже не знаю, стоит ли ждать…»
Тем временем подросток со свирепым лицом в изорванных джинсах и в верхней одежде втащил в коридор, словно на аркане, отчаянно упирающуюся сестрёнку-четырёхлетку в сильно изношенной куртёшке. Всё это происходило между ними молча и как будто абсолютно привычно. «Ишь ты, не хочет!» - громко прокомментировала трикотажная толстуха. Под мышкой пацан держал пухлую медицинскую карту, а девочка сжимала в перепачканной ручонке истерзанный мячик. Хмурым взглядом оценив ситуацию, как взрослый, спросив последнего, он посадил сестру на подоконник – единственное свободное местечко – и велел ждать его, сразу мгновенно исчезнув. Невозможно синие глаза малышки расширились от ужаса, но она не издала ни звука.
Купидончик, проснувшись, пронзил воплем и без того насыщенное звуками пространство, требуя законного кормления. Со словами «Я в комнату матери и ребенка» Мадонна удалилась. Девочка-четырёхлетка, уже целых семь минут находясь без родного человека на неудобном подоконнике, будто по команде, из солидарности с голодным маленьким человеком наполнила чудесные глаза ярко-синими слезами, которые она кинулась вытирать грязнущим рукавом так и не снятой куртки. Мячик, улучив момент, выскользнул из чумазых пальчиков, покатился по полу, не особо резво по причине необратимой сдутости. Сразу трое карапузов с разных сторон двинулись к новому предмету. Синие слёзки вмиг высохли, девочка проворно соскочила с подоконника, не позволяя еще одной несправедливости свершиться в этом мире.
Очередь покинула семья из пяти человек. Стало как будто светлее. Наша героиня пересела вперёд сразу на несколько мест, чтобы быть ближе к кабинету. Уже из отдаления наблюдала, как вернулся старший брат, и как заулыбалась сестра. И тут, на беду, проплывающая мимо санитарка увидела детей в куртках. Всё же её день состоялся. Было хорошо заметно, как радостно и недобро вспыхнули её глаза. «Что же это такое? Верхнюю одежду надо оставлять в гардеробе, мальчик!» - резко обратилась она, бесцеремонно схватив парня за плечо. Тот молча раздел сперва сестру, потом снял куртку сам. «В гардероб отнести, в гардероб!» - не унималась королева швабр. Парень взял сестру за руку, и они ушли вниз, на этот раз вдвоём. «Ну надо же, что за люди! Ведь написано! Грамотные все. Мало того, что бахил нет!» - всё утро сдерживаемый поток наконец прорвало.
Она сидела уже больше часа, а очередь уменьшилась всего-ничего. Тогда она решительно достала блокнот и начала рисовать. Быстрыми штрихами карандаша набросала кудрявую синеглазую девочку, резкие, неправильные черты ее брата, источающего сон младенца, прекрасноликую мать, объёмный белый халат со шваброй, детей, возящихся с игрушечным самосвалом, у которого всё время отваливалось и норовило залезть в чей-нибудь рот колесо, невероятные трикотажно-громогласные телеса, отдельно чей-то престарелый беззубый рот, детскую руку в гипсе и еще множество подмеченных деталей. Подмеченных украдкой, потому что прямо смотреть на человека она стеснялась, зато стремительным фотографирующим взглядом схватывала элементы и быстро переносила их на бумагу. Со стороны невозможно было догадаться, что она рисует, тем более с натуры. К счастью, никто и не обращал внимания. Так и скоротала времечко, погружённая в творческий процесс, поэтапно добравшись до вожделенной двери. На работу, кстати, даже не опоздала.