Часть 14. Смерть на болотах Синявина...
Часть 12. Первый день на фронте...
Часть 1.....
Пылают города, охваченные дымом,
Гремит в седых лесах суровый бог войны.
В.Гусев
В штабе артполка меня встретили доброжелательно, с интересом. Здесь с тревогой следили за страшным и кровавым сражением Ленинграда с врагом. Мне подвинули котелок с подогретой в печурке кашей, сухари и сладкий чай. Какое наслаждение. И буквально потрошили, выспрашивая новости. Кое-кто из офицеров штаба были из Питера, но и все здесь - с другой стороны фронта, дрались за Ленинград. Как всегда наравне с верной информацией на фронте "гуляло" много слухов, иногда просто диких и не хочется здесь их вспоминать. Информацией нас тогда не очень баловали. А чем меньше информации - тем больше домыслов и слухов. Утром следующего дня я проснулся в землянке, куда меня пристроили на ночь. В землянке никого не было, видимо мне дали отоспаться с дороги. На печурке стоит каша (конечно пшенная). И теплый чай в солдатском котелке. Наскоро съев кашу, я вышел на свет божий - лесную полянку, залитую светом. Неподалеку стояла шеренга красноармейцев в новеньких, еще не измятых шинелях и не растоптанных валенках. Перед строем командир полка - подполковник и несколько уже мне знакомых командиров. Как я понял, подполковник принимал пополнение. Я подошел поближе и "козырнув" остановился.
Подполковник выявил ранее служивших в артиллерии, затем водителей, имевших водительские права и так далее. Остался один, чернявый, с характерными чертами лица, еврей. Произошел удививший меня разговор:
- Ну а что будем делать с вами? - спросил командир полка. Красноармеец молчал.
- Начхим просил человека, - подсказал начальник штаба.
- Да куда мы его не отправим, он все равно окажется вскоре в тыловой службе, - резко сказал командир, - ведь так? - обратился он к еврею. Тот к моему удивлению, молчал и как-то виновато улыбался.
- Пойдешь в почтальоны? - спросил подполковник. Еврей продолжал молчать и улыбаться.
- Ну, конечно, пойдешь, - продолжал командир, обернулся к штабному офицеру, - запишите, - и пошел в штабной блиндаж. Я поразился, что офицеры штаба отнеслись к происшедшему с безразличием. Да и красноармеец-еврей отнесся ко всему спокойно. И вроде был даже доволен. Я вспомнил, что когда при бомбежках, явно в панике, погибли начальник курсов и преподаватель - оба евреи, кое-кто из курсантов подчеркивал это обстоятельство, но эти суждения быстро забылись. Перед глазами были архитектор Асс и мой напарник по патрулю Серафимович, оба евреи, которые вели себя достойно в любых обстоятельствах. Находясь в недоумении, я спросил одного из штабных.
- Видите ли, - ответил он. - И у нас в полку есть несколько солдат и командир одной батареи - евреи. К ним относятся просто, не замечая их национальности. Потому что служат нормально, как все. А вот один командир утверждает, что среди евреев есть просто евреи - нормальные ребята, а есть... - и он назвал слово, каким раньше называли евреев в России, на Украине и в Польше. - Вот их командиры батарей в боевые расчеты стараются не брать, не надеются, боятся, что подведут. Не правда ли странная "квалификация"?
Мне показалось, что "некий" командир дивизиона - это он сам, изложивший мне эти странные соображения. Впрочем, ни здесь, ни на других фронтах я больше ни разу не слышал такого рода суждений.
Возможно, командира подправил бы комиссар полка, но он в то время отсутствовал.
Я согласен с одним моим другом - офицером из евреев. Он как-то в разговоре сказал:
- Да, я еврей. Но не французский и не немецкий - я русский еврей и моя Родина - Россия. И среди евреев, как и у русских, есть храбрецы и неприглядные трусы. Часто можно слышать, что, мол, евреи и на фронте хорошо устраиваются. Например, в интенданты. А я вот "устроился" танкистом. Некоторые евреи "устраиваются" в герои Советского Союза. Тогда о национальности почему-то не вспоминают. Все такие, какими их мама родила и отец воспитал.
На "жилье" меня устроили в землянку "начальников" служб: артснабжения, Начхим и других "технарей" неподалеку от штаба в болотистом лесу. Внутри было даже уютно: стены, пол и лежанки из тонких березовых жердей и только потолок - из сосновых бревен в два наката. Один недостаток: даже в тридцатиградусные морозы под настилом набиралась болотная вода. Приходилось по очереди дежурить по ночам, вычерпывать воду из приямка и выносить ее из землянки. До десяти-двенадцати ведер за ночь!
Мои сожители - лейтенанты и старшие лейтенанты, поглядывали на меня с сочувствием: я был из блокадного Ленинграда и с их точки зрения, пожилым (они были лет на шесть-восемь моложе меня). И снисходительно: они были кадровые командиры, окончившие нормальные военные училища, и все уже хлебнули фронтового лиха, отступая с боями из Прибалтики. И только здесь окопались в обороне.
А настроения у них такие:
- Уря, уря! Что такое "вас из дас"? Немцы драпают от нас! Так драпают, что догнать нас не могут! Только в этих Синявинских болотах и догнали... На весь мир расхвастались: "да мы их левой рукой!" - а воевать не умеем. "Неожиданность, внезапность!" - какая ерунда! А зачем, черт возьми, демонтировали все тяжелое вооружение с оборонительных укреплений на старой границе, не закончив строительство новых укреплений? Ах да! Собирались воевать на чужой территории. А вон финны, маленькая страна - переплюнуть можно, сколько продержались за укреплениями Линии Маннергейма... Ведь это был и нам хороший урок!
Ты бы посмотрел, младший (это мне), какие склады вооружений и припасов мы оставили. Ведь все, чуть ли не вплотную к границе подтащили - собирались только сокрушительно наступать. Только вперед! Разве бы допустила наша армия, при хорошей организации обороны, чтобы немцы подошли вплотную к Ленинграду? Москве? Нет. Об обороне не думали, к ней не готовились. Даже в уставах об обороне - глухо, почти шепотом... И тому подобное твердили мои новые коллеги, и все в таком же духе. Многое из их рассказов и суждений поясняло наши невзгоды на фронте и, с кое-чем я был готов согласиться. Однако, "плетью обуха не перешибешь", и в армии были "сексоты". Слава богу, что никто из соответствующих органов не слышал разговоров этих мальчишек.
На мои предостережения они отвечали:
- Ни хрена! Дальше фронта не пошлют!
Тогда я рассказал кое-что из моего дальневосточного опыта (меня раз, правда ненадолго, "забирали") и они немного поутихли. Собственно, в землянке мы только ночевали. А с раннего утра - то на одной батарее, то на другой, то на складах боеприпасов. Но боеприпасов было очень мало: ведь Тихвин захватили немцы и мы были отрезаны от баз снабжения. А вот вооружение полка меня потрясло. Я полагал, что неплохо знаю материальную часть артиллерии нашей армии и отчасти - немецкой. Но, оказывается, ошибался: в нескольких батареях имелись пушки на деревянных (как на крестьянских телегах) колесах, с амортизаторами ствола не гидравлическими, а просто из пачек толстой резины. При стрельбе они прыгали как лягушки. Это были пушки образца времен японской войны. Такие пушки я видел только на картинках в старинных журналах.
- И это "Бог войны"? - спросил я.
- А что же ты хочешь? - объяснил мне один лейтенант. - Тебе говорили, какие у нас были потери на границе и при отступлении.
Вот и воюем теперь этими музейными экспонатами! - Что ж - пришлось осваивать эту прадедовскую технику и завидовать тем, кто имеет современные пушки "ЗИС" или гаубицы "М-30". И не только им: пробираясь однажды под редким артобстрелом на одну из батарей, я увидел странную автомашину с каким-то грузом, закрытым брезентом. Машина остановилась, подскочили солдаты, скинули брезент и обнажили металлическую конструкцию, на которой разместились мины с характерными хвостовыми стабилизаторами. Я хотел поближе рассмотреть машину, но ко мне подбежал красноармеец с ППШ (тогда еще редким в армии автоматом) и предложил удалиться. Я начал с ним спорить, но в этот момент из хвостов мин вырвалось пламя, мины скользнули по металлическим направляющим и устремились в сторону передовой. Машина тотчас же развернулась, красноармеец, махнув рукой, вскочил на подножку и машина умчалась. Вдруг (я не отошел и полсотни метров) начался артобстрел площадки, по-видимому, немцы ее засекли. Пришлось полежать минут десять в засыпанной снегом канаве. Пока не утихло. На батарее мне рассказали об увиденном мною оружии. Это - секретная новинка - "РС" (реактивная система). Здесь некоторые называют ее "Гитарой", но больше - "Катюшей". Говорят, немцы панически боятся этого нового оружия. Они выслеживают "эрэски" с помощью самолетов-разведчиков и своей агентуры. Стараются засечь место, где был произведен залп и нещадно "обрабатывают" его снарядами и минами. Якобы, по рассказам пленных немцев, сам Гитлер обещал большую награду, захватившим "Катюшу". К своим установкам боевые расчеты никого близко не подпускают. Брезент, которым всегда покрыты машины, снимают только перед залпом.
Этих "эрэсок" тогда у нас на фронте было совсем мало. Впоследствии они стали символом наступления. На всех фронтах, когда рядом на передовой появлялись "Катюши", все понимали: сейчас начнется интенсивная артподготовка (если она уже не идет), потом "Катюши" дадут залп и в атаку пойдут танки, сопровождаемые "царицей полей" пехотой. Но это будет потом, когда страна установит паритет с армией врага, а потом и превзойдет его по военной технике, а военачальники всех степеней наберут необходимый опыт и умение.
- Увы, еще шел только 1941 год, а успехи и Победа были "как в костре потухшем уголек"....