Ключ Крутого лога
- Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд
Когда заблудишься, всегда иди к истоку
Часто ли мы в суете дней вспоминаем своих родителей, что знаем о судьбе дедов и прадедов? А ведь не будь их, не было бы и нас. В старину люди вели семейную родословную до седьмого колена, и эти знания помогали им в верном направлении прокладывать свою жизненную колею. В одной из авторских басен о славянах есть такие слова: «Когда заблудишься, всегда иди к истоку». Жизнь приобретёт совсем иной смысл, если будешь помнить о своих корнях, знать, как жили и о чём мечтали твои предки. В очерке рассказывается об истории семьи спецпереселенцев, навсегда связавших свою судьбу с суровыми местами с чарующим названием – #Надеждинск .
Крутой лог – это лесной яр в двадцати минутах ходьбы от северной окраины уральского города Серова. Место живописное, если не сказать легендарное. В годы гражданской войны здесь прятался от колчаковцев отряд красноармейцев, бежавших из города. В детские годы мы ходили туда играть в «войнушку», вооружившись самодельными деревянными пистолетами и автоматами. Уже на подходе к логу начинали укрываться за деревьями и устраивать засады, прятались в высоких кочках сухого мшистого болота и попутно срывали горошины голубики и черники, алые бусинки костяники. Нередко во мху попадались нарядные бутончики сладкой морошки и княженики – «царской» ягоды, как мы её тогда называли, ближе к осени поспевали брусника с клюквой.
Слышите звучную певучесть этих названий? Их автор – народ, испокон веков кормившийся лесными дарами. Какое слово ни возьми, всё точно и к месту, ни убавить, ни прибавить: брус-ника, смо-родина, чер-ника, земля-ника. Со смородиной-родиной всё ясно, а почему ника? Впрочем, понятно: чтобы сорвать ягоду, надо низко поклониться земле-кормилице. К тому же Ника – это победа. Сходил в лес, покланялся, значит, победил свою леность, получил пользу и удовольствие от вкусного земного дара. Набегаешься, бывало, по болотам да полянам, устанешь от жары и комариного зудения, и ноги сами несут тебя к роднику. Он, любезный, пробил небольшое углубление у самой низины лога и сверкает на солнышке всеми цветами радуги. Словно приглашает: подходи, всегда рад помочь утолить твою жажду. Встанешь на коленки, низко поклонишься воде, опустив голову в природный колодец, и жадно пьёшь леденящую живительную влагу. Уже зубы ломит и живот раздулся как пузырь, а всё не перестаёшь кланяться спасительному ключу, чтобы с каждым глотком набраться земной силы.
Ладошками воду черпали редко. Стоило взять три-четыре пригоршни хрустального серебра, сразу хмурился и мутнел ключ-батюшка. Однако, ненадолго. Спустя две-три минуты он снова чист и светел – это пульсирующая из-под земли вода теснила муть, прижимала её к стенкам, а вскоре и вовсе уводила по узкому руслу ручейка на самое дно Крутого лога. Каждую весну яр заполнялся бурными талыми водами, и когда они убегали в Сосьву-реку, оставался чистый ручей, подпитываемый родниками. Удивительное дело – сколько мы ни пили студёную ключевую воду, никто из нас простудой или ангиной не страдал. А ведь пили, пока зубы от холода не застучат. Да ещё и студили потное тело, обливая друг друга, и хоть бы что! Видно, с тех самых пор у меня на всю жизнь укоренилась привычка умываться холодной водой. Ополоснёшься, глубоко вдохнёшь бодрящую свежесть, и словно заново родился!
Сразу за Крутым логом начинался смешанный лес – любимое грибное и ягодное место обитателей деревянных бараков Советского поселка, построенных в начале войны. Здесь подальше от города селили переселенцев, «раскулаченных» во времена сталинской коллективизации. Лес их кормил и поил, согревал в лютые холода. Сухостой люди вывозили по первому снегу вручную на самодельных волокушах – широких обтёсанных досках, обмазанных навозом и облитых водой на морозе для лучшего скольжения. Ребята постарше использовали такие лотки вместо саней, катаясь с горок. Наш одноэтажный барак стоял на отшибе, за ним до самой лесной опушки тянулись картофельные огороды, спасавшие ссыльных от голода. Бараки были типичными деревянными времянками сталинской эпохи с общим коридором и квартирами напротив друг друга. Семьям с двумя-тремя детьми полагалась одна комната, многодетным две. Входные двери были обиты мешковиной, чтобы не пропускать холод. Но это не спасало – в сильные морозы дверь обрастала ледяшками и плохо закрывалась, а «удобства» были на улице.
Я со старшими братьями Васей, Витей и сестрой Зиной грелись у печки-плиты, разделявшей жилище на две части – кухню и комнатку. От холода можно было спастись и на деревянных полатях, устроенных под потолком рядом с дымоходом. За неимением простыней и пододеяльников тут лежал целый ворох рваных одеял и старой одежды. За ситцевой занавеской было тепло, но ощущался стойкий запах керосина и дуста. Ими родители периодически травили клопов, которые по ночам не давали спать. Эти кровососы были настоящим бедствием для обитателей бараков. Комнату по соседству занимала семья Романовых. Дети тёти Шуры Лёня и Нина были ровесниками Зины и часто приходили к нам играть. Правда, магазинных игрушек ни у кого не было, их заменяли самодельные куклы и черепки фарфоровой посуды. Разбитые блюдца с цветочками ребята находили близ расположенной неподалёку воинской части — там в х казармах за высоким забором жили конвоиры, охранявшие поселенцев.
Едой в раннем детстве нас не баловали. Основным продуктом был хлеб, его делили на части, чтобы досталось каждому. Мы посыпали ломтики солью, иногда поджаривали на горячей чугунной плите до хрустящей корочки. Если утром на хлеб капнут постного масла, да ещё сверху насыплют чайную ложечку сахара, значит, день начался с праздника. Хватаешь свой кусок со стола и бежишь на улицу, где почти всегда было чем поживиться. Весной на опушке собирали с молодых сосенок пестики — нежные зелёные побеги и набивали ими пустой живот. Летом кормились в лесу, где на солнечных полянах росли земляника и сыроежки с маслятами. Проткнёшь грибы прутом или проволокой, посыплешь щепоткой соли и поджариваешь над углями костра. Ближе к осени местом притяжения были огороды, где росли репа, лук, капуста с картошкой. И всё же именно хлеб оставался самым главным кормильцем. Когда кто-то выходил на улицу с куском, можно было услышать такой диалог: «Колька, дай хлеба!». Тот в ответ: «Полезай на небо». «А где лестница?». «У Черепановых!».
Прибытковы, Васильченко, Албычевы... Детская память сохранила десятки фамилий соседей, а вот большинство лиц, к сожалению, уже скрыла пелена времени. Сестра Зина старше меня на семь лет, и её воспоминания о жизни в бараке намного полнее и ярче. Особенно ей запомнилось, как родители по утрам ставили у порога ведро детям для туалета, запирали дверь на ключ и до позднего вечера уходили на работу. Постоянными гостями у нас были Лёня и Нина Романовы, которых приводила тетя Шура. Играли в незатейливые игры, читали сказки. Однажды ребята чуть не затискали до смерти козлёнка — мама занесла его в дом, чтобы не замёрз в сарайке. Досталось и мне, когда я был ещё грудничком и мама доверила меня затворникам. Заигравшись ребёнком в пелёнках, они уронили братца в подполье! Этот случай впоследствии стал семейной легендой, а для Зины, отработавшей более трёх десятков лет в детском саду Серовского механического завода, послужил хорошим уроком воспитания. Но была ещё одна легенда, вернее, быль, которая по счастливой случайности не закончилась трагедией. Едва научившись ходить, я отправился по дороге в лес. Вечером родители пришли с работы, а младшего сына-«поскрёбыша», как меня называл отец, нет дома. Куда подевался ребёнок? Старшие братья и сестра молчали, виновато опустив головы. Стали повсюду искать, пошли по соседям – никто ничего не знает. Мать побежала по посёлку, расспрашивала всех встречных-поперечных. И тут какая-то женщина сказала, что видела мальчика, который шёл к лесу. Выходит, туда, к Крутому логу, больше некуда. Отец вспоминал, что уже в потёмках нашёл меня, посиневшего от холода. Я сидел под деревом, дул на ладони и тихо приговаривал: «Папа, руки, мама, руки». Какая же неведомая сила вела меня по дороге к роднику?
По рассказам родителей, условия жизни в бараке ещё считались райскими по сравнению с тем, что довелось им испытать в начале ссылки. Семью моего деда Михаила Афанасьевича Молокова раскулачили в 1929 году за то, что в деревне Харлуши под Челябинском у него был просторный дом с наделом земли, несколько лошадей, пара коров и другая хозяйская живность. Уральский казак, участник первой мировой войны отказался отдавать нажитое добро в колхоз, и его вместе с домочадцами отправили на северный Урал строить завод в Надеждинске (так в ту пору назывался город Серов). Не пощадили и его двадцатипятилетнего сына Андрея, моего будущего отца, который к тому времени вернулся домой со службы в Красной армии.
Всю дорогу от Челябинска ссыльных везли в вагонах из-под угля и морозным вечером выгрузили прямо в снег близ станции Волчанка — обживайтесь, враги народа! Кто сумел разжечь костер и устроился спать у огня, тот дожил до рассвета. Местом постоянного жительства вскоре стал пригородный поселок Новая Кола, где выживших поселили в старых вагонах с нарами, выделив каждой семье по закутку. Если детей было двое-трое, тесное помещение делили пополам матерчатой занавеской, она служила «стенкой» между соседями. В холодных «квартирах» с удобствами во дворе царила жуткая антисанитария, изматывающая жизнь поселенцев.
В 1930 году из села Мизоново в Тюменской области на север Урала выслали семью деда по материнской линии. Федор Несторович Скорин, чьи предки ещё при царе переселились в западную Сибирь из Белоруссии, и его супруга Марфа Меркурьевна растили пятерых дочек и сына (моя мама Анастасия была третьей в семье). Чтобы прокормить детей, дед на время сева и уборки, понятное дело, нанимал на работу помощников-соседей. За это платил частью урожая, ведь за просто так никто бы в поле не пошёл. И вот за использование наёмного труда батраков крестьянская семья поплатилась конфискацией дома и ссылкой в Надеждинск. - Нам разрешили взять в дорогу только самое необходимое, – вспоминала мама, которой в ту пору было 16 лет. – Когда грузили вещи на подводу, подбегали соседи и выхватывали с воза кто платок, кто одеяло. Мы в голос ревели, но это не помогло. В дороге простудился и умер наш четырёхлетний братик. А вскоре схоронили и маму, она не смогла пережить эту трагедию.
В начале 30-х годов дешевую рабочую силу #спецконтингент а власти стали использовать на строительстве механического завода, второго в городе по масштабам после металлургического. Он получил название «Почтовый ящик № 76» и начал выпускать военную продукцию — стальные корпуса артиллерийских снарядов. Наш отец Андрей Михайлович работал на этом оборонном предприятии до пенсии. Он женился ещё до войны, в 1934 году в семье появился сын Василий, мой старший брат. Ему было три года, когда тяжело заболела и умерла его мать. В марте 1939 - го отец женился во второй раз на Анастасии Фёдоровне Дорошенко. У мамы это тоже был второй брак. Её первого мужа ссыльного украинца Сергея Дорошенко расстреляли в 1937 году. Арест был неожиданным, его разбудили среди ночи и с группой других арестованных увезли в областной центр. Не прошло и месяца, как молодая жена стала вдовой, получив извещение о болезни и смерти мужа. Она поехала в #Свердловск , но ей не показали даже могилу, только выдали личные вещи. Почему погиб человек в самом расцвете сил, осталось государственной тайной. И лишь спустя десятилетия родственники репрессированных узнали о массовых расстрелах по разнарядке, пик которых пришёлся на 1937 год. Видимо, так партийная верхушка страны отмечала 20-ю годовщину революции.
С началом войны работникам оборонного завода дали «бронь» и переселили в бараки будущего Советского посёлка. Ссыльных власти в армию не брали, опасаясь случаев дезертирства. На фронт попадали только самые настойчивые добровольцы и подросшие дети поселенцев. Из семьи Скориных призвали семнадцатилетнюю Марусю, младшую сестру мамы. Она была санитаркой, вытаскивала с поля боя раненых. Спасла немало жизней, а себя не уберегла от простуды в морозные зимы, из-за чего часто болела в послевоенные годы. На смену ушедших на фронт в заводские цеха привозили рабочую силу из среднеазиатских республик, в городе их называли «нацменами» – национальным меньшинством. На завод их пропускали по отгороженному узкому проходу на перекидном пешеходном мосту, до сих пор сохранившемуся, как и название «азиатская проходная». Они жили в вагонах и бараках по соседству со спецпоселенцами. Отец рассказывал, как много приезжих гибло от непривычного для них мороза, особенно в первую зиму войны.
- Иду утром в уборную, смотрю, кто-то из приезжих неподвижно стоит возле дверей и не отзывается, – вспоминал он один такой эпизод. – Подхожу, трогаю за рукав, а он падает прямо на меня как подкошенный! То ли замёрз на ходу, то ли кто прислонил, уже покойника.
Закалённые трудовым фронтом ссыльные крестьяне самоотверженно работали по 12, а то и более часов без выходных и отпусков, в короткий перерыв проглатывая пустую похлёбку, и приближали общую победу над врагом, снабжая бойцов боеприпасами. Как на передовой тут тоже было немало людских потерь и тяжелых ранений. В 1944 году от постоянного переутомления в возрасте 68 лет умер дед Михаил, почти сразу же вслед за ним скончался его младший сын Николай, брат отца. Их останки и поныне лежат где-то на старом кладбище Новой Колы. Когда отец в 1964 году вышел на пенсию, мы пытались найти могилы, но увидели лишь безымянные холмики, ведь даже памятников «врагам народа» не ставили. В военные годы пострадал дед Фёдор, работавший на железной дороге — он попал под поезд и ему отрезало ногу. Труженики тыла тоже получали награды, хоть и не боевые, но не менее почётные. Ведь недаром сказал поэт: «Из одного металла льют медаль за бой, медаль за труд». В конце войны многих работников завода наградили медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941-1945 годов», в их числе был и наш батя.
Каким запасом физических и душевных сил надо было обладать, чтобы пройти эти невероятно тяжелые испытания! У Федора Несторовича Скорина их оказалось даже с избытком. Похоронив жену и маленького сына, выдав замуж пятерых дочерей, он, безногий калека, женился во второй раз и вырастил четырех сыновей. Чтобы содержать семью, дед продолжал работать до преклонных лет. Такой же трудолюбивой, заботливой и неутомимой я всегда буду помнить и маму. Она работала техничкой почти до 80 лет, пока не потеряла зрение, и всего один год не дожила до ста лет. Даже немощной лёжа в постели рвалась на работу, чтобы хоть чем-нибудь помочь детям и внукам. Этим качествам наших дорогих незабвенных предков можно без конца удивляться и восхищаться, но меня всегда поражало их безграничное терпение и покорность судьбе, спокойное и мудрое отношение к жизненным невзгодам. Казалось бы, пережив столько несправедливостей, они могли хотя бы на кухне ругать советскую власть, ставшую источником их бед. Но я никогда не слышал ни от отца, ни от матери бранного слова или горьких сетований на судьбу. Может, таким образом они просто оберегали нас от возможных репрессий?
В январе 1947 года, за шесть месяцев до моего рождения, отцу выдали справку об освобождении из спецпоселения без ограничения. Видом на жительство она служить не могла, но дозволяла строить частный дом, чем родители и занялись вместе с семьями других ссыльных. Строительство велось согласно генерального плана поселка, которому словно в насмешку над жильцами дали название Советский. Видно, посчитали, что «враги народа» исправились и теперь могут жить как все остальные. Нам отвели земельный участок в шесть соток в самом начале третьей линии — улицы Спортивной, неподалёку от «шамотки». Так жители местных бараков называли фабрику по производству огнеупорного кирпича-шамота для доменных и сталеплавильных печей металлургического завода. До новоселья в 1951 году было ещё далеко, и семья продолжала жить в бараке.
После схода снега закипели дела на строительстве дома. Отец привёз из лесной делянки брёвна, чистил от коры и рубил сруб-пятистенок. Так поднимали свои строения все ссыльные, у кого на это хватало сил и зарплаты. Денег, конечно, было в обрез, но люди приходили на помощь друг другу, ведь среди них были первоклассные плотники и столяры, печники и штукатуры, кровельщики и маляры. Андрей Михайлович считался отличным жестянщиком и кроме крыш из кровельного железа делал оцинкованные вёдра, баки, ковшики для воды и другие полезные в хозяйстве вещи. Мастера «шабашили» и кооперировались между собой, в результате в посёлке как грибы после дождя росли добротные дома.
Мама возила на тачке тяжёлые камни для фундамента дома, когда у неё начались родовые схватки. Повитухой была соседка Фёкла Белова, мать большого семейства. Сама она тоже находилась на последнем месяце беременности, и в июле благополучно родила сына, подарив мне друга детства Вовку. Это с ним мы бегали к Крутому логу, вместе учились в школе № 19 в параллельных классах, занимались в кружке технического моделирования и самодельными клюшками играли в дворовый хоккей с ребятами из первой линии. Володя был классным лыжником и постоянно участвовал в городских и даже областных соревнованиях. Он служил на китайской границе и однажды попал в кадр кинофильма Андрея Тарковского. Там есть эпизод, где цепь наших ребят-пограничников сдерживает толпу разъярённых хунвэйбинов. Сюжет документальный, не постановочный, но знаменитый режиссёр вставил его в художественную ленту. Широкоплечий чернобровый сержант в цепи солдат – это и есть мой закадычный друг детства Володя Белов.
Кто бы мог подумать, что он, пышущий здоровьем и оптимизмом, раньше времени превратится в больного немощного старика и не дотянет даже до шестидесяти лет! Я был просто поражён его видом, когда в начале 90-х годов приезжал во время отпуска к родственникам в Серов и встретился с другом. Он рассказал о главной причине своих болезней – заводе ферросплавов, построенном в годы нашего детства на лесной опушке неподалеку от того места, где начинается Крутой лог. За три десятка лет гордость развитого социализма не только загадит толстым слоем ядовитых отходов грибные и ягодные места во всей округе, но и досрочно спровадит на соседнее кладбище значительную часть городского населения. После службы в армии и до выхода на пенсию Володя четверть века работал старшим плавильщиком в этом земном аду.
Мне шёл пятый год, когда семья наконец-то оставила барак и переселилась в ещё недостроенный дом. По соседству тоже стояли бараки, но они были двухэтажными и считались более благоустроенными. В таких селили вольнонаёмных рабочих, приезжавших на Урал из других областей. Среди обитателей были и вечно пьяные «пролетарии», и шустрая шпана – потомки тех, кого в годы войны высылали из крупных городов прифронтовой зоны и из Москвы за 101-й километр. В ближайшем от нашего дома бараке жил ещё один друг моего детства одноклассник Женька Комышев. Его родители приехали в Серов из Кировской области. Дядя Ваня работал дома – подшивал валенки, чинил разную обувь и при этом сыпал вятскими шутками-прибаутками. При разговоре он смешно шепелявил из-за оттопыренной нижней губы, которая помогала ему в работе. Когда дядя Ваня садился на табурет и брал в руки инструмент, он доставал из банки-жестянки несколько деревянных шпилек или гвоздей и клал их на губу, чтобы всегда были под рукой. Валенки подшивал виртуозно, ловко орудуя шилом и дратвой. От заказов соседей не было отбоя, но за работу ему чаще платили не деньгами, а чекушкой или поллитровкой.
Новый дом на Спортивной изменил к лучшему весь уклад жизни нашей семьи. Мама по праздникам пекла в русской печи пироги и ватрушки с картошкой, позднее баловала нас вкусными пряниками, жестяные формы для которых сделал отец. Печь удалась на славу, её мастерски сложил лучший печник посёлка, а может и всего города, дядя Вася Черкасов. Я хорошо помню его испачканные глиной руки, большие и узловатые, они неторопливо месили раствор, ловко брали кирпич за кирпичом и укладывали в ряды. На печи была устроена просторная лежанка, заменившая нам полати. Красота да и только!
Правда, иногда на лежанке появлялся неудобный сосед — деревянный бочонок литров на пятьдесят, в котором мама делала бражку для отца. Кроме дрожжей и сахара, она добавляла несколько горстей сушёной вишни, которую покупала на рынке. От печного тепла содержимое начинало бродить, бочонок шевелился как живой, издавал всхлипывающие звуки и норовил выплюнуть плотную деревянную затычку. Дальше начиналось самое интересное — глава семейства каждый вечер доставал бочонок, вытаскивал пробку и наливал для дегустации полную кружку. «Да рано ещё, не поспела твоя брага!», – с укоризной говорила мама. «А мы сейчас проверим», – отвечал он, и морщась от душного запаха пил коричневую бурду.
Стрелять из ружья меня научил брат Виталий. Понятно, где был наш тир – в Крутом логу. Тут мы без опаски кого-нибудь нечаянно подстрелить палили по пустым консервным банкам. Батя обычно заряжал гильзы рубленым свинцом, и когда такой заряд попадал в цель, жестянка с одного выстрела приобретала вид решета. Когда я начал в одиночку ходить на охоту, брал и патроны с мелкой дробью. Один раз в качестве трофея принёс домой белку, потом рябчика. А в третий раз сдуру пальнул по дятлу, да так, что пригвоздил его к дереву зарядом свинца. Бедная птица осталась висеть на стволе словно распятие. Лапы у неё намертво вонзились в кору, крылья были раскинуты, хвост упёрся в дерево. Дятел был красавцем, с нарядным оперением, и мне так стало его жалко, что не передать словами! С тех пор в лес с ружьём я не ходил, потеряв всякий интерес к охоте.
Только спустя годы в голову пришли нужные слова об этом поучительном случае, и я написал такие короткие строки:
- Надо ж было так случиться –
Дятла я убил случайно!
И поныне эта птица
По ночам мне часто снится,
Прямо в сердце мне стучится
И в глаза глядит печально.
Рыбалка – совсем другое дело. Помню, первую в жизни рыбку выловил в шесть лет в Сосьве. Мы с соседскими ребятами рыбачили тогда на бонах – узких бревенчатых плотах для лесосплава, тянувшихся вдоль берега. На рыбалку мы ездили на велосипедах километров за двадцать от города. Собирались как на праздник, вставали ни свет ни заря и часто оставались на ночёвку в шалаше или стогу сена. Какое же было блаженство встретить на речке восход солнца! Нет, не зря мудрые говорили, что время, проведённое на рыбной ловле, не засчитывается в годы жизни. К сожалению, нам не посчастливилось отведать знаменитой сосьвинской сельди, которую в давние времена привозили с Урала даже на царский стол. Позже эту необычайно вкусную и нежную рыбку стали называть кремлёвской, значит, она попадала и на стол самого «отца народов». Бывалые рыболовы рассказывали, как ловили её в Северной Сосьве, и тут же на берегу ели, чуть подсолённую.
Народ-победитель расхлёбывал тяжёлые последствия германского нашествия, отдавал все силы на восстановление страны после разрухи. Потихоньку с каждым годом улучшалась жизнь людей, и этот процесс шёл бы значительно быстрее, если бы не давление внешних враждебных сил. Разворачивалась холодная война, она отвлекала природные и людские ресурсы на гонку вооружений. Серовский механический завод не только не остановил производство, но и по программе послевоенной конверсии стал наращивать выполнение новых оборонных заказов.
В конце 50-х годов между бараками для ссыльных и Крутым логом на месте, где стояли казармы конвоиров, спешно начали размещать воинскую часть противовоздушной обороны, переброшенную из Армении. Спешка была вызвана тем, что в ту пору американские самолёты-разведчики летали на большой высоте над Уралом как над родной Калифорнией. Мы с интересом наблюдали установку антенн и радиолокационных станций. До появления забора с колючей проволокой ходили в солдатский клуб смотреть кинофильмы, и никто нас, мальчишек, не прогонял. Чаще там крутили ленты для взрослых, и сцены с поцелуями вызывали такой одобрительный гул в зале, как после забитого гола на городском стадионе. Появление в здешних местах локаторов совпало с окончанием полётов наглых американцев. Во время первомайской демонстрации в уральском небе был сбит ракетой высотный У-2, и летчик-шпион Пауэрс попал в плен, о чём победно трубили по радио и в газетах. Заслуга в этом принадлежала бдительным локаторщикам из воинской части у Крутого лога. С той поры чужие самолёты над нашей страной больше не летали
Оригинал статьи размещен в июльском номере журнала Уральский следопыт за 2020 год здесь http://www.uralstalker.com/uarch/us/2020/07/38
автор Сергей Молоков
✅ Подписывайтесь на материалы, подготовленные уральскими следопытами. Жмите " 👍 " и делитесь ссылкой с друзьями в соцсетях