Если развернуть хронологически человеческую жизнь и разбить(условно) на действия в физическим мире, беря во внимание самое незначительное: улыбку, шевеление губ и всякую красноречиво-молчаливую "говорящую нечто" позу до бесед, дурачеств и важных решений, то, сколько проявляется здесь утраченного и упущенного..
И, вопрос не в уходящем, отведённом N-ом количестве лет каждому человеку, а в том кладбище утраченных моментов, несказанных фраз в нужный момент, не состоявшихся встреч, бесед, улыбок и поцелуев, в вечном откладывании на потом, "на завтра" — службе этому монстру, пороку, который так глубоко засел в каждой человеческой душе...
Ведь, не спасает от этого спонтанность, поскольку можно впасть в другую крайность - автоматизм, какое-то инстинктивное самоощущение, где теряется радость переживания и радость со-бытия, как бы случившегося и вечно продолжающего случаться.
Этот вечно ускользающий "carpe diem", понятый, не как сугубо гедонистический метод быть, а, как радость быть, радость мысли и слияние, отсутствие зазора "между действием и мыслью в действии" с максимальной собранностью, нахождению в себе, внутренней активностью, жизнью Ума.
Скольжению, незначительному со-прикосновению с жизнью, с моментом, с этим "сейчас" мешает вера в тоже "завтра", но предельно закинутое в "после": жизни, мира. Оно в вечном, раю, смутно далёком.
Мераб Мамардашвили:
"Чаадаев говорил в письме Орлову, что из трех христианских добродетелей – вера, надежда, любовь – мы, к сожалению, должны отказаться от одной из них, а именно – от надежды.
...
От надежды, говорит Чаадаев, надо отказаться. Только вы, к сожалению, не можете этого сделать, потому что верите в то, что вас от другой жизни отделяет лопата гробовщика.
То есть вы проживете жизнь, а там есть какая-то другая жизнь, после вашей смерти.
Ничего подобного, говорит Чаадаев, этот мир и это царство здесь существуют, если мы разрушаем другое, духовно, конечно, разрушаем другое, и переключаемся жизненно – куда? Вот в это другое царство, которое есть разрез этой же самой жизни.
Никакого потустороннего мира нет для Чаадаева. Есть особый срез того, что здесь, сейчас происходит. И в этом срезе – жизнь, живая и полная жизнь, но более реальная, чем наша повседневная обыденная жизнь."
Ещё очень сильно человека уводит от живых актов мысли и действия скрытие своих истинных намерений и кажимость, еле уловимая, наигранная поза: казаться тем, кто ты не есть.
Ведь, только естественность и прямые чувства и эмоции приблизят к другому и к самому себе через извлечение опыта, в полной собранности мысли.
Появится ответственность и будет сопутствовать собственная мелодия по жизни в этом вечно длящемся "сейчас", именно в "сейчас", жизнь как произведение искусства будет духовным усилием постоянно порождаться вместе с радостью мыслить, действовать и любить.
Эрнст Юнгер:
"Пустого времени быть не должно, ни одной минуты без духовного напряжения и наблюдательности. Тот, кому удаётся вести жизнь как игру, найдёт мёд в крапиве и в болиголове; даже недоразумения и опасности доставляют ему наслаждение."