Фрагмент воспоминаний директора детского дома поселка Ола в 1954-1980 годах Кима Николаевича Московского. О письмах бывших воспитанников:
Думаю: ведь все они когда-то были детьми, у всех у них было свое будущее. Говорю «было», потому что теперь оно стало «прошлым», а настоящее промчалось, как вихрь, для некоторых из них.
Вот, например, писала мне Люба Перескокова в 1975 году: «Мы сейчас уже с Ниной сами матери. И в полной мере понимаем, как тяжело порой бывает с детьми».
«Трудно бывает, но цели своей в жизни я достигла. Работаю на заводе, в молодежном цехе, экономистом-нормировщиком. Живем мы в своем доме, есть машина»…
И Люба и Нина – сестры, их мужья между собой – братья. Их семьи дважды породнились. Они были выпускницами при мне в первом поколении, в пятидесятых годах.
Всматриваюсь в строчки письма и по четкому почерку узнаю, решительный, бойкий, целеустремленный характер маленькой Любы. Чувствую дыхание ее памяти о детских годах в строчках ее письма. О годы, годы… А впереди столько писем. И все хочется прочесть. Ведь столько разных историй в них. И все они написаны на полотне моей жизни, и началу этих историй я свидетель…
В моих руках письмо, которому уже более 40 лет. Пишет Ваня Ущиповский, из армии:
«Рад за ребят, что на свои деньги заработали и купили машину». Ваня имел в виду машину ГАЗ-63, которую купила рыболовецкая бригада. «Сейчас я твердо чувствую себя на ногах, - и продолжает дальше, - Конечно, я понимаю, как трудно работать с теми, кто воспитывается в детском доме. Их много, но ничего не сделаешь. Еще много несознательных отцов и матерей, которые оставляют детей на произвол судьбы. Их надо воспитывать так, чтобы они все это забыли». И заканчивает свое утверждение: «…но, чтобы были настоящими людьми».
Ваня, Ваня… а судьба его самого сложилась нелегко. Он стал отцом двух сыновей. Но жена оставила его, забрав сыновей, когда он стал инвалидом.
Листаю страницу за страницей дневник Кузнецова Виктора – одного из самых трудных, направленных к нам на «переплавку». Он мне оставил дневник когда-то на вечное хранение.
В дневнике есть строки, проникнутые милой наивной юношеской признательностью: «Уехав из Магадана (где он трогательно расстался с Геней – его любовью, тоже нашей воспитанницей, сдававшей в это время экзамены в педучилище), - скучно как-то без Гени. Мы так с ней сблизились, что я без нее не могу. И она говорит, что ей тоже скучно. Я ей объяснился в том, что я ее люблю…»
Доминирует в дневнике, конечно, Генечка. Иногда Виктор трогательно заканчивал свои записи: «До свидания, мои мысли и раздумья». Я же по достоинству оценил его гражданскую доблесть, когда он разделил 1700 рублей, переданные ему отчимом, приезжавшим с ним проститься, поровну на всех троих. Это случилось, когда они не прошли по конкурсу и оказались среди чужих людей, в незнакомой обстановке, вдали от детского дома.
Молодая жизнь Виктора закончилась нелепо: как всегда «быстро-быстро», пригнав с полигона свой бульдозер, он прилег на травку рядышком чуть вздремнуть… и заснул. Металлическая громада, сорвавшись с тормоза, наползла на его ноги… В больнице, где ему ампутировали их, врачом работала подруга Генечки, как он звал ее с очаровательным кокетством «Жаннета» - Сорокина Жанна.
Что-то милое, что-то родное, напоминавшее ему о его любви, последний раз в совершенно необычной для него обстановке, в лице милой Жаннеты – Жанны Сорокиной – в белом, застегнутом на все пуговицы халате, проникало в его полузакрытые глаза. Рядом с Жанной стоял шофер, завернувший в районный центр, когда узнал о беде с Виктором, его однокашник Рыков Александр. Все-таки родные ему люди, находившиеся всегда в родном доме и рядом с Генечкой. Ах Генечка, в присутствии своих близких, все-таки не в одиночестве, Виктор закрыл навсегда глаза, закрыл навечно…
Я отложил дневник – и целый рой мыслей наполнил мою память о совсем юных «Ромео и Джульетте», и вспомнил слова великого драматурга: «Нет ничего печальнее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте».
А вот письмо Леночки Соколовой со мной «заговорило». Узнаю в ее почерке, хотя и чуть «повзрослевшем», застенчивый негромкий голосок.
Леночка! Это она в одном письме вспомнила один из выездов на природу. Ах, какой это был восторг! Какое желание навсегда остаться с ней, и бегать, и резвиться, и радоваться, и любить ее, превратиться в бабочку, раствориться в ручейке, и всегда-всегда быть полезным ей.
Она постоянно жила тем, что желала помогать кому-нибудь, кому нужна ее помощь. Вот и в письме девочка пишет: «…Я даже донором была, отдавала свою кровь для спасения больных…Мне дали значок: капелька с крестиком. У нас в институте список составляли по желанию. Вот и решила, что моя кровь спасет человека. Ведь очень нужна кому-то помощь.
Вообще-то у меня все хорошо. Работаю и учусь на машинистку-секретаря. Конечно, трудновато. Курсы платные и в субботу, и в воскресенье, т.к. у меня ничего не получается – работаю по сменам. Вот и выбрала, что буду учиться в выходные». «Вот и все. Письмо подходит к концу, расставаться не хочется, но что поделаешь, надо… Дорогой Ким Николаевич! Большое спасибо за все. Тут о вас все знают. Я часто девочкам о доме говорю. Будьте здоровы и никогда не забывайте нас. Крепко вас целую. Всегда ваша, если можно – дочь Лена. Г. Ленинград, 10 января 1977 г.»
Жаль. Письмо кончилось. Поговорить бы еще. Как радостно сияли ее глаза, а какая милая улыбка, в какой мягкий, нежный звучал голосок…
Газета «Рассвет Севера», поселок Ола Магаданской области, 7 декабря 1996 г. Печатается с сокращениями.