Вечером Феклуша всё думала о монахе. Она пыталась себе представить ту ночь: слёзы одинокого, всеми забытого человека и огненный удар отозвавшегося на его мольбы неба.
- Что он чувствовал, этот святой? Как, должно быть, он был поражён, увидев чудесный образ, высеченный на камне. А вся жизнь, которую он провёл возле источника, не могла быть только одним воспоминанием о чуде. Что ещё в ней было? – размышляла послушница, едва прислушиваясь к словам общего вечернего правила, организованного сестрой Дарьей, соседкой по келье - бойкой и властной женщиной.
В блаженное оцепенение привела Феклушу эта история. И в этом оцепенении было какое-то знакомое ей чувство.
Наконец молитва подошла к концу, девушки затушили лучину и стали собираться ко сну.
Феклуша вышла на порог кельи. Снежная гладь простиралась до горизонта, силуэт храма проглядывал сквозь искрящуюся дымку падающего снега. Небо было глубокого синего цвета, а звёзды горели на его полотнище маленькими белыми искорками. Оно опять превратилось в таинственную пучину, каким было в далёкой юности. Неведомая сила из её детства обретала образ.
Феклуша глянула ввысь, так, что бы было видно только одно небо, и прошептала:
- Господи! Ты слышишь? - затем зажмурила глаза, и словно мурашки пробежали по её спине. Подул ветер, взбивая белоснежные клубы снега. В душе что-то распахнулось, стало легче дышать, и вдруг Феклуше стало так необыкновенно радостно, что она испугалась своих чувств. Словно перед ней на секунду распахнулась дверь в иной мир – таинственный неизведанный мир духа.
Ещё долго она продолжала так стоять, слегка покачиваясь на ветру. А когда уходила, то на прощание улыбнулась небу и сказала:
- Да, я знаю, Ты слышишь!