Людишки устало по миру снуют,
Охвачены жизни потоком,
Шлифуют себя, свой домашний уют,
А я их с престола стяжаю упреком.
Разуйте глаза - глупец за глупцом!
А сам я стал всем: творцом и отцом...
Я так одинок под этим венцом...
Живу я много лет в чужом болоте,
А на носу моем, слезой повисла капля,
Бью мошек языком в тупой охоте,
А в небе, словно рок, петляет цапля...
А как бы здорово было, приятно,
Сорваться с мерного жизни теченья,
Порвать и с работой, семьею внезапно,
И страх позабыв, отдаться влеченью,
Давай, друг! Всего лишь одно приключенье!
Забавы ради, книжку он открыл -
Атласный с кожею форзац, как в старь,
И от увиденного он побледнел и завопил,
Крестом святым себя он освятил,
А это был, всего лишь навсего, букварь...
Чтоб доказать, что в чуде он не усомнился,
Удачно подхватив потоки ветра,
Древесным листиком, лиловым от рассвета,
Он в небеса беззвучно устремился.
Под ним толпа зевак загомонила,
Обутые в свинцовые сомненья,
Давясь от злобы и от сожаленья,
Завистливо весь плац заполонила:
"А раз он в небе, как его судить?
Плевавшего на вековые схемы,
Решившего отречься от системы,
Его теперь нам и подавно не пленить!"
Тот все быстрее уменьшался на глазах,
Отринутый, его желавшими казнить...
...Мир ниже, оставался в прочных кандалах...
Карминовый росчерк на зеркале гроз,
Расскажет о том, что все безнадежно,
О том, как же глупо и неосторожно,
Когда от улыбки, пал под гипноз.
От страстного танца, взрывается хлябь,
Дыханье любовника чаще и ближе,
И за мгновенье он станет недвижим,
Лишь бурчанье утробы, лишь рябь...
Клишнею гортань сжимает обида:
"Отринь бесполезные, раб, притязания,
Моли о пощаде в своем истязании,
А сам трепещи в обличии гниды".