Полночь подкралась на мягких лапах, темным пологом накрыла город. Мэва вышла из теней – настороженная, чуткая, кожей ощущая приближающуюся опасность. Комната казалась пустой, но она знала: это чувство обманчиво. Мэва подергала носом – в воздухе пахло грозой.
Они приближались.
Не прошло и нескольких минут, как дверь шкафа отворилась. Само собой приоткрылось окно. Они лезли из всех щелей – эфемерные сущности, похожие на темные ветры. Сошлись воедино, прочно переплелись – узел крепче морского, не развязать. Его можно лишь разрубить, и Мэва это знала. Оттого в ее руках появился сотканный из лунного света меч.
Спата, обоюдоострый клинок, прикосновением обжигающий их. Твари, средоточие тьмы, боялись света. Вот почему днем никогда не выбирались наружу из своих черных бесконечных дыр.
Ставшая единой тварь поспешно обретала форму. Голое, лишенное шерсти тело зверя, лапы с веером острейших когтей. Монстр ощерил пасть, усеянную мелкими зубами. Завопил, зная, что никто, кроме обитателей комнаты, не сможет его услышать.
И бросился к Мэве.
Она молниеносно выставила меч, прошила им бок зверя. Нечеловеческий вопль боли, показалось, чуть не разбил ей барабанные перепонки в кровь. Она вскрикнула, зажала ладонями уши, но не выпустила из рук меч.
Тени стекли с положенных им мест, призванные тварью. Латали рану – брешь – в ее боку. К тому моменту, как Мэва разжала уши, монстр уже был цел и невредим.
Она рванула вперед, с мечом наготове, целясь острием твари в глаз. Ослепить, заставить потерять ориентацию в пространстве… Не успела: сотканные из теней щупальца схватили лунный меч. Тоненько визжали, обжигаясь. Распадались в воздухе, но тут же сменялись другими.
Тени отобрали меч и отбросили его в дальний угол. Забрать его невозможно – проход загородила тварь. Мэва, вскрикнув, отступила. Осталось последнее, отчаянное решение. Иногда магической силы бывает слишком много – не выдержать, в себе не удержать. Но она должна была рискнуть – собой ради другого.
Она должна была устоять.
Тварь забавлялась, предчувствуя скорую победу. Она меняла личины, сбрасывая их как маски. Монстра сменила злая рычащая собака, укусившая Мэву и тут же отпрыгнувшая в тень. Мэва зашипела от боли, но не сдвинулась с места – ей жизненно необходим был льющийся из окон лунный свет. Пришедший на смену псу устрашающий клоун расползся по швам. Обнажившееся под ним на мгновение темное нечто стало человеком без лица, но с длинным острым ножом.
А Мэва все притягивала к себе лунный поток, впитывая его всей кожей. Чтобы, подпустив к себе поближе тварь, обрушить на нее лунный свет. Та взревела от боли и страха неминуемого конца. И распалась на тени-ветры, которые, поскуливая, уползли в свои щели.
Спящий в колыбельке у окна розовощекий малыш, услышав предсмертный визг твари, проснулся. Испуганно заплакал. Мэва подошла к нему, застыла у колыбельки. Жаль, к нему не прикоснуться, не успокоить…
В комнату вбежала мать малыша: в холодном свете луны в своей белой ночнушке она казалась призраком. На бледном лице выделялись глаза – большие, до краев переполненные тревогой.
Она бросилась к сыну, прижала к груди. Нежно зашептала, убаюкивая.
– Не волнуйся, – шепнула прячущаяся в тенях Мэва. – Я отогнала от него кошмары.
Но они, собравшись с силами, вернутся. Позже, в одну из следующих ночей.
– Не волнуйся, – повторила она. Неслышимая, невидимая, неосязаемая. – Я всегда буду рядом.
