Сейчас я только работаю, работаю, работаю. Карантинная рука алчно сгребла в кулак то, что раньше наполняло жизнь: музыкальные тренировки, аудиолекции, длительную ходьбу, чтение, поездки к психотерапевту. Осталась исключительно работа. Мой единственный друг — влюблённый в меня коллега; мои развлечения — давать смешные названия графикам, и как можно более точные — функциям, мне снятся базы данных, цифры, типы, по выходным мы с мужем занимаемся не сексом, а собственным приложением (нужно заметить, это гораздо легче растянуть на всю ночь). Две-три чашки кофе и очухиваешься ты только к десяти, когда на прогулку идти уже поздно, а трудиться над чем-то творческим сил нет.
Из хорошего — мне пересмотрели зарплату, умножив её на два. Теперь я получаю достаточно, чтобы оплачивать квартиру, целый месяц вкусно готовить, а то и баловать себя покупками. В экономии на еде самое противное — этот простейший безвкусный батон. Какой-то сероватый, мертвенный, всегда плотнее, чем хотелось бы, — иной батоновый ломтик спасёт только увесистый кусок плавленого сыра с оливками. Или воздушная сёмга на тоненьком, но покрывающем даже края, слое сладкого сливочного масла. Так ведь ты же экономить тут пытаешься, чёрт его возьми!
Другая рука карантина услужливо забрала то, что я никак не жалую (изрядно на это жалуясь) в повседневной рутине: толпы, общественный транспорт, острую необходимость спешить. В условиях неопределённости, боязни за здоровье престарелых родственников, а также за своё молодое здоровье, каждый регрессировал до тех методов справляться, которые он усвоил глубже всего. Для меня это уход, изоляция, практически физическое замирание, которое со стороны может больше напоминать спячку. Так что рекомендации и даже запреты безболезненно легли на такую естественную реакцию, не призывая её к чему-то невозможному. Пугающим здесь кажется обратный процесс: требование выгнать себя как ни в чём не бывало в прежнюю точку дискомфорта. Заново отстраивать механизмы взаимодействия с чрезмерно общительной реальностью.
Между тем, замечаю, насколько сложно синхронизировать жизнь, делая записи столь редко. Я как будто не успеваю за своими же мыслями и поступками. Как будто участвую во многих сценах только в качестве субъекта, ничего не инициирующего, обрастающего глаголами в страдательном залоге. Ещё, учитывая периодичность, приходится говорить фактами — было, прошло, сделано, запланировано — это перечисление напрочь лишено выразительности. Я кажусь себе скучной, вязкой, неинтересной, и это никуда не годится. Нужно меньше работать, уделяя достаточно времени тому, чтобы с чувством рассказывать себе происходящее.