«Сегодня «белые», а завтра «красные»-
Они бесцветные по существу»
(И. Северянин)
Жилищный кризис наблюдался в городах Российской империи ещё задолго до революционных потрясений 1917 года. На рубеже XIX-XX вв. его испытывали на себе, в первую очередь, столичные жители. Перегородки в квартирах, угловые и коечные жильцы стали реалиями уже того времени. «Острая нехватка жилья» была вызвана резкой модернизацией и урбанизацией. В Москву и Петербург хлынул поток сезонных рабочих (например, отходников). В то же время со стороны городских обывателей стало проявляться «повышенное внимание к функционализму, комфорту и гигиене» жилья.i С одной стороны, рост социальных притязаний горожан, с другой стороны, наплыв новых городских обитателей в условиях отсутствия каких-либо чётких государственных программ по решению этого вопроса вкупе привели к тому, что жилищный кризис к 1914 году «превратился в одну из наиболее взрывоопасных проблем».ii
Первая мировая война, революционная стихия 1917 года и начавшаяся вслед за ней кровопролитная гражданская междоусобица объективно обусловили непрерывные кризисные, «пограничные» ситуации в повседневной жизни горожан той эпохи. Жизнь на грани выживания – так можно охарактеризовать каждодневный быт обывателей как «красных», так и «белых» городов России того времени.
В этих катастрофических условиях жилищный кризис не только усугубился, но и был распространён по всем городам России. В провинции перенаселённость в квартирах достигала порой угрожающих масштабов. Можно сказать, что столицы и провинция поменялись местами: многие стремились уехать из центра в глубинку, тогда как в обычные времена всё было наоборот. Война и революция принесли с собой эвакуацию, наплыв беженцев, воинские части, госпитали в российские города.
Квартирный вопрос тогда испортил и жителей провинции. Обе столицы, обезлюдившие Москва и Петроград (население в них сократилось в 2-3 раза), не знали подобного в рассматриваемый период. Они опустели. Бегство буржуазии в стан белых и за рубеж, массовый исход пролетариата в родные деревни и города (возвращение отходников и т.д.) стали типичными явлениями. Голод и холод – главные бичи столичной жизни – выгоняли многих москвичей из своих просторных квартир в поисках более сытной и теплой жизни. И пытались найти её в провинции. Поэтому в столицах остаётся множество пустующих жилых помещений. Обратная картина наблюдалась в провинциальных советских городах. Об этом ниже.
Причины жилищного голода лежат на поверхности и во многом совпадают как для «красной», так и для «белой» полосы. Помимо дореволюционных факторов (нехватка жилья, наплыв сельских жителей), в эти годы огромную негативную роль играли военные действия, общая разруха и запустение имевшегося жилищного фонда. Отличительной чертой советских городов, главным образом, обеих столиц, был искусственно созданный кризис в связи с массовым переселением рабочих с окраин в полупустые особняки центральных районов Москвы и Петрограда. Уравнительный принцип, провозглашавшийся большевиками, был распространен и на жилье. Уже с весны 1918 г. в Петрограде и Москве, а затем и в большинстве других городов, началось массовое переселение рабочих в “буржуазные” квартиры. Так, если в 1917 году в пределах Садового кольца в Москве проживало 5% рабочих, то к 1920 году – уже 40-50%.iii Первоначально прежним хозяевам разрешалось оставлять по одной комнате на каждого взрослого члена семьи и одну дополнительно на детей. Год спустя были введены санитарные нормы жилья, составлявшие 10 квадратных метров на взрослого и 5 на ребенкаiv. Если площадь квартиры превышала эти критерии, то она подлежала уплотнению. Законодательную основу под “жилищный передел” подвел декрет от 20 августа 1918 г., отменявший право частной собственности на недвижимость в городахv.
Основанием для уплотнения могло быть и отсутствие хозяина в течение двух и более месяцев. При этом во всех случаях “уплотняемым” запрещалось выносить из освобождаемых комнат мебель. Она переходила к новым владельцам или свозилась на склад, откуда распределялась по ордерам жилкоммунхоза.
Это переселение было никому не нужным и, в первую очередь, тем самым рабочим, на благо которых оно было направлено. Из привычных, хотя, может быть, и не слишком комфортабельных, домов на окраинах они перебирались в центр. Отсюда им было сложно добираться на работу, да и жить на пятом этаже квартиры без водопровода и отопления оказалось куда менее удобно, нежели это представлялось. Подселенцы чувствовали себя на новом месте временными жильцами и вели себя соответствующим образом. В просторных бывших “барских” квартирах вынуждены были жить бок о бок люди, отличавшиеся профессией, привычками, воспитанием. Это рождало ссоры и склоки, бесконечные конфликту, перераставшие в ненависть, словом, все то, что составляло характерную атмосферу советских коммуналок.
«Эх, привольно мы живём/Как в гробах покойники/Мы с женой в комоде спим/Тёща в рукомойнике», - так гротескно изображал городской фольклор ситуацию с жильём в Москве в 1921 г. Всё-таки в этих едких словах - большая доля преувеличения. В провинциальных городах кризис был на самом деле ужасающим.
В жилищном кризисе той эпохи следует выделить две стороны:
1) Технико-бытовая (развал жилищно-коммунального хозяйства, разруха в домах, обветшание домов при почти, что стопроцентной приостановке нового жилого строительства и т.д.)
2) Социально-психологическая (перенаселённость, коллективный быт и т.д.)
Что касается технической стороны, то уже в дни революции фактически прекратили работу коммунальные службы. Дома стояли без ремонта и потихоньку разваливались. Электричество подчас не подавалось неделями. Если по вечерам в домах внезапно появлялся электрический свет, то это, как правило, было сигналом к тому, что в квартале проводятся повальные обыски и жильцам нужно быть готовыми к незваному визиту людей в кожаных куртках. Свет отключали даже в Кремле. В один из таких моментов охрана как-то не узнала в темноте Ленина и долго отказывалась пропустить его домойvi.
Еще серьезней была проблема с отоплением. Дрова превратились в дорогостоящую роскошь. В ход пошло все, что могло гореть. В Москве зимой 1918-1919 гг. были разобраны на дрова все деревянные заборы. Однако этого не хватало для того, чтобы натопить обычную печь и умельцы быстро наладили кустарное производство печей из стального листа. Они получили название “буржуек”, поскольку потребляли дрова в огромных количествах. “Буржуйки” быстро накалялись и столь же быстро остывали. Как правило, в квартире отапливалась только одна комната и если там удавалось поддерживать температуру в семь-восемь градусов тепла, то это считалось за счастье.
Использование “буржуек” вело к частым пожарам. Замерзший неработающий водопровод, дворы и подъезды, изгаженные нечистотами (ассенизационные обозы тоже не работали) – такова была типичная для крупных городов картина. В этих условиях дома быстро ветшали и становились непригодными для жилья. Поэтому введение бесплатных коммунальных услуг большевиками в январе 1921 было обусловлено скорее не наступлением коммунизма, а тем, что реально платить уже было просто не за что.
Второй, социально-психологически-бытовой аспект жилищного кризиса остро проявился в провинциальных городах Верхнего Поволжья. Квартирным кризисом были объяты практически все большие и малые города Ярославской, Рыбинской и Костромской губерний (Ярославль, Рыбинск, Кострома, Галич, Ростов, Углич, Пошехонье, Данилов, Тутаев, Любим). Ярославль, наполовину разрушенный при подавлении антисоветского восстания в июле 1918 года, был в данном случае не столько исключением, сколько наиболее ярким примером.
Например, ещё до «дней ярославской Помпеи», в июне 1918 г. сподвижники полковника А.П. Перхурова, «так как на частной квартире устроиться было нельзя, а в гостиницах не разрешалось жить дольше известного срока, не более…3-4 дней» ночуют «в канавах за городом и на берегу Волги» в Ярославлеvii. Англичанин Рэндом, корреспондент «Манчестер Гардиан», с К.Б. Радеком и М.А. Лариным, прибывшие в Ярославль в начале 1920 г., ужинали в концлагере (на территории бывшего женского Казанского монастыря), а ночевали на вокзале в вагонахviii. В августе 1921 г шофёры, посланные самим Лениным за хлебом, в Рыбинске ночуют под открытым небом, а их транспорт эксплуатирует местный совдепix.
Краткая сводка по уездным городам Ярославской и Рыбинской губерний дает представление о повсеместном жилищном неустройстве в годы гражданской войны. Город Ростов ноябрь 1920-январь 1921 г.: «… в настоящее время ощущается большой кризис в квартирах», «переплотнённость городских помещений»x; город Данилов ноябрь 1920 г.: «…острый квартирный кризис», коммунальный отдел «несмотря на стихийный характер недостатка жилых помещений, всё-таки управлялся с размещением всё прибывавших и прибывавших жителей»xi; город Любим январь 1921 г. на заседании коллегии коммунального отдела обсуждался вопрос «О создавшемся жилищном кризисе в городе» (намеченные меры: уплотнять буржуазию, выселять в уезды учреждения)xii; город Углич декабрь 1920 г.: в жилищном вопросе «крайне тяжёлое положение» (даже ставится вопрос о переводе в уезд отделов исполкома)xiii; город Пошехонье-Володарск декабрь 1920 г.: «квартирный кризис ещё в минувшем году достиг такой остроты…» (например, детские приюты размещают по монастырям)xiv; город Рыбинск: «тяжёлое квартирное положение» (октябрь 1920), «О катастрофическом положении квартирного вопроса в г. Рыбинске»(январь 1921), рабочие «в невыносимых условиях в отношении жилищ», рекомендуют «обратиться в город Кострому, где квартирные условия в более лучшем положении, чем в Ярославле» (по поводу присылки очередной партии воинских частей и госпиталей в Рыбинск)xv.
Но и в самой Костроме положение в действительности было немногим лучше. Здесь в 1920 году констатировалось «критическое положение с жилищами», «все лучшие здания заняты организациями», а рабочие «ютятся на окраинах в полуразрушенных рабочих кварталах».xvi Примерно такой же картина была и в уездном городе Костромской губернии Галиче: «В жилищном отношении замечается большая скученность…Красноармейские части занимают 52 лучших дома. Все эти дома не муниципализированы, а взяты ввиду потребности. С расформированием воинских частей 40 домов освободилось, но все они находятся в полном разрушенном виде. Отремонтировать эти 40 домов нет возможности за отсутствием средств»xvii.
Безусловно, Ярославль в ряду перечисленных городов испытывал наибольшие трудности. Если до революции в Ярославле на человека приходилось по 4 с лишним квадратных метра жилой площади, то в рассматриваемый период этот показатель упал до 1-1,5 квадратных метра. Удручающая картина представлена в «братской просьбе» Ярославского губернского исполкома к Рыбинскому о создании детских пригородных колоний-лагерей на лето 1921 г.: «Вследствие разрушения города Ярославля белогвардейским восстанием в 1918 году рабочие испытывают тяжёлые затруднения в квартирном отношении, занимая тесные маленькие комнатки-каморки в 4-5 кубических саженей объёмом. Часто в такой каморке проживает до 15 человек и более. Благодаря топливному кризису помещения зимой отапливаются слабо, так что сырость, холод, душный воздух – обычная атмосфера, в которой живут дети рабочих»xviii.
Жилищная проблема остро ощущалась и в районах занятых белыми. Основной причиной, вызвавшей его, был поток беженцев и эмигрантов из Советской России. Дело в том, что тот великий исход, в результате которого за пределами России оказалось свыше двух миллионов человек, начался уже в первые месяцы гражданской войны. После того как большевики под давлением немцев были вынуждены признать независимость Украины, на юг потянулись все те, кто неуютно чувствовал себя в “социалистическом раю”. Добиться разрешения на выезд тогда было несложно, достаточно было доказать наличие в роду украинских корней, а это в России мог сделать каждый второй. Каждый день “украинские поезда” уходили из Москвы в Киев, где жизнь была пока еще спокойной и сытой.
Позднее нараставший с каждым месяцем беженский поток перемещался по мере того, как сменялись столицы “белой России”. Из Киева в Одессу, далее в Ростов и Екатеринодар, наконец, в Крым. В меньших масштабах то же самое происходило в восточных районах страны. Из Самары в Уфу, затем Омск, Иркутск, Владивосток. К приему такого количества гостей здесь оказались попросту не готовы. Что говорить, если в Крыму при Врангеле беженцев скопилось уже около полумиллионаxix. Снять не то что квартиру, но даже комнату в такой ситуации было почти невозможно. Цены за съем жилья выросли до астрономических сумм. Дело дошло до того, что власти были вынуждены в это вмешаться. Деникинское правительство, Особое совещание, в апреле 1919 г. приняло специальное постановление о предельных ценах на квартиры, запрещавшее домовладельцам повышать плату более чем вдвое от довоенного уровняxx. Однако и это не помогало и две, а то и три беженские семьи, ютящиеся в одной комнате, были делом обычным.
Сложно сказать, да и нужно ли это делать, где было тяжелее, а где проще существовать простым мирным обывателям – в советских или белых городах. Везде люди именно существовали, пытались выжить. Исторический анализ жилищного кризиса еще раз подчёркивает это. Причины кризиса в целом были одинаковы. Антикризисные меры, как с той, так и с другой стороны, были сходными. «Военный капитализм» белых отвечал «военному коммунизму» красных мерами государственного регулирования. Если бы не идеология, мы с трудом смогли отличить рядового красного обывателя от белого. Россия продолжала движение в сторону социально-классовой нивелировки. Стирались грани между социальными слоями, между столицами и провинцией. «Опровинциальнье жизни» - так назвал это явление А.А. Блок в феврале 1921 года.xxi
«Деурбанизация» столиц – временное явление. Вечная спутница модернизации - урбанизация, с её неотвратимым квартирным кризисом, обрушилась во время гражданской войны на всю страну, охватила и провинциальные города. Несмотря на эксперименты большевиков, Россия продолжала развиваться в контексте модернизации.
Процесс этот протекал в экстремальных условиях и с извечным для нашей страны своеобразием. Нищета, дефицит, разруха проникли во все сферы жизни россиян и стали важнейшими факторами зарождения нового типа советского сознания. В годы гражданской войны наблюдалось привыкание к жизни в нищете, к своеобразному равенству в нищете. В отличие от западного издания модернизации с стремлением к социально-правовому равенству в изобилии и материальной самостоятельности, в России новые власти «вытравили быт и уничтожили отдельных людей», как писал поэт А.А. Блок.xxii
Тяжелейшие условия жизни и, так называемый, «синдром 1918-го года», выработали непритязательность, закалили будущие поколения в пекле нового коллективного (коммунального) быта.
i Жилище в России: век XX. Архитектура и социальная история. Монографический сборник. М., 2001. с. 35, с. 43-44.
ii Там же. с. 49.
iii Там же. с. 94.
iv Лебина Н.Б. Повседневная жизнь советского города: нормы и аномалии. 1920-1930 гг. СПб. 1999. С. 181.
v Собрание узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства (далее – СУ). № 62. 31 августа 1918 г. С. 144-146.
vi Мальков П.Д. Записки коменданта Кремля. М. 1987. С.188.
vii Перхуров А.П. Исповедь приговорённого. Рыбинск, 1990. с. 12, с. 14.
viii А.Рэнсом: Россия, Ярославль, 1920-й…//Ярославль многоликий. 2002. 3. с. 25
ix Государственный архив Ярославской области (далее - ГАЯО). Ф.Р-1431.Оп. 1. Д. 100. л.143.
x ГАЯО. Ф.Р-208.Оп. 1. Д. 85. л. 154. ГАЯО. Ф. Р-1431.Оп.1. Д. 26. л. 193.
xi ГАЯО. Ф.Р-208.Оп. 1. Д. 85. л. 38, л.40.
xii ГАЯО. Ф.Р-208.Оп. 1. Д. 85. л. 96..
xiii ГАЯО. Ф.Р-1431.Оп. 1. Д. 100. л. 117.
xiv ГАЯО. Ф.Р-1431.Оп. 1. Д. 100. л. 118.
xv ГАЯО. Ф.Р-1431.Оп. 1. Д. 100. л. 38, л. 42.
xvi Государственный архив новейшей истории Костромской области (ГУ ГАНИКО). Ф.Р-383. Оп.1.Д.44. л.292-294.
xvii Государственный архив Костромской области (ГАКО).Ф.Р-188.Оп.1.Д.168. л. 37.
xviii ГАЯО. Ф.Р-1431.Оп. 1. Д. 100. л. 123.
xix Болдырь А.В. В Крыму во времена ген. Слащова и Врангеля // Былое. 1925. № 2. С. 206.
xx Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 439. Оп. 1. Д. 87. Л. 213.
xxi Блок А.А. Избранное.М., 1995. с. 512.
xxii Там же. с. 509-510.