Свободного времени после Октябрьского переворота у обывателя стало, с одной стороны, больше, чем до революции. Сократилась продолжительность рабочего дня, в связи с закрытием и простоем предприятий увеличилось общегодовое количество выходных дней. С другой стороны, внушительную часть этого свободного времени горожанин добывал продовольственные карточки, ордера на дрова, обувь, жильё и прочие, жизненно важные предметы; пропадал в «хвостах» очередей, чтобы реализовать эти самые карточки и ордера; работал по трудовой повинности (два раза в неделю по несколько часов); обучался военному делу (мужчины на занятиях Всевобуча были заняты шесть раз в неделю с 7.00 до 9.00 утром, с 19.00 до 21.00 вечером); участвовал во всевозможных митингах и собраниях; стоял на столичных и провинциальных «сухаревках», продавая свои вещи и покупая продукты питания.
Оставшийся после всех выше перечисленных «хождений по мукам» отрезок жизни горожанин мог посвятить отдыху. На общем фоне серых будней выглядит, на первый взгляд, вполне объяснимым повальное увлечение вечеринками и сопутствующими им танцами в годы гражданской войны. Во-первых, надо же было каким-либо образом скрашивать свой досуг. Во-вторых, вечеринка своими корнями уходила в дореволюционное прошлое и была сама по себе традиционно популярным способом отдыха в городской среде. Вопреки всем революционным потрясениям, ограничениям времён гражданской войны данный вид развлечения продолжал жить в сознании и в повседневной практике горожан и стал тогда самым популярным видом свободного времяпрепровождения наравне с посещением театра и иллюзиона.
Частная жизнь в условиях «военного коммунизма» оказалась жёстко регламентирована. Благодаря перманентно существовавшему военному положению разрешение в виде письменного пропуска требовалось не только для банальной прогулки по улицам городов в вечернее время, но даже для проведения домашних вечеринок. Быт, в том числе и ежедневный досуг горожан, буквально пытались поставить под тотальный контроль властей. Подтверждений тому достаточно. Например, в государственном архиве ярославской области сохранилось удостоверение, выданное 6 марта 1918 г. железнодорожному служащему В.И. Соколову, «в том, что он действительно вступает в брак 8 сего марта 1918 г.». Выдали ему сей документ «на право получения разрешения для домашнего собрания». В воскресенье 8 декабря 1918 г. горисполком разрешил ряду представителей культпросветкомиссии губернского продовольственного комитета проведение семейного литературно-музыкального вечераi.
Вечеринки были действительно очень популярным способом времяпрепровождения в ту пору. Вечера устраивались не только в домашних условиях, но и в общественных заведениях, как-то: клубах, учреждениях и т.д. Ярославские «Известия» писали в одном из февральских номеров 1921 г. о настоящей моде на «вечера» с «душу раздирающими декламациями и мистическими песенками Вертинского» ii. На вечерах, конечно же, ещё и танцевали. «За последние месяцы Ярославль переживает до сих пор увлечение танцевальными вечерами», - сообщала 2 марта 1918 г. газета ярославского совдепа «Власть труда» iii. Поволжский городок Ярославской губернии Тутаев (бывший Романов-Борисоглебск), расположенный в 40 верстах от Ярославля, начиная с новогодних праздников, вплоть до конца января 1921 г. находился в плену настоящей «танцевальной эпидемии» iv.
Летом 1919 г. в небольшом уездном городе Костромской губернии Судиславле было замечено странное явление. «Пора проснуться» писала главная губернская газета «Красный мир». Дело в том, что в местном, носившем гордое название Социалистического, клубе регулярно по вечерам проводились танцы «буржуазных сынков». Это не могло не встревожить партийную общественностьv.
Не только в клубах (домах культуры того времени), но даже на исключительно партийно-советских вечеринках неожиданно отдавало неприкрытой буржуазностью. Удивительный случай произошёл весной 1920 г. в Костроме.
21 марта 1920 г. в 21.00 после закрытия IX губернского съезда советов в зале государственного университета был проведён концерт служащих Костромского губернского Совета народного хозяйства. Здесь были и смокинги, и пудра, и духи. Участники вечера необъяснимым образом допускали обращение «выступает господин…».vi Возможно, это связано с буржуазным составом служащих СНХ. Работали там, главным образом, старые специалисты, так называемые «спецы». Возможно, и молодые советские работники не возражали примерить на себя костюм сверженного класса.
Ещё более любопытным примером отличился Ярославль. В самом начале 1919 г. культурно-просветительная комиссия Ярославского уездного комиссариата по военным делам «устроила пошлый, развращающий маскарад» в гимназии им. К. Маркса. На вечеринке было много разнообразных, порою вызывающих костюмов. Среди прочих в зале бродила девушка с ребёнком на руках и лентой-перевязью, с надписью «ночные прогулки» впереди и «довели до люльки» - сзади. Больше 1/3 присутствовавших были в масках: арлекин, летучая мышь, домино, осёл, гусар, дева с юбкой выше колен и др. Всё это - в сопровождении дыма, музыки, серпантина, конфетти. «Маскарад, вечер пошлого, развратного времяпрепровождения для буржуа и белогвардейцев, а они там были…», - утверждал один из очевидцев, корреспондент ярославских «Известий».vii Новогодние и рождественские маскарады действительно были весьма популярны в городах России в начале ХХ века.
Возможно, здесь мы сталкиваемся с очень важным феноменом возрождения «буржуазности» в ранней советской истории. В нём проявлялись и живые привычки старых царских служащих, перешедших на службу к большевикам, и стремление советских работников перенять эти традиции у «бывших». То и другое вело к восполнению отсутствовавших новых революционных традиций проведения массового досуга в городах.
Не только статьями боролись с подобными вечеринками. Особенно в преддверие НЭПа. Завершалась гражданская война, и политика «военного коммунизма» исчерпала себя, стала угрозой существования самого режима большевиков. В Рыбинске 10 февраля 1921 г. в такой непростой ситуации власти наложили запрет на устройство концертов и вечеринок в учреждениях. Весной 1921 г. практиковались даже административные меры воздействия в отношении любителей вечеринок. В Ростове, например, в марте того года, имел место арест сроком на две недели гражданки Полетаевой за организацию вечеринок.viii Вопреки всем санкциям и мерам они продолжали проводиться обывателями.
Вечеринки были настолько популярны, что нередко обычное мероприятие такого рода проходило под прикрытием постановки спектакля. Сначала проводился концерт или спектакль, а потом начиналась обширная развлекательная программа, включавшая в себя и музыку, и долгожданные танцы, и розыгрыши лотереи.
К примеру, ярославский городской жилотдел организовал в помещении Коммерческого училища имени Ярослава Мудрого в воскресенье 8 сентября 1918 г. вечер с постановкой комедии Владыкина «Купец лабазник», танцами и духовым оркестром. Служащие Яргубсобеса просили 26 сентября 1918 г. горисполком устроить спектакль «Рабство» (драма в 4-х действиях) в здании того же Коммерческого училища, с последующими танцами до 3 часов ночи. Им разрешили отдыхать до 24.00. Там же, в здании Коммерческого училища Культпросветкомиссия при табачно-махорочной фабрике «Феникс» просила в воскресенье 13 октября 1918 г. сыграть комедию Фульда «Дурак» в 4-х действиях с теми же танцами и лотереей.ix Ставили подобные многочисленные развлекательные программы со спектаклями рабочие ЯБМ, трудящиеся махорочной фабрики Ф.Е Вахрамеева, члены ярославского пожарного общества и другие организации.x
Почему же всё-таки, несмотря на все препоны, разгромные статьи, запреты, аресты «маленькие» люди продолжали беспрерывно веселиться и танцевать на протяжении всей гражданской войны? Возможно, понять это удастся при выявлении общих черт и особенностей этих развлекательных вечеринок.
Безусловно, основными из них были массовость, неформальность, активность, наличие игровой составляющей, в том числе и социальной игры (присутствовал элемент маскарадов, например), налёт буржуазности, сопутствующее употребление алкоголя, временный уход от тяжелых реалий обыденности. Далеко не полный перечень качественных характеристик танцевальных вечеров, безусловно, говорит об их привлекательности в глазах широких слоев городского населения. Если в «повседневности дня» главенствовали официоз и серость, то в «повседневности вечера» вспыхивали огни веселья вечеринок.
Свой отпечаток оставили и традиции дореволюционного времени. Возможно, в этом кроется секрет проявления буржуазности в вечеринках. Вероятно, то было одно из проявлений ностальгии по прошлому, по стабильности, по сытой жизни. К тому же, новые традиции ещё не сложились и ничем, кроме уже известных форм досуга восполнить сей пробел было невозможно.
Кроме того, обращает на себя внимание фактор зависимости людей от общебытовых условий жизни. В материальном плане вечеринки были самым доступным, низко затратным способом отдыха. Если в театры и кино шли во многом, потому что не было нормального - для чтения, например, - освещения в квартирах, то, возможно, в вечеринках в холодное время года так массово участвовали из-за отсутствия не только яркого света, но и отопления в домах и учреждениях (танцевать и выпивать в холоде и полутьме проще и, с точки зрения обывательской психологии, вероятно, разумнее, чем в тех же условиях читать беллетристику).
Можно попытаться найти и более глубокие объяснения.
Л.Д. Троцкий писал, что во время Октябрьского переворота в Петрограде «обыватель мирно спал». Продолжая логику вождя, следует домыслить, что после захвата власти большевиками, он проснулся и затанцевал. Едва ли от чувства свободы и вседозволенности.
Историк И.В. Нарский справедливо отмечает, что для обывателя тогда, на рубеже 1917-1918 гг., ничего особенного не произошло.xi На самом деле. Сменилось очередное Временное правительство. СНК поначалу так и назывался Временным Рабоче-крестьянским правительством, в провинции оставалась должность комиссаров временного правительства, земские и городские управы функционировали до середины 1918 г., а в уездных городах и дольше. Долгое время ждали открытия, а затем восстановления в правах временного же Учредительного Собрания.
Обыватель, видимо, устал ждать улучшения жизни, и как ни в чём не бывало страна стала танцевать. Обыватель устал от политики, от тяжёлых бытовых условий, от непрерывного страха за свою жизнь и жизнь своих близких. Понимание всего происходящего вокруг как «временного» (правительства, войны, власти большевиков, самой жизни человека), то есть скоротечного и с неизбежностью конечного, порождало чувства эсхатологического порядка, абсурдности и нереальности происходящего, наконец, чувство безысходности.
Взгляд по прошествии десятилетий на расцвет вечеринок и внешнюю веселость граждан производит впечатление «Пира во время чумы», всеобщего сумасшествия. Московская часть «Окаянных дней» И.А. Бунина открывается характерной зарисовкой из самого начала 1918 г.: «…кругом нечто поразительное: почти все почему-то необыкновенно веселы, - кого ни встретишь на улице, просто сияние от лица исходит:
- Да полно вам, батенька! Через две-три самому же совестно будет…».xii Эта наружная улыбчивость и уверенность в скором падении большевиков также из разряда фатального мироощущения обывателя.
Подобно булгаковскому нэпману, стремившемуся испить до конца «Чашу жизни» на исходе 1920-х годов, обыватели в гражданскую войну с невообразимой жадностью веселились, пока была возможность веселиться. На следующий после вечеринки день или даже во время ночной облавы любого из них могли забрать в ЧК за купленные на рынке по свободным ценам нормированные продукты питания или по навету сослуживца, к примеру. Что ещё оставалось делать людям, которые жили исключительно сегодняшним днём, как не впадать в истерию танцевальных вечеринок. В этом смысле, вероятно, можно вести речь о расцвете бытового эпикурейства, социального гедонизма, о распространении в среде городских жителей существования по принципу «Carpe diem».
В известной степени вечеринки становились своеобразным видом социального «наркотика» – способом коллективного отстранения от трудностей.
Одновременно, неформальные развлекательные собрания приобретали значение альтернативы многочисленным официальным собраниям и съездам, митингам и демонстрациям. Возможно, на уровне глубин сознания или подсознания они возводились даже в способ мягкого, пассивного протеста против засилья всего советского, официального. Присутствие на вечерах духа «буржуазности» говорит в пользу этого предположения.
Таким образом, вечеринки были самым доступным, самым традиционным и привычным, понятным всем, независимым от официоза видом досуга, позволявшим забыть о трудностях и страхах, сковывавших человека в обыденной жизни. В этом симбиозе факторов, причин и оснований и следует, очевидно, видеть залог столь непонятного нам сегодня веселья на фоне всеобщей разрухи и братоубийственной гражданской войны.
i Государственный архив Ярославской области (ГАЯО). Ф.Р-180.Оп.1.Д.318. Л.287-288. Там же. Д.250. л. 1137-1138.
ii Известия ярославского губернского исполнительного комитета советов рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов. 1921. 27 февраля С. 2.
iii Власть труда. 1918. 2 марта. С. 3.
iv Известия ярославского... 1921. 22 января. С. 2.
v Красный мир. Орган Костромского губернского Исполнительного Комитета советов и губернского Комитета РКП (большевиков). 1919. 3 июля. С. 2.
vi Там же. 1920. №75.с.2.
vii Известия ярославского …1919. №11. 16 января. С. 3.
viii ГАЯО. Ф.Р-1431.Оп.1.Д.100.л.68. Там же. Ф.Р-1431.Оп.1.Д.99.л.42об.
ix Известия ярославского … 1918. №37. 7 сент. (сб.) С. 3. ГАЯО. Ф.Р-180.Оп.1.Д.250.л.209. Известия ярославского … 1918. №65. 12 окт. С. 3. ГАЯО. Ф.Р-180.Оп.1.Д.250.л.389.
x Известия ярославского …1918. №54. 29 сент. С. 3. ГАЯО. Ф.Р-180.Оп.1.Д.250.л.117, л. 190.
xi Нарский И.В. Жизнь в катастрофе: Будни населения Урала в 1917-1922 гг. М., 2001. с. 217.
xii Бунин И.А. Окаянные дни. Ярославль, 1991. с. 3.