Студентов физтеха Горьковского политеха отправляли на военные сборы не каждый год и по-разному, то на месяц, то на два. Были случаи, что выпускникам так и не приходилось познакомится с портянками и сапогами, а бывало, что попадал несчастный на подводную лодку, уходившую в моря или на дежурство, и задерживался несколько дольше, чем планировал. Но в последнее время наши институтские военные все же договаривались, чтобы студентов не посылать, или уж не грузить службой по серьезному, ибо выпавшие на игральных картах судьбы студенческие хлопоты превращались в проблему для них самих.
Предыдущий год никуда не ездил, но тут кто-то спохватился, и отправились мы на славный Кольский полуостров на два месяца, как миленькие. Всех новоявленных военных поделили на командиров, полностью годных по здоровью, и дезертиров, слепых, глухих и других болезных. Если первых ждали Гаджиево или Видяево, то дезертиры отбывали срок на СРЗ-10 в Полярном. Итак, будущие матросы двинулись в сторону Мурманска в плацкартном вагоне в сопровождении двух офицеров военной кафедры, одного просто хорошего, а другого очень хорошего, заслуженного и уважаемого нами Капдва, геройски оставившего на Северном флоте все свое здоровье.
Все бы ничего, но в Москве начались игры доброй воли, и внезапно пришло известие, что наш поезд не пустят в столицу, а отправят кружным путем через Вологду. Наши сопровождающие горестно вздохнули, предвидя общее нарушение дисциплины из-за задержки и оставили нас в покое, надеясь на лучшее. А тут еще у нашего вагона вышла из строя одна колесная пара. Вся толпа вместо Мурманска оказывается на перроне вечерней Вологды в ожидании следующего состава, который мог вести нас дальше только на следующий день.
Сказать, что предоставленные сами себе и лишенные крова студенты немного приняли на грудь, было бы чудовищным преуменьшением. В момент жизненных трудностей служащих прелюдией к еще большим невзгодам и неизвестности как следует употребили все. Ночлег пришлось организовать прямо на платформе, а я с товарищем Сашей Морозовым у которого был от природы очень красивый голос ходили всю ночь по вологодским улицам, и пели русские народные и прочие песни.
Но пусть и с задержкой на двое суток мы все же добрались до Мурманска и загрузились в бортовые Камазы с деревянными лавками и военными номерами, и двинулись в Североморск. Грядущие воинские испытания волновали тревожной неизвестностью. Облачение в шинели в Североморской учебке прошло удивительно быстро, и вот мы – молодые люди в черном толпимся на набережной недалеко от известного изваяния матроса с автоматом. Гавань перед нами украшают многочисленные боевые корабли, а посреди акватории рукотворным островом замер авианосный крейсер «Киев». Из-за неисправности котлов или машин огромный корабль уже продолжительно время никуда не ходил, да и в целом оказался неудачным из-за ограниченных возможностей своей авиации с вертикальным взлетом. Я не раз слышал шутку, что от долго стояния на месте корпус «Киева» прирос водорослями ко дну, и останется тут навсегда.
Нам не раз объясняли, что самая тяжелая и жестокая служба вот на таких больших надводных кораблях, где ярче всего проявляются гримасы неуставных отношений. А нам-то что, некрещеным подводникам на СРЗ в Полярном, не служба, так службишка! Северный флот все называли неуставным с минимальным количеством долбанизма, так что сильно плохого мы не ждали, и в общем оказались правы, во всяком случае мне ни с какими неуставными отношениями встретиться не довелось.
Чуть дальше от «Киева» водную гладь нарушала покатая спина «Акулы», нашего подводного ракетоносца непревзойдённых размеров. Я знал конечно, что на Североморск базируются только надводные корабли, и тем не менее «Тайфун» зашел в его гавань по какой-то военной надобности, и создавал прекрасную возможность сравнения с единственным на тот момент советским авианосцем. Надо сказать, что на вид «Акула не усыпала по длине, а по грандиозности воздействия точно превосходила несчастливого соседа. Легко верилось, что на ее черной спине без труда разворачивается трехосный грузовик.
Катер с черными бортами ждал нас у пирса, чтобы перевести на противоположный берег Кольского залива. Его высокие борта и маленькая рубка вместо надстройки выдавала морское происхождение плавсредства. Немногочисленные гражданские пассажиры, пройдя, как и мы пограничный контроль (Североморск- погранзона), сразу разместились в тесном кубрике с лавками. Нам было непонятно, как можно прятаться в помещении без окон, когда светит солнце и снаружи такая красота, поэтому большинство осталось на палубе у лееров. Равнодушный рулевой за стеклом рубки не проявил беспокойства по поводу нашего присутствия наверху, мы чуть позже поняли, почему.
Рассекая серую неласковую волну кораблик прошел под могучей транцевой кормой «Киева» миновал величественный горб «Акулы» и вырвался на простор залива. И тут волна, которая была похожа на родную волжскую стала вдруг морской, жёстко бьющей в высокий черный борт и немилосердно заливающей нас брызгами. Через пару минут мы, мокрые до нитки ретировались в недра нашего катера, но места оставались только в трюме лавок на всех не хватило, и мы разместились на качающемся полу друг на друге как придется. И вот тут мокрые шинели дали о себе знать по полной программе. Шел на ум рассказ о поной спирали из повести Лескова Левша, которая образовалась в избушке, где мастера подковывали блоху. Хоть наша спираль пахла морем и старым сукном, в тесном и душном помещении запах был настолько пронзительным, что от него натурально кружилась голова. Через некоторое время все впали в забытье, как в газовой камере, и если бы путь наш продлился долго, будущих морских волков пришлось бы просто откачивать.
Но, как водится, все имеет конец, катер причалил, и наши легкие глотнули свежего воздуха. Опять погрузившись на зеленые грузовики, мы двинулись дальше по пути к неизвестности мимо серых замшелых сопок, и тут увидели нечто удивительное. У нас на глазах огромная часть скалы отъехала в сторону, как гигантская дверь, открыв вход в бесконечный туннель, освещенный рядами лампочек. Их недр сопки на дорогу, по которой шла наша колонна, выехали два тяжелых грузовика, груженых каменными обломками. Вход за ними так же быстро и плавно закрылся. Стало понятно, что военные, как гномы из сказок, непрерывно роют окрестные горы, не в поисках сокровищ, конечно, а для своих потайных оборонных нужд.
Команду дезертиров высадили около казармы на возвышенности недалеко от входа на СРЗ 10. Построенные на плацу в две шеренги мы стояли по стойке вольно, ожидая решения своих судеб и обозревали окрестности. Забавно смотрелись массивные ворота завода вместе с примыкающим казенными строениями и высоким забором. Веселило то, что этот забор из крепостной стены превращался в просто забор, потом в покосившиеся деревянные столбы с колючкой, а дальше в вовсе сходил на нет. Было понятно, что чужих тут не бывает, во всяком случае нашествие шпионов на предприятии не ждут. Были, конечно, видны и подводные атомоходы у пирсов, которые должны были временно принять нас.
Ожидание было долгим, поскольку бумаги, понятно, оформлялись не быстро. Но тут серверная природа сыграла с нами очередную удивительную, но подлую шутку. Только что было ясно и вполне тепло, как вдруг задул ветер с мощным ливнем, который на наших глазах превратился в мокрый снег. Температура явно упала до отрицательных значений, и мы, не успевшие просохнуть после катера и вторично промокшие, начали тупо превращаться в ледяные статуи, как полсотни генералов Карбышевых. Офицеры ушли устраивать наши дела, никому другому не было дела до нашего погибающего строя, и я вдруг понял, что скоро реально стану занесенным снегом солдатом с картины Верещагина «На Шипке все спокойно», как и мои товарищи. За что этот мучительный квест выпал на нашу долю, было неведомо, вероятно, чтобы службы не казалась баловством.
Даже не предполагаю, чем все могло кончиться, но через час, как нам показалось, снежный заряд прошел, и засветило, как ни в чем не бывало, солнце. Жизнь вернула светлый облик, а тут вернулись наши сопровождающие, и стали выкрикивать фамилии, распределяя студентов с матросскими погонами по экипажам.
Бакланы.
Кто не знает северного баклана, этого вечно наглого и глупого спутника моряков?! Я не биолог, но, по-моему, птицы в Полярном были все же не бакланами, а какой-то разновидностью чаек. Это я так думаю потому, что орнитологический баклан из отряда пеликанов, у него длинная шея и черное оперение. Бывают виды с белыми пятнами, а общий фон все же черный или темно серый. А наши твари белые, здоровые и крикливые. Но раз было сказано предками, что сия птица есть баклан, то и быть по сему.
Раз в день кок выливает из иллюминатора на камбузе нашего экипажа остатки обеда. Поток съестного льется в серые воды Оленьей губы как раз мимо нашей каюты, и тут на пир слетаются половина бакланов Екатерининской гавани. От хриплых воплей закладывает уши, а в воде творится настоящее мамаево побоище. Милые пташки еще и гадят, где попало, а от их нахальства теряешь дар речи, когда в редкую минутку сидишь на палубе расслабившись и, допустим, украдкой что-то ешь. И тут здоровенная тварь приходит к тебе незваным гостем и вырывает кусок прямо из руки. При удачном раскладе довольный баклан гордо улетает с добычей, при неудачном летит кувырком от полученного тумака, но не обижается, а лезет снова.
Обычно соседство с красивыми птицами вызывает романтические чувства и умиление, а тут баклана хочется удавить. Но это очень плохая примета для моряка, поэтому так никто не делает. Матросы ловят летающих демонов, как рыбу на удочку. Это проще простого - на палубу бросается привязанная к палке леска с крючком и любой съедобной наживкой, и баклан тут как-тут. Важно вовремя подсечь, чтобы этот дурак не заглотил крючок глубоко, а то замучаешься доставать.
От пойманной добычи никакого толку, кроме морального и эстетического удовлетворения, потому что на белых крыльях матросы тщательно рисовали краской алые звезды или фашистские кресты. Отпущенные бакланы вступали в свои обычные потасовки с символикой Великой Отечественной, радуя глаза северного подплава.
Крысы.
Трудно поверить, что крыса на подводной лодке - обычное дело. Ну может быть сейчас все изменилось, а в те восьмидесятые бывало запросто. Ум и ловкость этих обитателей баз и судоремонтных заводов просто удивительна. Крыса бесстрашно лезет на корабль по швартовому концу, как по проспекту, крыса прячется в лабиринтах оборудования субмарины, а главное, трогательно приходит к человеку незваным гостем. Не счесть рассказов, в которых рыжая бестия забиралась под одеяло к спящему моряку, чтобы спокойно полежать в ногах, как любящая кошка.
На нашем корабле боцман решил радикально разобраться с зоологическим безобразием, испросив разрешение от командира. План генерального сражения был разработан в деталях и решительно претворен в жизнь. У одного торпедного аппарата, расположенного выше уровня воды, открыли и заднюю и переднюю крышки. Обычно это невозможно сделать, поскольку имеется механический блокиратор, позволяющий открывать их только по одной, иначе можно легко затопить торпедный отсек. Но этот механизм несложно отключить. Однажды мы сами это проделывали в присутствии старшего лейтенанта-торпедиста для проведения неких контрольных работ.
Когда крышки открыты, аппарат превращается в туннель, в конце которого виден дневной свет и слышен плеск волн. Моряки выполнили крысиную сходню из длинной доски, положив один ее конец в аппарат, а другой – на пирс. Идея заключалась в последовательной подаче фреона из
химической системы пожаротушения ЛОХ в отсеки начиная с кормового. При этом переборочные люки должны быть открыты. Боцман, как главный идеолог, считал, что крысы от вонючего и смертельно опасного реагента побегут по отсекам от кормы к носу, соберутся в первом торпедном, и устремятся через аппарат на свежий воздух, где их будут поджидать добровольцы из числа зоофобов с палками и ломиками.
План претворили в жизнь в присутствии зрителей, но, к сожалению, затея провалилась полностью, потому что, почуяв запах фреона, крысы не стали убегать от него в открытое пространство, а наоборот пытались спрятаться в самых укромных уголках. Наружу по доске ни одна не вылезла. Звери забились по всяким шхерам и там сдохли, о чем через некоторое небольшое время стали напоминать сладковатым запахом. Пришлось подводникам в отсеках разыскивать трупики и предавать их морю по традиции. Часть обнаружили, некоторых так и не нашли, запах сам собой развеялся. Но самое главное, зачищенный корабль стерильным оставался недолго. Береговые лазутчики четвероногого племени все равно проникли на борт снова, поскольку природа не терпит пустоты, как говаривал кто-то из великих.
Вообще я в жизни не видел столь огромных и довольных жизнью млекопитающих семейства раттиус, как в Полярном. Когда идешь протоптанной через колючку дорожкой в сопки в самоволку или просто прогуляться, то на тропинке неизменно сидели одна - две животины, обратив к Вам толстые мохнатые задницы размером чуть не с футбольный мяч. Несмотря на большое искушение пробить этим живым мячом пенальти, сделать это было не просто, поскольку крысы хоть и грелись, на солнце, но не теряли бдительности и мгновенно бросались прочь.