Города подобны книгам —их нужно научиться читать. Научившемуся они говорят правду даже тогда, когда пытаются солгать.
В.Л. Глазычев
Когда появилась новость о смене музейного статуса Айя-София в Стамбуле, я задумалась об этом памятнике, но не как об объекте спора, а как об идеальном примере палимпсеста. При входе посетителя сначала поражают пространство, размеры и декор. А потом глаз замечает рядом с христианскими мозаиками IX-X веков щиты с цитатами из Корана. И минбар, стоящий под углом к главному объему: храм в VI веке был построен алтарем на восток, а в XV был превращен в мечеть, и минбар смотрит на Мекку. Те же, кто поднимается на верхнюю галерею здания, может заметить какие-то царапины на парапете, помещенные под стекло как достопримечательность. Это в IX веке воин-наемник написал скандинавскими рунами свое имя – Haldvan.
Это и есть – многовековой палимпсест. С наслоением разных текстов: материальных, культурных, символических. И написаны они разными руками: архитекторов, политиков, художников и многих неизвестных, добавлявших пару слов о том, что “здесь был Вася”. А нынешняя смена статуса лишний раз доказывает, насколько подвижна структура города, и что она меняется прямо здесь и сейчас, сколько бы веков ни существовала.
Что такое городской палимпсест?
Изначально палимпсестом называлась рукопись, написанная на пергаменте, уже бывшем в подобном употреблении. Но при переносе этой метафоры на город ее значение усложняется. Конечно, в небольшой статье я и не надеюсь охватить все его грани и проблемы. Скорее хотела бы поделиться моментами, которые больше всего интересуют меня и как жительницу, и как человека, профессионально работающего с городом.
Когда-то меня зацепили слова Юрия Лотмана о том, что, в отличие от многих видов искусства, эволюция города его же и разрушает: «В литературе, музыке, живописи <…> прошедшие культурные эпохи не исчезают без следа, а остаются в памяти культуры как вневременные: появление Моцарта не приводит к физическому уничтожению произведений Баха, футуристы “сбрасывают Пушкина с корабля современности”, но не уничтожают его книг. В архитектуре старые здания сплошь и рядом сносятся или полностью перестраиваются. Исторический ансамбль – диалог между структурами различных эпох – сменяется вырванной из контекста “экспонатностью”».
Действительно, архитектурно город переписывается безвозвратно, как текст на том пергаменте. Поэтому еще внимательнее надо смотреть, кто его пишет, почему его меняют, и кто его читает.
Конечно, невозможно застыть и ничего не менять, хотя бы потому, что “многие города (как текст) существуют тысячелетия. В то время как срок жизни “букв” и “слов” (зданий и архитектурных комплексов), их формирующих, как минимум на порядок меньше”. А исследователь модернизма Георг Шёльхаммер считает, что город и должен быть коллажем, “где различные элементы должны сохраняться, чтобы отражать непохожие идеи обществ, исторические периоды и движущие силы”.
Думая об этом всем, полезно прогуляться где-нибудь в центре, например по Тверской. Зайти в арку дома № 6 и обнаружить там прекрасное Саввинское подворье. Или за памятником Пушкину (который и перевозили, и переписывали слова на постаменте) найти символическое надгробие, а под лестницей бывшего Пушкинского кинотеатра – памятный крест. Это следы Страстного монастыря. А можно зайти в Камергерский и увидеть более мягкое обращение с текстом. Здание МХАТа, построенное в начале XX века Шехтелем, за сто лет было дважды здесь процитировано. В первый раз в 1920-е, когда переулок назвали проездом Художественного театра (смена названий улиц, революционная и эволюционная – отдельная большая тема палимпсеста). А потом, когда переулок стал пешеходным, новые фонари сделали в форме мхатовских. Так и фиксируется genius loci.
А если после такой прогулки вы вечером вернетесь домой в какой-нибудь окраинный район – вы все равно останетесь в пространстве городского палимпсеста. Так считает фотограф Максим Шер, который исследует архетипы, определяющие ландшафт постсоветского города, особенно его окраин. В его в проекте “Русский палимпсест” можно найти знакомое многим сочетание ампирного ДК на фоне хрущевок и “Пятерочку” с автобусной остановкой на первом плане.
А Иван Митин говорит о мифогеографической модели палимпсеста, в основе которой – представление о множественности интерпретаций каждого места. Они возникают в процессе постоянного анализа, описания и переосмысления пространственных мифов и свойств места, в итоге в нем как будто наслаиваются друг на друга разные “реальности”.
Уровни текста
Даже одна точка на карте, одно здание распадается на несколько уровней, и можно бесконечно рассматривать, какие из них меняются, а какие остаются. Например, что вы скажете, увидев испанскую заброшенную столетнюю церковь, превращенную в скейтпарк (архитектура та же, новая функция, новые изображения на стенах)? Возможно, кто-то сейчас поморщился от сочетания. А если сравнить ее с проектом книжного магазина в пустующей церкви XV века в Голландии (архитектура на месте, интерьеры тоже, добавлена новая функция)? Не так контрастно. А помните февральскую историю “Святые носят белое”, когда дизайнер расписал часовню в провинции Хубэй, эпицентре вспышки коронавируса? Опираясь на традиции фресок, он вместо святых изобразил врачей в защитных костюмах. Функция у здания осталась та же, архитектура та же, а росписи другие. И можно анализировать, почему автору было важно сделать свое высказывание именно в таком месте и контексте.
НазадВрерёд
С вопросом о том, что делать с разными уровнями одного места, сталкиваются и реставраторы. Один из самых известных и “классических” споров разгорелся во второй половине XIX века. Француз Виолле-ле-Дюк говорил что главная ценность – цельность и выразительность стиля, желательно самого старого, а остальные наслоения стоит убрать. А англичанин Джон Рескин был за невмешательство, говорил, что следы времени имеют свою ценность, а мы можем менять только то, что создали сами. Современные споры о реставрации еще интереснее: “Реставрация – это не возвращение старого облика или вообще – исправление исторических ошибок <…> реставратор улучшает пространство, насаждая его позитивно воспринимаемым прошлым (конечно, с десятилетиями представления о том, что позитивно, а что нет, неизбежно меняются) <…> Каждая реставрация остается только развернутым комментарием к памятнику”.
И последняя тема, которую мне хочется поднять: как контрастным уровням уживаться между собой? Попробуйте прогуляться по городу с одновременно открытыми туристическим приложением и картой “Это прямо здесь. Топография террора”. Как не поддаться слабости “не заметить”, оставить видимым и сделать так, чтобы эти слои мирно сосуществовали в голове и сердце?
Горожане как читатели, художник как переводчик
Здесь я снова начну с развернутой цитаты. В своей статье “Город как текст” Раса Чепайтене пишет об особенностях чтения: “Опираясь на <…> теоретические положения, что город является дискурсом и текстом, заимствованные у представителей городской семиотики, мы вынуждены идти дальше и ставить вопрос о его синтаксисе (структуре знаковых систем), семантике (обозначающей смысл и значение) и прагматике (реакции читателя на этот текст и его впечатления). Исследуя эти аспекты, сразу столкнемся с проблемой, что города выражают и передают значения при помощи кодов. Значит, надо уметь закодировать и раскодировать их, но беда в том, что нет универсального кода, одной “отмычки”, которая подошла бы ко всем случаям. По мнению Г. Е. Эшворта, кодировки бывают разными, и они со временем меняются. Поэтому надо смотреть на город не как на ясный и легко прочитываемый текст, как думал Р. Барт, а, скорее, как на Вавилонскую башню, где все говорят на разных языках и друг друга не понимают”.
Даже исследователи обладают глубокой, но не универсальной оптикой, а что уж говорить об обычных горожанах. Мы каждый день смотрим в текст, написанный и много раз переписанный, на разных языках. Текст, который формирует нас и нашу идентичность, может рассказать нам о нас или дать ответ на какие-то вопросы. Но который мы можем понять лишь частично, и то, если вообще захотим его читать. Ведь дорога работа-метро в наушниках и мессенджере не считается.
И именно здесь, как мне кажется, особенную роль имеют художники и люди с творческим взглядом.
Что они могут сделать? Например, дать “голос” отдельному слою, месту, явлению, сделать видимым то, что скрыто или стерто. Или проявить полифонию и контраст, наслоения, значимые стыки и “швы”. Или же создать ситуацию или условия, которые будет провоцировать жителей города или посетителей выставки на самоисследование, постановку вопросов и поиски собственных ответов.
“Художники-исследователи ведут нас туда, где мы никогда не были, чтобы увидеть то, чего мы никогда не видели. А потом они возвращают нас назад и помогают снова взглянуть на то, что, как нам казалось, мы уже знаем”, – пишут авторы сборника ”Practice-led Research, Research-led Practice in the Creative Arts”. И мне очень любопытно, что расскажут о Басманном районе участники нашего проекта, куда нас приведут, на что обратят внимание. Их дневники и новости можно найти по хештегам #басманныйпалимпсест и #артбасмания. В ближайшие три месяца мы вместе будем совершать это путешествие.
Светлана Кондратьева
Сокуратор проекта “Город как высказывание. Басманный палимпсест”. Журналист, экскурсовод, исследователь культурного наследия.
Литература:
- Архитектура в контексте культуры // Лотман Ю. Семиосфера. – СПб.: “Искусство – СПб”, 2000.
- Митин И.И. Место как палимпсест: мифогеографический подход в культурной географии// Феномен культуры в российской общественной географии: экспертные мнения,
аналитика, концепты / Под ред. А.Г. Дружинина и В.Н. Стрелецкого. Ростов-н/Д: Изд-во Южного фед. ун-та, 2014. С. 147-156. - Симоненко М. А. Городской текст глазами горожан// Теория языка и межкультурная коммуникация. 2011. № 1 (9)
- Степан Стурейко. Беспокойные камни. 9 эссе для нового понимания архитектурного наследия. Гродно: ЮрСаПринт, 2017. 288 с.
- Раса Чепайтене. Культурное наследие в глобальном мире – Вильнюс: ЕГУ, 2010. –298 с
- Smith, Hazel, and Roger T. Dean. Practice-Led Research, Research-Led Practice in the Creative Arts. Edinburgh University Press, 2009