Работаю патологоанатомом в областной больнице. Чего и кого только не увидела в нашем отделении. Что работники, что пациенты. Приходят, уходят. И как то перевели мне нового санитара Славика, с какой-то деревенской больницы. Вроде с людьми схожусь нормально, а вот со Славиком сразу проблемы начались. Униформу, как у всех надевать не хочу, обмывать не хочу, принимать не хочу, в крематорий не полезу. Если всю работу делаю сама – на труп, как минимум час уходит. Ходила, ругалась со Славиком, а он только бухтел в ответ. Когда вся ситуация уже в печенках сидела, написала на него жалобу, как бы для начальства и показала ему. Вроде Славик все понял, стал работать со мной. Но в первый же день, когда он стал переодеваться в положенную униформу я поняла, что не в его вредности была причина.
Как и многие приходяще-уходящие санитары, Славик не смог по-человечески надеть халат, все перекрутил, мне пришлось его переодевать нормально. Снял с себя все обмундирование, остался в майке с коротким рукавом. Смотрю, а у него на правой руке, на локтевой части круглые рубцы, в форме вроде верхнего ряда олимпийских колец. Я ему: «что это?», а он опять, не хочу эту униформу, все смеяться будут и так далее. Видимо, у него в деревне это было как-то смешно, не знаю. Опять пригрозила заявлением, одела его и пошли работать. Я начала ему объяснять, что это не смешно, никто над ним смеяться не будет (у нас коллектив 90% старушки), спросила, что это, а он только вздохнул в ответ.
Доработали вечером до бомжей, которых сразу на кремацию, одного я отвезла и у меня кончилась смена. На мое место пришла бабушка – божий одуванчик, Людмила Арсеньевна. Я со спокойной совестью пошла домой.
Утром прихожу – Славик сидит с вещами на выходе.
– Меня из-за этой старой карги уволили… – тихо сказал он. – Я отказался кремировать, поссорился с ней и она пошла к «главному». Эх… И двух недель не отработал…
Мне оставалось только пальцем у виска покрутить. Захожу и думаю, как бы так красиво высказаться Людмиле Арсеньевне, за то, что обижает моих санитаров и тут меня сзади догоняет Славик:
– Ты там это… С крематорием аккуратнее, а то меня вон как (указывая на руку) отделали там.
– Ожегся? – не поворачиваясь, спросила я.
И тогда Славик, оглядевшись, потянул меня к лавке и начал свой рассказ.
«Деревня у нас была маленькая, бедная. Первое время, когда не кремировали, тогда хоронили прямо за моргом, там специальная площадка была. И все тогда было спокойно. А потом сделали крематорий… Каждый раз, когда кого-то там сжигали я не мог быть равнодушен. Сам я никогда им не пользовался, зато наблюдал, как это делали другие, и мне казалось, что когда поднимается пламя, внутри, как будто кто-то кричит. Тихо так… Мне казалось, что те, кто сжигал – это палачи, и они берут себе какой-то грех на душу. Я не мог сам в себе разобраться, верю я в это вообще или просо так, лишь подумываю над этим.
Как то, когда я остался один, что то странное начало твориться с крематорием. Дым не уходил в трубу, а валил из щелей внутрь. Мне показалось, что в трубе что-то как бы мешает. Долго мялся я перед ним, потом решил, что уж лучше я проверю, что там, а то если сломается свалят на меня. Труба же на улицу выходила, может внутрь, что то упало или еще что, я ж не знаю, какова система сверху. В общем, когда огонь полностью потух и стенки остыли, я, набравшись смелости, сунул руку внутрь. Щупал теплые стены, все гладко, чисто. Поднял руку повыше, щупал – ничего, все чисто. Уже начал высовывать руку обратно, как зацепился рукавом за крючок и в ту же секунду, когда я один раз дернулся, в моей голове начал слышаться жуткий шум, а рука… Мою руку будто кусали. Я не обжегся, клянусь тебе, я уверен, что это были те, кто горел в этом проклятом крематории, это они… В ту секунду мне казалось, что души умерших что то шепчут мне, я не мог ничего разобрать, но голоса что то шептали и шептали. Я с силой дернулся, порвал рукав, отпрыгнул и все кончилось. Все голоса, вся боль. Все ушло, остались только эти уродливые шрамы»
– Так что ты это, ну, аккуратнее с ним. Мало ли сколько там горело.
На этой ноте Славик закончил свой рассказ, пожал мне руку и пошел. Я в легком недоумении побежала к Людмиле Арсеньевне, что есть на духу рассказала ей, что Славик не просто так боится крематория, но божий одуванчик стоял на своем. Славку уволили, а я так и тружусь, каждый раз, с опаской открывая дверцу…