Блез Паскаль (1623-1662) – выдающийся французский математик, механик, физик, литератор и философ. Паскаль – удивительно разносторонний гений. Прожив всего 39 лет, большую часть из которых он тяжело болел, он сумел оставить значимый след в науке и литературе. Его уникальная способность проникать в самую суть вещей позволила ему не только стать одним из величайших ученых всех времен, но и помогла запечатлеть свои мысли в бессмертных литературных творениях. Ниже вы можете прочитать отрывок из его главной книги "Мысли".
***
Сущность самолюбия и человеческого я в том, чтобы любить только себя и считаться только с собой. Но что же выходит? Оно не может помешать своему предмету избавиться от множества его недостатков и немощей: человек хочет быть великим, а видит себя малым; хочет быть счастливым, а сознаёт себя несчастным; желает быть совершенным, а находит себя полным несовершенств; хочет стать предметом любви и уважения людей, а убеждается, что недостатки его заслуживают лишь их отвращение и ненависть. Такое затруднительное положение производит в нём самую несправедливую и самую преступную страсть, какую только можно представить себе: он начинает смертельно ненавидеть истину, которая укоряет и убеждает его в его недостатках. Он хотел бы уничтожить её, но, не будучи в силах разрушить её самое, он, сколько может, разрушает её в сознании своём и других, т.е. прилагает все усилия скрыть свои недостатки и от других, и от себя самого и не терпит, ни чтобы их указывали ему, ни чтобы видели сами.
Быть полным недостатков, без сомнения, дурно; но ещё того хуже не хотеть сознавать их, так как этим мы прибавляем зло произвольного обмана. Мы не хотим, чтобы другие нас обманывали, находим несправедливым желание их пользоваться нашим уважением в большей мере, чем они заслуживают; поэтому несправедливо и с нашей стороны обманывать их и желать, чтобы они уважали нас превыше наших заслуг. Таким образом, открывая в нас действительно присущие нам несовершенства и пороки, они ни малейше не обижают нас, ибо не они виной тому; напротив, они делают доброе дело, помогая нам избавиться от зла, состоящего в неведении этих недостатков. Мы не должны сердиться, что они знают их, ибо мы таковы на самом деле, и пусть они презирают нас, если мы достойны презрения.
Такие-то чувства должны бы родиться в правдивом и искреннем сердце. Что же сказать нам о нашем, видя в нас совсем противоположные наклонности? Разве не верно, что мы ненавидим правду и тех, которые её высказывают, любим, когда они ошибаются в нашу пользу, и желаем от них большего уважения, чем то, которое они к нам питают? Вот одно доказательство, которое меня ужасает. Католическая религия не обязывает открывать свои грехи всем без различия; она допускает утаение их от всех других людей, за исключением одного, которому мы должны открывать глубину нашего сердца, и показывать себя в своём настоящем виде. Это единственный человек, которого она повелевает нам не вводить в заблуждение и возлагает на него долг ненарушимой тайны, так что это знание в нём как бы не существует. Можно ли представить себе что-нибудь более милосердное и доброе? Несмотря на то, испорченность человека так велика, что он ещё находит суровым этот закон, и это было одной из главных причин возбуждения против Церкви значительной части Европы.
Как несправедливо и нерассудительно сердце человека, если он находит дурное в возлагаемой на него обязанности делать по отношению к одному человеку то, что, по справедливости, он должен был бы делать по отношению ко всем людям! Разве справедливо с нашей стороны обманывать их? Это отвращение к правде проявляется в различных степенях; но можно сказать, что до некоторой степени оно существует во всех, будучи неразлучно с самолюбием. Эта порочная щекотливость заставляет людей, принуждённых необходимостью обличать и порицать других, прибегать к стольким изворотам и смягчениям, чтобы как-нибудь не оскорбить их. Им поневоле приходится умалять наши недостатки, показывать вид, что извиняют их, примешивать похвалы и изъявления дружбы и уважения. При всём том это лекарство не перестаёт казаться горьким для самолюбия. Оно принимает его как только может меньше и всегда с отвращением, часто даже с тайной досадой на подающих.
От этого происходит, что имеющий интерес быть любимым нами избегает оказывать нам услугу, которая, по его мнению, может быть нам неприятна. С нами поступают так, как мы хотели бы, чтобы поступали с нами; мы ненавидим правду, и её скрывают от нас; желаем лести, и нам льстят; мы любим, чтобы нас обманывали, и нас обманывают.
Поэтому чем выше наше положение в свете, тем больше мы удаляемся от истины, благодаря тому, что люди больше остерегаются оскорблять тех, чьё расположение полезнее, а вражда более опасна. Иной государь становится притчей в целой Европе, и только он один об этом не знает. Я не удивляюсь тому: говорить правду полезно для того, кому говорят, но невыгодно для говорящих, так как возбуждает против них ненависть. А так как приближённые государя считают свои интересы ближе себе, чем интересы монарха, то и не заботятся принести ему выгоду во вред себе.
Это несчастье, без сомнения, больше и обыкновеннее среди самых богатых и сильных; но не свободны от него и люди более мелкие, потому что всегда найдётся интерес привлекать к себе людское расположение. Таким образом, жизнь человеческая не больше, как постоянная иллюзия; люди только обманывают и льстят друг другу. В нашем присутствии никто не говорит о нас так, как говорит за глаза. Связь между людьми основывается только на этом взаимном обмане. Не много бы дружб уцелело, когда бы каждый знал, что друг его говорит о нём в его отсутствие, хотя в таком случае он говорит о нём вполне искренне и беспристрастно.
Человек, таким образом, есть лишь притворство, ложь и лицемерие как по отношению к самому себе, так и к другим. Он не хочет, чтобы ему говорили правду, и сам избегает говорить её другим; все эти наклонности, столь чуждые справедливости и разуму, от природы глубоко коренятся в его сердце.