Фотография времён редакции еженедельника "Будни". 1999 год. Это настоящий помидор и с ним связана одна история.
Фото Владимира Михайловича Егорова.
***
Он пришёл на второй день моей работы в газете. Все разбежались по делам, я один шуршал подшивкой, вникая в дела. Вошёл худой остроносый тип в мятой кепке, поэтично бледный с диковатым взором. Глядя куда-то в потолок и одновременно в себя, гнусаво пропел: "га-азета приходилла-аа". Без вопроса или утверждения.
- Что, простите, опешил я. - Какая газета?
Человек обшарил взглядом столы, все закоулки редакционной комнаты и восторженно замер на рослой стопке свежепривезённого тиража. Он громко ахнул и, мне показалось, даже облизнулся. По-совиному повернул голову ко мне и не мигая глазами навыкате, тихо застенчиво сказал: "газета". Помолчал полминуты и добавил: "приходила".
- Так, вам газету? - догадался я наконец. Сгрёб наобум несколько штук сверху и дал ему. Он жадно прижал их к груди и быстро вышел.
Коллеги потом рассказали, что это местный дурачок, городской сумасшедший, безобидный хроник из психоневрологического интерната. Он ходит по всем редакциям и клянчит газеты. Причём, безошибочно чётко знает график выхода всех изданий, всегда приходит за свеженьким.
Все уже привыкли, чем бы дитя не тешилось....
Поначалу мне было любопытно, я пытался завязывать с ним разговор, предлагал чай, конфеты. Конфеты он брал, в разговоры не вступал. Он был целиком и насквозь пропитан одной мыслью - добыть свежую газету. Я экспериментировал, иногда подсовывал старый номер. Он сначала привычным движением притянул газету, а потом открыл от удивления рот и будто бы сам изумляясь своим действиям, обиженно сказал: "газета приходила". Устыдившись, я выдал ему пару свежих номеров.
Мы в редакции нередко смеялись по его поводу, изображали, выдумывали сценки. И начинали скучать, когда он почему-то делал пропуски визитов. После них он приходил ещё больше исхудавшим, с чернотой под глазами, полуотрытым ртом, из уголка сочилась слюна. Движения были заторможены, он не произносил своей заветной фразы. Просто стоял и смотрел в пол, потом тягуче обречённо уходил с газетой. Постепенно со временем он оживал и всё возвращалось к прежнему отшлифованному сценарию.
Один раз во время его визита в редакции был профессор у меня на интервью. Когда визитёр ушёл, он рассказал:
"А я знаю историю этого человека. Он сын чудесных преподавателей, рос вундеркиндом, единственный ребёнок, души не чаяли, вкладывали в него на всю катушку. Там не голова была, а ленинская библиотека. Рисовал роскошно, играл на разных инструментах, стихи, научные статейки, инженерно одарён. Шёл на медаль, олимпиады щёлкал, как семечки. Однажды сильно простудился и заболел менингитом. Воспаление мозга сделало из него идиота. Они бились за него, но спасти гения было уже нельзя. Он был поздний ребёнок и скоро они сами сильно сдали, инсульты пережили и были вынуждены отдать его в интернат".
Теперь я смотрел на него совсем иначе. Старался подольше задержать, всматривался в бессмысленные глаза, пытаясь найти хоть какие-то приметы его прежнего. Но ничего не мог отыскать. А потом наступили трудные финансовые времена у газеты, мы сделали пропуск, один, другой. Теперь наш гость долго стоял, не вникая в наши объяснения, что газеты нет, говорил на все лады - "газета приходила". И уходил вдруг, подчинившись какому-то внутреннему, одному ему понятному импульсу.
А потом пропал. Мы вернулись к выпуску газеты, но его всё не было. Ждали его, вроде бы, даже пытались куда-то звонить и выяснять. Явился он неожиданно. Мы с фотографом сидели на ступеньках деревянном лестницы редакции, лениво трепались и млели на летнем солнышке. Он выскочил неожиданно, заслонил солнце, как чёртик из коробочки. Смотрел на меня выпученными глазами и держал двумя руками перед собой пакет. Мы сидели не шелохнувшись. Нелепая пауза затянулась, время встало.
- А газету привезут завтра - вычурно громко и отчётливо сказал Михалыч. - Ты завтра приходи. Завтра, слышишь?
Но тот настырно держал пакет передо мной и смотрел в лицо безумными немигающими глазами. Я взял пакет, открыл. Там был ворох мятой бумаги,пощупал, что-то было в неё завернуто. Раскопошил и достал.
- Ого! - сказал Михалыч. - Это ж... помидор! Смех-то какой! Чудо, а! Утка - томат!
А визитёр, словно очнувшись сморгнул, повернулся и ушёл. Спасибо! - запоздало крикнул я в его далёкую спину. Больше мы не виделись никогда.