Что привязывает тех, кто должен уйти, к миру живых? Какие долги не дают им пойти дальше? Чья злая воля наказывает за проступок, совершенный тысячелетия назад? И почему любовь к жизни становится невозможностью умереть?
- Мне кажется, это не один из тех кровожадных призраков, ненавидящих всё живое, - вполголоса заметил отец Роланд, внимательно всматриваясь в девушку. Разгулявшееся в пещерах воображение настойчиво подсовывало ему Спектров - страшных чудовищ, зависших между миром живых и миром мертвых, встречу с которыми мало кто мог пережить. - Однако всё может быть, надо быть осторожнее. И да, наш долг - упокоить несчастное создание, навеки застрявшее между жизнью и смертью. Что-то привязывает её к нашему миру, не даёт уйти... Надо попробовать расспросить её, узнать о её беде - но как? Я совершенно не знаю древнего языка, хотя и заучил молитву, способную понять все языки мира... Вот только между пониманием и способностью говорить есть очень большая разница.
- Она просит прощения, - грустно прошептала Эса, прекрасно понявшая призрака, бормотавшего на древнем языке. - За трусость и малодушие, за то, что подвела свою госпожу. Ей надо было правильно принести себя в жертву, но она не смогла... И теперь она молит снять с нее проклятие...
- Ты ее понимаешь? - изумленно приподнял бровь Лео. Сам маг, хотя и знал множество языков, еще нигде не встречал ничего подобного.
- Да, - кивнула девушка. - Это нуатль. Мы учили его с Лоно... Давно, ещё до знакомства с тобой.
- Хм, - маг вспомнил, что о Лоно, здоровяке-варваре, ему рассказывал хозяин "Красного вепря". И хотя, по его рассказам, парень и не походил на лингвиста-полиглота, халфлинг решил не вдаваться в детали. - Тогда ты можешь с ней поговорить?
Эса кивнула и робко обратилась к духу:
- Простите, что с вами случилось? Мы можем помочь вам снять проклятие?
При первых звуках голоса Эсы призрачная жрица прервала свой плач и встрепенулась. На мгновение ее лицо озарилось, даже ее спектральное свечении стало ярче, но тут же она поникла и потускнела снова:
- Госпожа, ты услышала… нет…
Девушка развернулась, паря в воздухе над алтарем и посмотрела на странную компанию, которая застыла на пороге.
- Тебе не за что просить прощения, дитя! Тут давно все мертво, так что ты вольна бродить повсюду, где тебе заблагорассудиться. Это место не может быть осквернено больше, чем уже есть! – чуть напевно, но отстранено и холодно, сказал призрак девушки на своем давно забытом языке, обращаясь к Эсе. – Раз теперь такие как он могут тут разгуливать!
С этими словами призрак вскинул руку и указал то ли на отца Роланда, то ли на ухмыляющегося Ауицотля.
- Что до твоего вопроса, то мой ответ будет таков, дитя. Ты вряд ли можешь тут чем-то помочь, раз уже все эти бесчисленные годы молитв не искупили моей вины! О, как глубоко мое раскаяние, о, сколько слез я пролила… Хватило бы, чтобы заполнить бездонные глубины дома Чальчиутликуэ! Видимо, есть только один путь. Завершить начатое. Правильно провести обряд, на который я не отважилась. И все равно умерла. Но, увы, дважды мне умереть не дано. Во мне не осталось влаги жизни. А без теплой крови ритуальные слова также мертвы, как мертв этот злосчастный город, пожравший самое себя! Его предсмертные муки были ужасны, но еще ужаснее муки, что выпали на долю той малодушной, что ты видишь перед собой! – в экзальтации почти сорвался на крик призрак, но быстро поник снова. – Как я и сказала, ты вольна ходить, где тебе заблагорассудиться. Но мой совет тебе – вернись к свету как можно скорее, а не то гнев моей Госпожи как яд просочится в твой разум, и ты навсегда позабудешь, что такое тепло и солнце, и твоим уделом станут вечный мрак и холод здешних склепов! Что да меня, то я стану и дольше молить Госпожу в надежде, что однажды обсидиан ее сердца снова станет раскалённой лавой страсти, и она оборвет мое жалкое и никчемное существование!