Как же я был по-детски счастлив, когда подобрал эту бумажку. Зная, что никто не заметил, я стал протискиваться сквозь толпу.
— Не напирай!.. — обращаясь к людям, крикнул урядник с некоторой тревогой в голосе, так как понимал, что его могут оттереть от пойманного им агитатора.
А люди, точно по команде, с шумом хлынули к вековым вязам. И в этом чувствовалась не только стихия массы, а вполне осознанная воля.
— А-а-а!.. — угрожающе протянул урядник, переступая через босого парня, который будто невзначай упал ему под ноги. — Шкуру спущу-у! — отчаянно крикнул, падая на землю. Толпа окружила его тесным кольцом. Все порывались поднять урядника на ноги, но странно, у них никак это не получалось: то будто поднимут его, то падают вместе с ним на землю.
Петр что есть мочи бросился бежать. Толпа расступилась перед ним, а один мужик в коричневой свитке махнул рукой в сторону двора и шепнул:
— Через двор, на луг, хлопче, и на Черкассы...
Вокруг церкви шел крестный ход, и в заоблачную даль торжественно возносились голоса хора. Унылым голосом молил поп о «благоденствии» и о «благополучии», кадильница без единого уголька монотонно звенела в его руке. Старательно вызванивали колокола, и этот звон разносился в пожелтевших рощах, в тихом ольшанике.
Я засунул скомканный листок бумаги за пазуху. Хотелось отдать его дяде Петру — видно, нужен ему, коли забрал его из рук попа.
Толпа людей еще долго шумела, хохотала и наконец подняла урядника с земли. Он огляделся вокруг, понял, что Петра нет, как в воду канул, и без слов заехал кулаком в улыбающееся лицо босоногого юноши...