— Лена, глядя на вас, трудно поверить, что вы выросли в суровых местах — в Тынде, которую считают столицей БАМа…
— Это опасный край. Едешь на шашлыки с родителями на сопку, а милиционеры останавливают и говорят: «Аккуратно, там сегодня медвежат видели». Значит, рядом медведица дикая, она заламывает просто за секунду, и шансов выжить у тебя нет. Люди пропадали. Когда я с папой ходила в лес по грибы, он давал мне газовый пистолет, чтобы выстрелом отпугивать медведя или даже амурского тигра, которого тоже можно было встретить. Однажды я собирала грибы, и пистолет выпал. Я так перепугалась, бросилась искать, слава богу, нашла…
Вокруг была невероятная красота. «Тында» на эвенкийском языке переводится как «яма». Все дома в низине. Из любого окна видны сопки, сплошь покрытые хвойным лесом. Когда цветет багульник, сопки превращаются в ярко-фиолетовый ковер. У нас в России очень красивые есть места. Осенью появляется брусника. Помню огромные поляны, яркие от ягод. И я бежала по мягкой от мха земле и падала звездой среди ягод. Нужно было набрать ведро брусники, а я просто так лежала, смотрела на сосны, руками хватала ягоду — и в рот…
— В общем, понятно, откуда ваше бесстрашие, о котором легенды ходили, когда вы вели «Ревизорро». Все эти риски — ерунда по сравнению с тайгой, где совсем рядом амурские тигры и медведи…
— Я никогда опасности не ощущала, ни в сопках, ни в «Ревизорро». Вначале был обычный кастинг, и я уже четко знала, чего хотят, так как продюсером проработала много лет. Но когда я приехала на первые съемки, честно признаюсь, особо-то не понимала, что происходит, в какой формат я ввязалась. Я из интеллигентной семьи, и для меня было настоящей проблемой заходить на кухни, вмешиваться… Но я помню, случился переломный момент, когда в одном ресторане я зашла на кухню, а там очень жарко. И все повара какие-то грязные, а внизу под столами — тазы, в которых кровь, мясо, все застоялось, запах соответствующий, мухи. Говорю: «Господи, а что у вас здесь стоит?» А мне отвечают: «Ой, слышишь, ты чего выпендриваешься, все схавают». И тогда из меня просто вырвалась эта Лена, которую все теперь знают. И я сказала: «Что-о-о?!» С тех пор для меня главной целью в «Ревизорро» стало улучшить качество услуг по всей стране и сделать шоу социальным.
Мне кажется, сейчас вообще все позабыли об этой цели в погоне за хайпом и скандалом. А я сама писала в Роспотребнадзор, мы работали. Я пять лет своей жизни положила на это, не помню ни одного выходного дня. И я горжусь тем, что сделала. Меня вообще не интересуют и не трогают скандалы, которые вокруг возникали. Я до сих пор чувствую ответственность за каждое заведение, в котором я побывала и в котором повесила или не повесила наклейку. Я обращалась к людям и представляла свою маму, бабушку, тетушку, всех людей, которые смотрят меня. Я не родилась с серебряной ложкой во рту. Я из простой семьи. Родители строители.
Переехали из Ярославля в Тынду строить БАМ. У нас бывали разные времена, в какой-то момент и есть особо стало нечего — когда зарплату папе давали не деньгами, а тазиками и разной ерундой. И папа, со своей высокой должностью, ходил разгружал вагоны, чтобы заработать. И поэтому я знаю, как люди живут в провинции. Москва — это вообще не Россия. У нас люди живут в бедности, и поход в ресторан — праздник. Парень копит деньги, чтобы свою девушку отвести на свидание или отпраздновать день рождения. И тут человек на кухне мне говорит: «Все схавают». А у меня чувство обостренной справедливости с детства.
— И боевой дух?
— Люди знают меня по образу в «Инстаграме» или на фотосессиях, они видят женственную даму в элегантных нарядах. Сейчас в это трудно поверить, но в детстве я была совсем другой. Сорванцом, предводителем мальчишеской группировки. На мне живого места нет: то у меня было растяжение руки, то я с автобуса упала. Голову мне зашивали — в нее камень прилетел. Пришлось побрить меня налысо и штопать. Я бегала по крышам, чуть не лишилась нижней губы. Когда возвращалась с очередной прогулки вся в синяках, мама открывала дверь со страхом и спрашивала: «Господи, что опять?» Я помню, она все пыталась меня куда-то отдать, в какой-то кружок, чтобы я перестала бегать по гаражам и играть в казаки-разбойники. И мне смешно, когда кто-то что-то оскорбительное сейчас пишет в комментариях в интернете. Я говорю, что в мое время все комментарии были лицом к лицу, глаза в глаза во дворе. И если ты что-то не то сказал, то отвечал сам, физически. В общем, я не была классической девочкой. У меня даже не было ни одной куклы.
— Во взрослом возрасте риски только возросли. На вас ведь и нападения были. Помню, вы боялись, что пырнут ножом, что вашу машину взорвут... Вы испытывали перегрузки, начались проблемы с сердцем, нервное и физическое истощение. Ради чего нужно было класть здоровье на плаху проекта, даже очень полезного и социального?
— Это, наверное, такой склад личности. Объясню. Если честно, наверное, спас меня из этой ситуации Юра, который тогда еще не был моим мужем. Он нанял мне телохранителя и пытался научить меня отдыхать. А я была как белка в колесе, только и говорила: так, мне нужно то, нужно это, мне нужно еще снимать. Хотя я просто падала от усталости в обморок лицом о кафель — у меня на подбородке больше сорока швов. Но я не могла остановиться. Когда я работала финансистом, у меня не было столько страсти и ярости. А на телевидении я преобразилась. Я весь материал помню наизусть, каждую секунду, потому что я и продюсирую, и снимаю, и вижу, как мои операторы ходят. У меня предрасположенность к этому формату работы. Я могла бы быть военным корреспондентом, если бы у меня не было семьи. Многое могу отдать, чтобы добыть настоящую информацию. Мне очень нравится формат журналистского расследования.
— Вы ведь не сразу нашли свое предназначение в жизни?
— Нет. Я удивляюсь, когда люди в 17—18 лет знают, чего хотят, и идут с этим делом по жизни. Я помню себя в 17 лет, у меня ветер в голове свистел. Я ходила в художественную школу, хотела стать художником, творческая жилка всегда была во мне. Но родители за меня решили, что нужно стать финансистом. И даже сейчас я сама удивляюсь, как мне хватило смелости и ума взять и уйти из серьезнейшей компании в никуда. Я окончила школу телевидения и радиовещания «Останкино». Но из «Газпрома» я уволилась, а на работу не устроилась. Я помню, как мама звонила мне, плакала в трубку и говорила: «Лена, одумайся! Какое телевидение? На что ты будешь жить?» Но я чувствовала: надо идти именно этой дорогой. Я ее видела. И говорила: «Мам, если я сейчас остановлюсь, сверну на шаг вправо-влево, у меня не получится». И я пошла. Мне было очень страшно.
После увольнения я сидела три дня дома с мороженым, как в лучших комедиях. За полдня посмотрела весь сериал «Друзья», потому что у меня был стресс. Я ломала систему, которую привили мне с детства. Мои мама и папа ходили на работу с восьми до шести. Они говорили: ты окончишь школу, поступишь в институт, потом будешь так же работать, как и мы. И это норма жизни. И когда я в 27 лет сказала: «Мне ваша норма не нравится», конечно, родители стали переживать. Ведь я так успешно, с их точки зрения, двигалась по этому пути. Проработала пять лет в РЖД, перешла в «Газпром». Там было много людей, у них горели глаза, им нравилась их работа. Мне — нет. Кому-то нравится одно, кому-то другое. Я не представляю, как существовать, если глаз не горит. Не могу быть счастливой без любимого дела.
Читайте продолжение интервью ➡️
