В последних наших публикациях мы столкнулись с темой политики в искусстве и поняли, что как бы ни хотелось нам её избежать – это попросту невозможно. Современное российское искусство имеет активные связи с политикой. Ярчайшие художественные явления конца 20 – начала 21 века так или иначе приводят к ней. Поэтому этот диван мы решили посвятить теме акцонизма и активизма в искусстве.
Варвара Муратова: Сегодня акционизм обсуждается везде и всеми. Он есть как отдельный раздел во всех учебниках по истории современного искусства, присутствует в виде документации в музеях. Но при этом я вижу, что часто происходит подмена понятий: почему сейчас многие называют политические жесты искусством и стремятся принести их в стены галереи?
Елена Шевченко: Наоборот. Искусство ещё в 90-е вышло из галерейных стен и прочно обосновалось на улице. Знаменитые акции Осмоловского, Тер-Оганьяна, Бренера, Кулика в центре Москвы и на Красной площади – классика отечественного совриска. Движение это вошло в те самые учебники под именем московского акционизма. Акционисты хоть и реагировали на общественную и политическую повестку, но прямых заявлений никогда не делали, только обозначали острые темы, задавали вопросы – всегда оставаясь в русле искусства. В начале 2000-х, когда власть стала сжимать кольца авторитаризма, делать отстраненные жесты художники уже не могли. Поворотным моментом стала акция «Юный безбожник» Авдея Тер-Оганьян. В 1998 году в рамках выставки «Арт-Манеж-98» художник топором рубил освещенные репродукции икон. За эту акцию на него было возбуждено уголовное дело по статье «разжигание религиозной вражды». Чтобы не получить реальный срок, художник был вынужден бежать из страны.
ВМ: Да, так было в 90-е и начале 2000-х. Последние же десять лет мы видим обратную историю. Тот акционизм – как раз классический, который мы привыкли считать искусством, работы Олега Кулика, Анатолия Осмоловского и других, не вызывает сомнений. Больше всего смущает то, что например группу «Война», или «Pussy Riot», или Павленского называют художниками, а то, что они делают – искусством. Получается так, что их будто бы тоже пытаются взять под своё крыло – дать определение и поставить на полочку ко всем остальным. Но стоит ли относить к искусству явления, которые не были задуманы авторами как художественные акции?
ЕШ: Мне кажется, что ключевое слово «привыкли считать». То, что происходит сейчас, ново и непривычно. Пройдет время, и акции Павленского не будут вызывать таких острых эмоций. У теоретиков принято считать, что группа «Война» – правопреемница московского акционизма, а «Pussy Riot» родились из московского ответвления «Войны». Хотя всё это крайне условно. То, чем занимались «Война», «Pussy Riot», Павленский, всё же можно назвать активистским искусством. Это явление заключает в себе политический жест, скрещенный с художественным. Политическая составляющая в этом направлении является основополагающей. То есть художник здесь не столько творец, сколько активист, герой на баррикадах, представляющий, что важно, интересы не только свои, но всего общества. То есть это искусство выходит как бы на следующую ступень, занимаясь повесткой, отвечая на актуальные общественные вопросы. Например, в акции «Х*й в плену у ФСБ» группа «Война» говорит от имени всего российского общества, а не отдельного человека, художника. Получается, что в противовес модернистской персональной рефлексии, акционизм и активистское искусство занимается коллективными проблемами.
ВМ: Да, всё так и есть. И политический, общественно значимый жест в обсуждаемых нами акциях безусловно присутствует, для этого они и делаются. Но я повторюсь – в чем художественная составляющая? Почему происходят попытки вписать акции 2010-х годов не только в учебники истории, но и в книги по истории искусств? Невольно создается ощущение того, что это просто маркетинговые стратегии: они рассчитаны на то, чтобы схватить все самое яркое и скандальное, что происходит в России или в мире, и приписать это к искусству. Неужели созидательный потенциал искусства оценивается так низко, что ему нужна такая «подпитка» со стороны?
ЕШ: Мы можем относиться к активистскому искусству и акционизму как угодно, вне зависимости от нас, их существование – уже свершившийся факт. Актуальное искусство последних полутора веков вызывало отторжение у большей части современников, в этом плане ничего не изменилось. Всё это время художники борются за расширение границ искусства, что ещё в конце того века привело к полному слиянию искусства и жизни. А рассмотренные нами акции и есть результат этого слияния. Мне кажется главное, что мы должны не упустить из виду здесь и сейчас – это то, что искусство имеет способность опережать своё время. Созидательный потенциал современного искусства направлен в будущее. Вот например главный запрос современной России – национальное самосознание, определить и укрепиться в котором нам только предстоит. Возможно деятельность акционистов последних тридцати лет – не что иное, как первые искры в этом костре. Они могут не повлечь за собой пожара, но способны указать на саму возможность. И я сейчас не о каких-либо революционных настроениях, а о базовом самоопределении и сознании себя как личности и гражданина, у которого есть как права, так и обязанности.
P.S. Узнать больше об истории акционизма и активистского искусства можно из статьи куратора, основательницы фестиваля «МедиаУдар» Татьяны Волковой: часть 1, часть 2, часть 3.
Текст: Елена Шевченко, Варвара Муратова
telegram @moskvagalereinaya
instagram @mgdaily__