Слово-то какое - мытилка. Смешное. Помню, бабушка рассказывала, как они с сестрой и мачехой ходили на мытилку. У них был свой большой дом на пересечении Ермака с Войкова, напротив "Умелых рук". Стирать и полоскать ходили на реку Уводь. Золу печную замачивали, пенка поднималась на третий день - щелок. Его нужно было разводить водой в умной пропорции. Если концентрат выше, белье стирается лучше, но вещи вынашиваются быстрее. У нас где-то в подвале до сих пор лежит валёк-колотушка, ей выбивали на мостках грязь дочиста. В детстве я играл ей в лапту и не мог понять, как грязь из тряпок можно выбивать. Нашим детям, наверное, такое рассказывать небезопасно, опасаюсь вывиха мозга. Летом, рассказывала бабушка, стирать и полоскать было одно удовольствие. Дед Петро собирал сразу несколько стиральщиц соседок с поклажей и на лошаденке Лыко (он так и звал её средним родом , не желая примириться, что у него кобыла). Деду было лет сто, суставы скрипели, как и на ладан дышащая телега, а он всё норовил пошутить солёно и потрогать бабью коленку. И дурным гоготом смеялся в прокуренную бороду.
Зимой рубили проруби. Когда температура опускалась ниже тридцати корка покрывала воду тут же. Бельё нужно было тщательно выполоскать, отжать, тесно сложить в корзину. Если так не сделать застынет в окаменевшую ледовую статую и нужно полоскать опять. Жутко трудно было с пододеяльниками и простынями... Вот пишу это и понимаю, у нас у многих просто нет такого опыта. Да, крещенские купания, понятно. Кто-то даже морж. Но полоскать в течение часа белье на ветру в 30 градусов мороза... Вот не думаю, что кто-то сейчас повторит. А тогда это был проходной сюжет быта. Сестра родная бабушки Нина всегда была пышечкой, кровь с молоком, а бабушка жилистая субтильная. У нее руки в ледяной воде тут же стыли. Кисти костенели, как у покойника. Она знала это свойство, поэтому совала в воду пальцы сразу в форме удобных крючков, которыми можно было выполаскивать, таскать белье. Норму делили пополам, сестра выполаскивала свое раза в два быстрее и всегда помогала. А бабка моя драла зубами губы в кровь от боли и немочи, но все совала и совала руки в воду, все махала там бельем. Она говорила, мозг уже отказывался соображать. Ты входил в транс, главное не упасть лицом в воду, бездумно совершать механические движения. Это были усилия сверх обычной меры человека. И пережить это можно было только в состоянии сильной ярости к себе слабому, ярости в жизненной нужде сделать это.
А прямо перед войной померла лошадь Лыко, через неделю и дед Петро упал ничком у поленницы с топориком в руке, так и нашли. С солёной улыбкой в бороде. Мачеха слегла, тяжело заболела к зиме сестра. Хозяйство осталось на бабушке. В дом пускали постояльцев, в основном военных тыловиков. Их тоже нужно было обстирывать, кормить. Зима была лютая. И в бельевую корзину, куда она сгружала постируху, могли запросто поместиться несколько таких девушек. На санках до реки. И там, выломав лёд, в бешеной скачке, вопя охрипшим горлом на всю реку, чтобы удержать сознание, она воевала, полуголодная, после институтских учебников по терапии, и кроваво-гнойных перевязок раненых, воевала с этим бельём. Воевала и побеждала.
Да, две грыжи нажила, с трудом рожала потом от выпадающей матки. Но стала Богом поцелованным врачом, удивительной красоты женщиной, глубокого ума и сердца человеком.
Говорила, какое это счастье, притащить корзину в дом. Приложить свои окоченевшие кручки пальцев и кистей к теплой печке. Заледеневшие сосуды оживали, кровь иглами прорывала себе дорогу под кожей. От выламывающей боли воскрешения она потихоньку выла, но это было такое счастье, что она смогла и все позади.
- А знаешь - говорила она. - Какой запах у выстиранного золой, выполощенного в полынье, высушенного на морозе белья! Это же с ума сойти! А мы еще перекладывали его в шкафу букетиками трав и сухих цветов...
Эх, пойду, кстати, положу бельё в нашу безотказную старушку Bosch, нажму кнопочку, да поною, как же трудно нам живётся)