- Бессонница. Гомер. Тугие Паруса.
Я список кораблей прочел до середины...
И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне?..
О. Мандельштам
Наша жизнь пронизана нитями дружбы и вражды (к счастью, больше всё-таки дружбы), любовью взаимной и не очень (к несчастью, чаще невзаимной). Эти нити укладываются вдоль и поперек, образуя коврики жизни. У каждого — свой, неповторимый. У Елены Андреевны, например, коврик дизайнерский. Так и положено: ведь она — дизайнер.
У дизайнера, вопреки общепринятому мнению, работа тяжелая. Требуется одновременно иметь инженерный склад ума, эстетические взгляды, задатки психолога, уметь жестко торговаться с продавцами стройматериалов и рабочими, мягко убеждать клиентов, словом, быть одновременно приземленно-прагматичным дельцом и гламурно-возвышенным небожителем. Да, самое главное — нужно недюжинное здоровье и крепкие нервы. И уж, конечно, никакого склероза! Иначе как удержать в памяти все эти оттенки обоев в разных комнатах разных объектов, вазочки, унитазы и прочее? Впрочем, склероз можно тоже отнести к категории здоровья.
У ее подруги, искусствоведа и экскурсовода Марии и тоже, по случайному совпадению, Андреевны, коврик жизни был другой. А из общего, кроме отчества, то, что они выросли в одной коммуналке. Забавно, но, как они считали сами, именно коммуналка помогла им определиться с выбором профессии в жизни.
Коммуналка на три семьи находилась в старинном дореволюционном доме. В ней каждая комната была с изюминкой. На потолках сохранилась витиеватая лепнина вокруг люстр (хотя сами люстры были заменены на современные, лаконичные, но от этого не более красивые). В одной из комнат имелся уютный эркер. В другой — колонна, прорезанная неглубокими каннелюрами. Высокие потолки давали ощущение простора и обилия воздуха. В темных наплывах коридорного зеркала мерещились силуэты дам в старинных платьях, картины в резных багетах, парадные лестницы со скульптурами на входе. Даже запах несуществующих духов ощущался иногда.
Ванная комната была с окном. Почему-то считалось, что преимущественным правом ею пользоваться обладало семейство Елены Андреевны по фамилии Квасниковы. Никто уж и не помнил — почему. Бабушка Леночки, Антонина Михайловна (впрочем, никому бы в голову не пришло звать ее бабушкой или, хуже того, бабой Тоней), всегда ставила в ванной на окне букетик по сезону. Весной — сирень, в июне — пионы, к августу — флоксы, которые Леночка находила красивыми, но вонючими, осенью — астры, а зимой — хоть веточку какую-нибудь корявую. По происхождению Антонина Михайловна была женщина простая, но таких безупречных манер и отменного вкуса, с таким достоинством, что больше всего напоминала скорее какую-нибудь леди из современного английского сериала, чем обитательницу коммуналки.
К несомненным богатствам квартиры следовало отнести французский дореволюционный, можно сказать, раритетный унитаз, который прекрасно работал и был, если только уместно так говорить про унитазы, элегантен. Леночка считала, что «такой унитаз — сам по себе арт-объект». Не уцелело, тем самым нарушив гармонию пространства, только анфиладное расположение комнат. Проходные двери новые домовладельцы в начале советского века, когда большую квартиру раздробили на несколько жилищ, попросту заложили кирпичом. Но все равно двери угадывались даже под толстым слоем штукатурки и обоев.
Вопреки представлению о коммуналках как о месте склок, сплетен и взаимной неприязни, обитатели квартиры № 6 жили дружно. Возможно, потому, что родители были примерно одного возраста, и дети — тоже. Февральская Машенька была на полгода старше Леночки августовской, дочери лета, которая, в свою очередь, была на полгода старше третьей их соседки, мартовской Евгении. Тогда, понятное дело, просто Женечки.
Родители дружили между собой. С одной стороны, у людей одного поколения жизнь идет параллельно, уклад жизни и привычки формируются похожие. С другой стороны, выживать легче с взаимовыручкой. Детей легче растить, всегда можно соседям «подкинуть», если на работе аврал или билеты в театр перепали. Дети росли на общих руках. Никому не казалось странным остаться на целый день с чужой тетей, есть у нее и порой даже спать. Однако разумную дистанцию все соблюдали, бестактности никто не допускал. Хоть и жили в одной квартире, но, отправляясь к соседям, всегда говорили, что «пошли в гости».
Леночка, нежась в ванне, любовалась букетом цветов на окне и маковкой церкви, стоящей на противоположной стороне улицы. Даже став взрослой женщиной, она сохранила представление об идеальном именно в виде ванной комнаты с окном и букетом на его подоконнике. У Леночки был природный дар видеть и формировать прекрасное, как она считала, образовавшийся благодаря красоте, которая окружала ее в детстве. Любимая игра в детстве — переставлять мебель в кукольном домике. А до самих кукол ей дела не было.
Машенька, тоже романтическая особа, в своей комнате с колонной воображала людей, что жили здесь в старину. В итоге, стала не историком (такая профессия казалась ей скучной), а искусствоведом — проводником красоты. Работать по распределению попала в Третьяковскую галерею и считала это еще одной удачей в своей жизни. В детстве она была субтильная, востроносенькая. Пришедший как-то в гости к отцу сослуживец восхитился, что девочка тихо и увлеченно играет сама, не то, что его сыновья: у тех всё кипели драки, все вопросы решались криками.
— Да она у вас не Машка, а... Мышка какая-то!
Девочка повернула к взрослым лицо, блеснули ее умные живые глаза.
— Мышка моя, — распахнул объятия умиленный отец. Кличка прилепилась. И только в 14 лет вдруг стало видно, что никакая она не мышка, а Маша, даже лучше б сказать Мария. Но для одноклассников и близких друзей она осталась Мышкой.
В детстве девочки-соседки пытались дружить втроем. Об этом мечтали их родители, вернее, так им было удобнее. Но у Жени характер был ревнивый, собственнический, она всё пыталась рассорить Машу с Леной между собой, наговаривала одной на другую. Первое время ей это удавалось, но потом Маруся и Лена, девочки неглупые, разобрались что к чему. Конечно, совсем с Женей не общаться, живя в одной квартире, они не могли, играли вместе, в школу ходили, но поправочку на Женин характер делали всегда. И хотя все вокруг считали их неразлучной троицей из квартиры номер шесть, на самом деле они были 2+1.
Конечно, родителям было спокойнее, когда они знали, что девочки присмотрят друг за другом, напомнят про уроки, помогут, если надо, одернут, если что. Даже сам легкоуловимый дух соревновательности был полезен, потому что побуждал каждую развиваться. В подробности же детских отношений родители не вдавались.
А потом коммуналку расселили, дом отреставрировали и отдали в качестве одного из корпусов близлежащему научному институту, ввели пропускную систему, так что Леночка, имевшая сентиментальный порыв посетить квартиру своего детства, не смогла войти дальше проходной. Вахтерша, тетка злая, даже не стала слушать ее робкие уговоры.
Хотя прежних соседей расселили относительно недалеко друг от друга, видеться стали реже, зато созванивались регулярно. Родители по-прежнему вместе отмечали Новый год, ноябрьские и 8 марта. Первого мая первый раз в году непременно выезжали за город, к кому-нибудь на дачу, на шашлыки.
Девочки стали девушками, заневестились. Первой вышла замуж Женя и очень этим гордилась. Впрочем, и здесь она оказалась в своем репертуаре: долго намекала каждой из своих подруг, что именно ее хотела бы видеть своей свидетельницей на свадьбе, но боится обидеть вторую. Всё надеялась, что они начнут соперничать за это право. Все-таки свидетельница — это же первая девушка... после самой невесты, разумеется, весь вечер на виду, в центре всеобщего внимания. Но к огромной Жениной досаде, к такой чести девочки отнеслись равнодушно, конкуренции у Маши с Леной не случилось. Женя, немного позлившись, что план ее провалился, предложила стать своей свидетельницей приятельнице–товароведу. Все-таки та сидела на дефиците и могла пригодиться со своими связями.
Леночка вышла замуж без лишней шумихи. Она вообще не очень приветствовала официоз и не придавала значения юридическим формальностям. Расписались больше для родителей, чтобы не переживали. Свидетелем у нее была Маша, собственно говоря, это само собой разумелось. Заехали потом домой, расцеловались с взволнованными родителями, выпили шампанского, закусили традиционным «Оливье» и, помахав свадебным букетом из белых пионов, похожих на гигантские розы, уехали в Питер в свадебное путешествие. Родители продолжили пировать, сокрушаясь, что всё теперь не так. И лукавили... Потому что сами, например, Леночкины родители отмечали свадьбу в общежитии в обстановке глубокого подполья, потому что женатые студенты подлежали немедленному выселению, а своего жилья на тот момент не было.
Фамилию Леночка оставила девичью — Квасникова. Пытавшемуся, было, обижаться жениху объявила: «Сердце мое принадлежит тебе, Фильченко! Ведь это же важнее. А фамилия — семье. Детей всех запишем как Фильченко-Квасниковых. Заметь, не по алфавиту, а по главенствующему положению в семье». Жених, боготворивший свою Елену Прекрасную, с доводами согласился.