В советское время слова из песни “С чего начинается Родина?” мне напомнил тогдашний муж моей матери. Я всегда была идейным ребенком, поэтому упрек на грудь приняла, хотя и с осознанием, что все мои жалобы на плохое отношение ко мне мамы в этом человеке будут находить толстую стену.
Не стану обсуждать и анализировать поступки мамы, я лишь посмотрю на прошлое и настоящее как на процесс, в котором две линии – отношение к маме и любовь к Родине – долго висели параллельными проводами, а потом стали единым крепким канатом.
Стадия 1 – Детство
Меня почему-то постоянно возил поезд. Он был первым, кто показал мне пример неизменной и безупречной ответной любви. Сначала поезд полюбил меня, а потом я его. Всё взаимно – как мне нравится. Но поезд – не мама. Мамину любовь я жила зигзагами или нотами на промасленных листах: здесь играть, а здесь не играть. Я почему-то жила часть года (лучшую, надо заметить) на Кубани, у бабушки с дедушкой, и по остаточному принципу несколько месяцев в году мне перепадало маминой близости, где-то в Липецке, а потом в Подмосковье (иного не помню).
В моменты, когда бабушка наказывала меня за непослушание (так я должна была понимать), я хваталась за соломинку далекой маминой любви, всхлипывая “маааама, маааамааа”. А когда мною была недовольна мама, я искала утешение в любви, струящейся с более южной стороны. Подмосковные всхлипывания назывались “баааааабушка, бабуууууля”. Вот так и росла, сначала вполне себе русая, а потом каштановолосая, сначала бабушкина, а потом временно мамина, сначала вроде любимая, а потом наказанная, девочка, которая очень хотела любви.
Кстати сказать, Бернес говорил про березку, про поле, про маму, которая пела песню. Откуда он это придумал? Вот у меня ничего такого не было. Как я вообще должна была научиться любить Родину? Помню станицу в предгорье северного Кавказа, помню кизил в лесу и грецкий орех в огороде. Никаких берез и полей. И песни мама пела значительно позже, в гостях и после тостов.
Стадия 2 – После детства, но пока еще в СССР
Воссоединилась я с мамой по телеграмме “Мама срочно привезите Ирину”. Ну да, уже надо было идти в первый класс, а до 1 сентября оставалось три дня. В том же году, чуть раньше, родилась моя сестра. К тому моменту я уже соображала, что папа Коля – это и мой папа тоже. Хотя я не понимала, почему моя фамилия не совпадала с его, а вот отчество было вроде бы правильным. Очень быстро мне и фамилию поменяли. Но вопросов от этого не убавилось. Любовь уходила по направлению к сестре, а мне доставалось то, что потом-потом было названо достаточным: “Чего тебе еще надо? Ты сыта, одета и обута”. Это правда, одета и обута я была.
Отличница, активистка, пионерка, комсомолка – выросла на свою голову искательница справедливости. Ну, уж что выросло, то и получайте, Родина и мать! Я тоже получила кое-что новенькое – нового мужа мамы, длиннющего, как потолстевшая жердь, с толстенными, все время раскатанными губищами. Он был идеалистом похлеще меня. Быстро вытер мои слюни, отрезав четко: “Я здесь не ради вас, а ради вашей мамы”. Ну молодец же! Честно и ясно. Жаль, что не в первый день это объявил. Я напрасно силы и надежды тратила, пока искала к нему подход и заодно спрашивала, почему мама перестала со мной хорошо обращаться.
Надо заметить, тот губастый муж привнес в мою жизнь прогрессивные вещи:
- Я перестала смотреть телевизор практически вообще. Ну это потому, что он стоял не в детской комнате.
- Я начала вытираться своим личным полотенцем.
- Я задумалась о том, как полюбить маму так же сильно, как и Родину.
- Я научилась стучаться в закрытую дверь старших.
Но я, неблагодарная, все-таки стала предателем. Вернее, я всегда им была. Потому что каждой тете и каждому дяде, которые в силу обстоятельств приближались ко мне, я с горечью рассказывала о том, сколько боли мне причиняет мама, отвернувшись от моих чаяний, надежд и любви, которую я была готова продолжать отдавать в виде зарабатывания ответной маминой любви. Но отличной учебы, няньчания младшей сестры, мойки посуды и прочих ответственных поступков почему-то не хватало.
И еще помню широкий белый лакированный ремень, который должен был однажды уговорить меня дожрать холодный борщ с плавающим в нем жиром и куском жилистого мяса. У мамы с аргументами всегда было туго, поэтому до определенного моего возраста ей помогал ремень. Но я его побеждала всегда.
Мама уехала жить к своему московскому мужу, когда мне был уже 21 год. Вслед за ней подтянулась со временем и сестра. Но прежде мама научила меня жить на собственную зарплату, за что ей тоже большое спасибо. Помню, мне тогда должно было исполниться 18. Я работала в военном госпитале в столовой. Мама суровым голосом объявила, что я должна была отдавать ей всю зарплату (великую, аж целых 80 рублей), а она бы потом выделяла мне по рублю, чтобы я могла ездить в свой вечерний институт в Москву. В случае моего несогласия я должна была жить на свои деньги сама, питаться сама и платить маме за проживание в ее квартире. После немедленного внутреннего протеста я все-таки рассудила здраво и признала, что мамин материальный вклад по размеру больше моей зарплаты, поэтому будет честно вносить в копилку семьи мой месячный доход. Но мама все испортила ровно в тот день, когда встретила меня вечером после рабочего зарплатного дня с унизительной ухмылкой, подчеркивающей ее иерархическое положение. Во мне клацнул какой-то тумблер. И не важно, что тогда сказала она, а что ей я – важно, что на порог моего сердца пришла холодно-горячая война.
Стадия 3 – Осталась бедная Россия
Ушел СССР. Институт закончен. Я уже стала молодым главбухом и делала балансы мелким ЧИП и ООО. Один из частных предпринимателей мне до сих пор должен. Но то ладно, я его простила – пусть и Бог простит.
90-е годы не только полностью отобрали у меня маму и выдали ее единолично какому-то москвичу, но и пустили меня вразнос в поисках то в кого бы влюбиться, то кому бы сделать баланс. Параллельно я изучала иностранные языки. В этом деле я была очень способная с детства.
Благодаря взаимной любви к иностранным языкам появилась еще одна – к самолетам, причем никто ни к кому не ревновал, что в жизни очень важно. Итальянское посольство списку не примкнуло, так как у него ко мне никаких сентиментальностей вообще не было. А вот самолеты всяческие меня точно любили, я часто грела их кресла и улыбалась стюардессам, но стюардам чаще.
Если бы все спущенные на любовь к Италии деньги я распределила по уму, а не по сердцу, то точно смогла бы посетить около десяти европейских стран. Но я жаждала любви от Италии, только от нее.
А что при этом мама? Она уже давно не жила в окопах. Впрочем, из любых хором или дач она все равно видела меня неправильной, что постоянно долетало до моих итальянских бомбоубежищ. Я неустанно искала свой путь и возможность быть полезной теплой и улыбчивой стране. И от нее я тоже хотела любви.
Моя Родина осталась по ту сторону баррикад вместе с мамой. Казалось, будто они – близнецы-сестры, скучать не получалось ни по одной, ни по другой. В приоритете были иные плацдармы и битвы за выживание.
Когда я нашла семью с пятилетними двойняшками-пацанами и начала жить с ними в доме, наблюдала за их мамой-синьорой. Однажды один из бамбин (bambino – ребенок)погладил мне волосы, пока я надевала ему ботинки, так мамаша завизжала и потащила его срочно в туалет мыть руки. В первый раз мне пришла мысль, что моя мама, пожалуй, слегка получше.
Вплоть до 2007 года я никогда не ходила на российские сайты, не интересовалась политикой, экономикой. Продолжала жить догмами о том, что Россия это отстой. Вспоминала дедушкин туалет на улице, в котором кусочки газетной бумаги были роскошью. Итальянское солнце светило гораздо ярче, а тучи над Россией мне не были особо интересны. Хотя в колодец я не плевала, все-таки у меня было советское воспитание, да и песня Бернеса делала свое дело.
Мама то гневно стреляла мне в сердце упреками за все подряд, то давала денег, то занималась предсказательством “вот увидишь!”, то вдохновляла словами “а я тебе говорила!”. После военно-полевых передышек в год или полтора я всегда делала первый шаг, смиренно и ответственно. Я не только осознавала свою душевную щедрость, но и действительно хотела дать любви маме. Мне казалось, что уже мне было что дать. Но мама мне этого почему-то не подтверждала. Даже демисезонные итальянские сапожки на каблучке стали ей постылы, потому что в каком-то месте натирали. Виновата в этом была, разумеется, я. И кофточка новенькая как-то странно повернулась не той стороной, и мама увидела на ней затяжку. И опять, конечно же, виновата в этом была я, потому что “притащила матери барахло из секонд-хэнда”.
Уж я маме и объясняла, и успокаивала, и обвиняла, и угрожала бумерангом судьбы, и рассказывала о своей тяжкой жизни на чужбине, и снова открывала свое сердце. Болталась кленовым листочком, на который дули два ветра: со стороны России и со стороны моей новой итальянской жизни, которая никак не освобождалась от нелюбви мамы.
Куча всяческих книг про жизнь, про любовь, про психологию, про философию перевозилась чемоданами. Чем больше я всего этого читала, тем больше утверждалась в идее, что я теперь уже совершенно точно умею любить, прощать и не обижаться.
Наверное, оно так и было. До первого телефонного разговора с родительницей. Но потом мне эти качели надоели и захотелось отключиться. Шарик сдулся, газы вышли.
Стадия 4 – Она меня не любит, ну и ладно
Прогресс явился в виде первого прозрения. Если открыта бутылка с вином, то не жди из нее чистой воды. Аллилуйя! Несколько лет переключки дали подкрепление. Уже и муж появился, я приободрилась, подзарядила батарейки и снова решила, что мне есть что дать. И опять нашла маму, чтобы ей как следует дать. И она в очередной раз подумала “Ага, ей опять от меня чего-то надо”. А мне и надо было. Надо было еще много раз примерить на себя детские платьица, чтобы наконец понять, что они уже малы. Но на это ушло еще несколько лет.
Стадия 5 – Откуда всё взялось!
Я – не Украина, конечно, но и в моей судьбе с декабря 2013 произошли необратимые процессы. С мамой был очередной провал, но перенаправилась моя неотданная ей любовь в сторону Родины. Я смотрела новости из Украины, России, а также итальянское телевидение с итальянскими новостями. Сравнивать все это было песней, вот той самой, про березку и поля. Когда итальянские СМИ перевирали все происходящее на свой лад, мне хотелось защищать мой букварь, травинку в поле, потому что они – русские, потому что они – моя Родина. И я окончательно поняла, что Господь подвел к одной точке сразу несколько сфер моей жизни: семейную, эмигрантскую, патриотическую, дочернюю, гражданскую. Точка взрыва отбросила меня из Италии аж на Кубань, без семьи, без мужа, без дома, без кино под названием “Жили они вместе и умерли в один день”. Зато у меня по-прежнему были мама и Родина. С Родиной все стало яснее и тверже, захотелось закрепить отношения и с мамой.
Стадия 6 – Все встало на свои места
Я пригласила маму встретиться и посидеть вместе в кафешке, но она меня не подпустила к своей амбразуре. Мое безоружное приближение стало поводом оттопыриться и выстрелить всяческими накопленными обвинениями в письменном виде. Я узнала, что, оказывается, в 16-летнем возрасте я свою маму даже хотела утопить в Черном море. Мне стало стыдно за все насильничества. Я написала в ответ, что не смею просить о пощаде, что принимаю все обвинения и оставляю маму в покое, если моя фигура –– это сплошное для нее беспокойство. Я просила прощения без единой мысли снова атаковать.
Покой маме снился всего лишь год. Мне все-таки хотелось, чтобы в ее телефоне была запись в записной книжке “дочь Ирина”, номер телефона такой-то. Чтобы это случилось, я должна была, как минимум, сообщить маме свой новый номер, имя мое тоже напомнила на всякий случай, чтобы не перепутала с другой дочерью. Ну и добавила, что посмотрела на наше прошлое глазами уже не ребенка, а женщины, и признала, что мои детские жалобы разным тетям-дядям сейчас я уже способна увидеть предательством. Для распространения еще большего спокойствия в ее уме я рассказала, что рассталась с ненавистным ею итальянским мужем, которому я была нянькой. В общем, все средства были годны, лишь бы установился мир, и я могла к дню рождения прислать ей открыточку и даже букет цветов.
Не знаю, поверила ли она, что мне от нее ничего материального не нужно, на душевное тоже не посягаю. Что есть – того и достаточно. Моя жизнь закрутилась совсем иначе. Постепенно появилось все, чего у меня не было на прекрасном западе: жилище с тем цветом стен, который мне нравится, работа по специальности, статус, русская речь вокруг, родственники, с которыми можно в любой момент договориться и встретиться, энергетика места, где я родилась, росла и где меня любила бабушка. Грешно при всем этом хотеть чего-то еще и от мамы. Пусть она сама решает, что, когда и как давать или не давать.
И легко как-то жить стало. И неразрывной оказалась любовь (я бы заменила это слово во избежание пафосности, но на какое?) к Родине и к матери. И я поняла почему. Как только перестаешь быть недовольным, перестаешь обижаться, претендовать, требовать, начинаешь сохранять энергию для благого – для благодарности. Только в благодарном сердце может родиться любовь.