Чудны́е загадочно-инфантильные мечты моему характеру отнюдь не чужды. Например, закрывая перед самым сном глаза, с твёрдой решимостью ни о чём не думать, и открыть их вновь только после полного восстановления сил, я сразу это обещание нарушаю. Чтобы помечтать.
В голове сами собой слагаются стихи в духе ранней Ахматовой: про нелюбимых, но болезненно влюблённых сероглазых мальчиков, про малиновое солнце, солёный запах моря и устриц, про череду окошек, в которых то и дело виднеются хорошенькие пузатые птицы. Потом я хаотично анализирую прожитый день, вслушиваюсь в музыку, запечатанную внутри во время занятий на фортепиано. Мелодия в неопределённом “там” звучит куда ярче, динамичней, чем та, что разливается под пальцами в реальности. Истории, приходящие на ум, я мигом рассказываю воображаемой М. — с психотерапевтом, когда ты не ограничен его плотью, мнением, тиканьем часов, что с настойчивостью таймера на бомбе приближают конец встречи, с таким терапевтом по-настоящему просто. Говорить столь связно на сессиях у меня не получается. Говорить бессвязно, но хотя бы с потаённым смыслом, который, применив известные навыки, можно было бы отыскать, к сожалению, тоже. Здесь же мысли льются беспрепятственно, раскрываются, не натыкаясь на острые углы слов.
Касательно контактов с другими людьми, я непременно потакаю своей шизоидности, в большинстве случаев не сопротивляясь и соглашаясь с ней. Это значит, люди, если они вообще в фантазиях присутствуют, сбиты мной в кучу, как стадо коз, в безопасном и далёком пространстве. Иной раз подступающий уже сон тревожит вопрос, какие ещё связи я готова разорвать. Рассуждение смехотворно, так как постоянного круга общения у меня-то и нет. Для абсолютного расслабления, приходится жертвовать пустоте даже этот ноль, преподносить его как что-то тяжеловесное, непустое. Мне нравится представлять своё тело совсем лёгким, почти призрачным, крохотным; и то, с каким приятным натиском объёмистый плед придавит его к широкому пастельному дивану, обязательно купленному нами в будущем. Своя квартира — конечно, отдельная тема для грёз. Время сдачи дома не близко, но я уже нашла идеальную фарфоровую кружку для кофепития по утрам. Миллион идей тут осуществимы, мечтай, сколько душе угодно: и о стильной встроенной кухне, где всё лишнее без труда убирается в шкафчики, и о стекле, расположенном над ванной вместо надоевших тоненьких шторок, о зеркалах в пол, в которых необычайным образом отражаются исключительно счастливые лица, и об уникальном письменном столе, всегда располагающим к работе своей освежающей чистотой, да что там, — я ухожу, нарочно убегаю в разгул, рисуя перед домом охрану, а лучше ров, для пущей недоступности чужакам.
Когда-нибудь в этой квартире мы заведём некрупную собачку. Лежать с таким намерением и сладостно, и тягостно, ведь хитрость первого выращенного нами щенка победить никак не удалось. Умнейший пёс в отсутствие хозяев превращался в шредер, откуда вещи, одеяла, стены возвращались кучкой обслюнявленных опилок. Сейчас наш преданный (в обоих смыслах) терьер живёт в другой семье. Контактов с ними нет. И будто это хоть незначительно способно повлиять на что-то, я горячо желаю Ап. доброго человека рядом, представляю, как они вдоволь гуляют по открытой местности за городом, уверяю себя, что там ему взаправду лучше. Новая собака мне видится не охотничьей породы, а чистым компаньон-другом. Не терпится уткнуться носом в игривую щенячью морду! Активные прогулки, тренировки, совместное безделье на подушках… В противовес всей радости — привязанность к одной стране в период отпусков, так как оставить питомца будет не с кем.
Проделав круг, ещё и отвлекаясь на мимолётные, порой вовсе не касающиеся меня темы, точно ночью они просачиваются через сопение спящих, и летят прямиком в голову бодрствующим (ну-ка, подумай меня!), я встаю попить воды. За стеной, обладающей одним лишь разделительным свойством, болтают соседи. Изредка слышно, как они открывают кран, вода шумной струёй устремляется вниз. По возвращении в кровать и пары десятков минут бесцельного скитания в телефоне, наконец чувствуется обволакивающее действие мелатонина. Дыхание, словно по приказу гипнотизёра, становится глубже, тело тяжелеет. Мозг снова награждает меня превосходно сыгранной музыкой, собранной из кусочков случайных произведений. А дальше следует что-то зыбкое, туманное. Образы теряют чёткие границы. Я засыпаю…