Сергей Куликов тоже вспоминал – своё…
…Забрали Сергея Куликова за высокий забор из одной страны, вышел через десять лет в другую – перестройка, гласность и ускорение умы будоражили…
Поехал в родные края, конечно, а куда больше-то… А там, какое ускорение – умирание. Родного дома и вовсе не нашёл. Сестра продала «на вывоз», да и сама куда-то с мужем-офицером уехала. Отца Сергей и не помнил, мать сгорела от горя в первый же год, после того, как его посадили… Побродил он по Ивановке. Зашёл к соседке старухе Якуничевой, с сыном ее Борькой дружили. Да оказалось, что и Борьки-то уж нет в живых, нырнул по пьяни в ледяную весеннюю воду, у мостовых свай в десятке километров вниз по течению тело вытащили… Не стал и заходить к Якуничевой, хоть и звала в избу, страх стараясь не показывать, через калитку поговорили, да и пошёл Серёга своей дорогой. Встретил ещё мальчишку Игнатьева на берегу, сына вот этого Александра, тоже, кажется, напугал…
И куда было идти… Страна большая – два года ходил-ездил, нигде не зацепился. Второй срок за грабёж получил – вернулся, откуда и вышел. Теперь уж «оором», то есть особо опасным рецидивистом он стал. «В авторитете» на зоне был…
Времена менялись, с запозданием, но и через лагерный забор новые веянья залетали. Появилась сначала молельная комната, потом церковку поставили. Священник – немолодой и не приветливый с виду бородатый мужик – приезжал по церковным праздникам. Ходили – всё развлечение. Захотелось и Куликову с новым человеком поговорить. Всё выложил священнику, ещё и посматривал на него – как, мол, впечатляет? Ничего было не понять по лицу священника… Не впечатлило, в общем.
- Ты, к следующему воскресенью попостись, молитвы почитай, тогда уж и исповедуйся… - сказал отец Илья.
- Рассказал вот тебе, отец, а на душе-то легче не стало, - желая и поддеть священника, отозвался Куликов.
- А ты как думал… То что тяжело на душе – это уже хорошо. Каяться надо, каяться… А как каяться, если не веришь?
- А как поверить-то? – уже серьёзно спросил Сергей.
- Не знаю…
- А ты как поверил?
- Поверил и всё… Ты, главное, не думай, что такой уж пропащий, отпетый. Ведь такой же разбойник, первым за Господом в Царствие его пошёл… Вот возьми почитай. В воскресенье ещё поговорим.
И уже уходя, направляясь к административному корпусу, где стояла его чёрная «Волга», отец Илья остановился, обернулся, и Куликов к нему шагнул:
- Ты вспомни, что ты любил, детство вспомни, мать… Всё в нас, и вера в нас… - сказал ему священник.
На том и расстались в тот день.
Был потом Сергей Куликов старостой церковной общины в зоне. Так у него обернулось.
Двенадцать лет прошли-пролетели.
И опять – куда?
Поначалу у отца Ильи в городском храме подвизался – и завхоз, и плотник, и слесарь, и ночной сторож. Ещё два года…
Отец Илья сгорел как-то быстро от непонятной внутренней болезни. Сергей сам и могилу для него копал. Прогнал пьяненьких кладбищенских копалей.
А потом снова на родину поехал, через полстраны…
И чем ближе – тем тревожней. И хочется поскорей в родные места, и боязно, и… стыдно.
От города до Жукова на автобусе доехал. Хотел через Воздвиженье сперва на Красный Берег добираться, да в Жукове подсказали, что в Воздвиженьи-то нет никого, может и лодку не найти будет. Двинул в обход, через мост. Пешком пошёл и попутки не тормозил. Шёл и будто специально себя придерживал, отдаляя неизбежное, зовущее…
Вот и река, и мост – обновлённый в какие-то, без него, Сергея Куликова, утёкшие в этой воде годы. На бетонных сваях. Теперь уж не снесёт ледоходом. А деревеньки что стояли соединённые мостом на обоих берегах реки… Той что на том Красном Берегу – нет вовсе, только трава, да кусты с этого берега видны, а на этом, где стоит сейчас Сергей Куликов – пара домов с провалившимися крышами и ещё заметные вытянутые бугры густо поросшие травой – бывшие огородные грядки. Кое-где, как болячки, торчащие из зарослей крапивы и набирающего цвет кипрея обломки брёвен и досок… «Неужели и в Ивановке так же?», - невольно думается Куликову. И щемит, щемит сердце тягучая боль…
Розовая придорожная часовенка распахнута во все стороны выбитыми дверями и оконцами… Сколько раз в детстве проезжал и пробегал мимо, а будто часовенку эту и не замечал. Как и сохранилась-то, хоть и безкрестая…
Куликов не сразу на мост ступил, спустился сначала к реке, по крутому здесь берегу съехал почти к песчаной кромке. Присел, склонился, опустил зачем-то в воду руки с наколотыми на пальцах перстнями…
Вода здесь, стиснутая высокими берегами, быстрая, и отражения берегов, моста, и человека – колышутся, будто пытаются, уплыть вместе с водой…
В такую же пору с Борькой Якуничевым и смастерили плотик в береговом леске за Ивановкой, на воду столкнули. Мечтали до города доплыть, а там и дальше, дальше, до океана. Когда к мосту их вынесло – страху уж натерпелись. Шест до дна не доставал и несло их серёдкой реки на шатком плотике, боялись и пошевелиться, чтоб не опрокинуться… Плот шибануло о сваю, с треском выдрало скреплявшие бревна бруски, и в одно мгновение оба "мореплавателя" оказались в воде… Как их брёвнами не пришибло, как сумели удержаться на воде до излученной отмели ниже по течению?.. Значит, так надо было… И вспомнил Куликов, что здесь Борьку-то, тело его, потом и вытащили… Но это уж без него, без Серёги, он тогда первый срок тянул… Каждому своя судьба. И вот его, Сергея Куликова, поседевшего, прихрамывающего из-за лагерной ещё травмы, обросшего седой уже бородой, одетого в одежонку из той, что приносят в церковь прихожане для нищих и малоимущих, принимаемого, конечно, за бродягу ("бомжа" по-нынешнему), привела эта судьба к родной реке… А скоро ступит он и на родной берег…
…Ивановка же, на удивление, встретила его стрекотом трактора в поле, стуком топоров на строящейся… ферме, что ли?..
Он не пошёл сразу к людям. Обогнул стороной. Вошёл в пустую деревню. Многих домов уж нет, пустыри крапивой заросшие на их месте, да и те избы, что ещё держатся… Вот именно, только что держаться еле-еле за землю… А на месте их дома уже и не пустырь, что был в прошлый давний его приход сюда – заросли одичавшей малины, высокие, в три его роста осины, сомкнувшиеся кронами, кочкастое осоковое болотце на месте пруда…
"Это хотел ты увидеть?.. Увидел, и что дальше?.."
… Познакомился, конечно, с Моториным, организовавшим в осиротевшей за последние годы Ивановке крестьянско-фермерское хозяйство, а с женой его Ольгой вместе ведь и в школу ходили, только она на два класса помладше его была… Поговорили.
- Так чего и не выпьешь? – спрашивал неунывающий фермер.
- Нет.
- Ну, пойдём, лодку поищем… Так пойдёшь ко мне работать-то?
- Подумаю ещё…
По берегу кое-где лежали оставшиеся от бывших жителей лодки. Отыскали приличную "дюральку", и вёсла даже нашлись…
- Так хоть ночевать-то приплывай, места в доме хватит…
- Спасибо. Не беспокойся за меня… Куда мне деваться-то… Приду.
Солнце уже опускалось в створе берегов, казалось, что в то дальнее болото, из которого и брала свой исток река.
Лодка пересекла чешуйчатую солнечную дорожку и ткнулась в Воздвиженский берег. Купол церкви высился над кронами деревьев… И тоже ведь раньше, будто не замечал, что нет креста-то над храмом…
Уже в сумерках, но всё же нашел могилы отца и матери в единой оградке…
Откуда-то вдруг ветер налетел, умогильная берёза веткой хлестнула. И дождь заморосил. А когда встал Куликов под арку храмового входа – сверкнула, разрезая сразу на много кусков тёмное небо, многоветвистая молния…
Он вошел внутрь. В освещаемом через проломы и окна, через подкупольные оконца, пространстве – глядели на него со стен, испещрённых похабными надписями, через полуосыпавшуюся побелку, строгие старцы, и жутко стало от их взглядов. Он посмотрел вверх, и взгляд, который невозможно было выдержать, пронзил его. Он оступился (доски пола были выворочены, валялись полусгнившие вкривь и вкось), упал, и обожгло левую щеку. Коснулся рукой – почувствовал, как стекает по бороде кровь...