Ольга Швацкая:
Наша «смена» подходила к концу. Мы заезжали в «Икар» на двух - или трех-недельные «смены», чтобы все семьи сотрудников Института могли успеть там за лето побывать. Вечером 12-го августа в «Икар» пришли «киношники» — позвонить. Юрий подошел к нашей компании, сказал, что уезжает в Питер. Мы же сказали, что 14-го едем обратно в Ригу до следующего лета. Прощались, пожимали руки; самые смелые пожимали руку Виктору (Юрий был уже «свой»), ребята шутили что «место встречи изменить нельзя» и обещали вернуться следующим летом: «Здесь так тихо, на взморье хорошо отдыхать» Мы, подростки 80-х, настолько искренне дорожили доверием знаменитых ребят — никому не пришло в голову попросить автограф или бежать в номер за фотоаппаратом. Да и потом, надеялись на встречу через год. Хотя, наверняка, кто-то сфотографировал их втихаря...
Утром 14-го августа автобус отвез нас в Ригу, мы с Ниной сразу поехали на дачу. Там рассказывали родным и соседям по даче о наших новых знаменитых «друзьях»…
Вечером 15-го мы сидели за столом — так проходили все вечера на даче, за столом, с телевизором и разговорами, взрослые выпивали. И я рассказывала очередной соседке по даче о том, как мы общались в Пленчике с гитаристом группы «КИНО»...
Начался 9-ти часовой выпуск программы «Время». Диктор объявил, что Виктора Цоя не стало. «Не справился с управлением автомобиля на обратном пути с рыбалки, и не вписался в поворот».
Мы с Нинкой переглянулись, и в тишине она сказала «Саша?» Диктор подтвердил, что Виктор был в машине один. Потом мы вернулись в Ригу, через пару недель Нина уехала домой в Питер. В следующем году я снова была в Плиеньциемсе, в «Икаре», с теми же примерно «соучастниками». Только Юрия больше не было, как и Виктора. Не знаю, приезжал ли Юрий еще в Плиеньциемс, приезжала ли туда еще Наталья — она с нами никогда не общалась, и я бы ее и не узнала. Мы все как-то за год повзрослели, кончилось наше «лето» и детство. Ездили на место гибели Виктора, молча обошли местность, постояли на мостике над ручьем.
Это был 1991-ый год, принесший первый путч. Институт, где работали родители, распался. База отдыха «Икар» перешла (за долги, наверное) в собственность латвийского государства. Потом «Икар» вроде продали с аукциона. Мы иногда ездили на «километр», гуляли по единственной тропе от шоссе к «Икару», помню пару пикников, организованных родителями. Потом все разъехались, многие уехали из страны. До сих пор мы с любовью вспоминаем о Пленчике (спасибо интернету за возможность связаться с людьми почти в любой точке шара), и о том лете, когда мы общались с Юрием Каспаряном…
Стремительный взлет Цоя к славе, и стремительная, мгновенная смерть. Не это ли — избранничество? Отслужил миссию, и его — фьюить, обратно на небеса. Нечего на земле грешной дури набираться, ты нам ещё нужен здоровеньким/молодым, чтобы снова, в другом образе, сеять доброе и светлое. Ведь он не увлекался наркотой, занимался спортом. Помню его пробежки и «карате с тенью» под теми самыми соснами на морском берегу (кто знает — поймет, о чем речь). Цой вел здоровый образ жизни.
Мне кажется, всю мою жизнь можно оформить как фильм из его песен, каждый фрагмент жизни вписать под песню. Где-то я была та самая «восьмиклассница», а где-то — «закрой за мной дверь, я ухожу». Бездельничаю до сих пор частенько. А уж Мистер Икс... в этом я в свое время дошла до профессионализма. И душа всегда требует — перемен!
Но я часто задаю себе вопрос: было бы для меня его творчество так важно и интересно, если бы я не столкнулась с его персоной? Если бы они с Юрием не снимали дом в поселке, и если бы в тот один — как пишут в книгах, роковой — вечер Юрий не заговорил с нами? Если бы просто, как всегда, они с Виктором прошли мимо, едва ли кивнув нам при пересечении путей; если бы не началась беседа, которая продолжалась теперь кажется вечность, хотя на самом деле — неделю-две... болтовня ни о чем 27-ми летнего парня с молодыми «курицами», фанатками его лучшего друга. Наши друзья тоже рвались общаться, иногда их собиралось чересчур много. Юрий в таких случаях галантно уходил прогуляться, подальше от толпы любопытных («ноги размять»). Помню, на вопросы о Викторе, «почему друг твой с нами не общается», он пояснял что Виктор — скромняга, не любит славы, и не знает, что делать со своей знаменитостью. Дескать, на запросы автографов, он изображает раздражение, чтобы не заржать — «какая, говорит, я звезда? Так, песни о наболевшем пишу»…