У матери моего отца рак. Возможно, завтра в период с десяти до трёх она умрёт на операционном столе. Возможно, останется доживать без куска кишечника и с надрезанной губой. Я в это время буду в тягучем неприятном сне, который бывает, когда ложишься слишком поздно.
Однажды в доме бабушки мне приснилось, что я замурована в ледяную стену, и кричу другим детям, кричу взрослым, колочу руками по льду, но никто не слышит. После этого ночевать у неё было страшно. Бабушка придумала, перед тем, как пожелать спокойной ночи и уйти, греть одеяло на батарее. Она укрывала меня этим жарким воздушным слоем, обещая, что на следующий день, пока дед на что-нибудь отвлечётся, мы досыта накормим их ленивого крысолова-кота. На тяжёлой громыхающей сковороде бабушка готовила такие же тяжёлые, но очень вкусные блинчики. А ещё жарила кусочки обычного теста, которые потом называла “хрустики”. Часто она брала меня в Киев, чтобы сводить в кукольный театр. Представления из памяти стёрлись, но наша дорога — утомительный пятичасовой путь на двух электричках и автобусе (о чём только можно так долго болтать?) — дорога осталась. В Дни святителя Николая бабушка покупала радующие любого ребёнка мелочи, говоря, что их принёс Николай Угодник. Не забуду, как я пританцовывала от такого везения, прыгая по столам и мебельной стенке. “Спасибо-спасибо-спасибо”, — повторяла в экстазе вымышленному благодетелю, не понимая, кого на самом деле стоит благодарить.
В остальных случаях — это женщина острая на язык. Вернее даже — ядовитая. Море гадостей бабушка выплёскивала на меня повзрослевшую; на собственную семью, которая после её же воспитания оказалась не в силах сопротивляться манипуляциям. Она ненавидела людей знакомых и незнакомых, злорадствовала, завидовала, поучала, как правильно, сама пребывая в, очевидно, извращённом для счастливого человека состоянии. Не одно поколение заразилось под её руководством непоколебимым “должен”, нескончаемым “плохо”, волнующим спокойствие “нет”.
Сегодня я позвонила ей. Не столько из-за нахлынувшей нежности, сколько из очередного гласа повинности. Голос у бабушки слабый. Результаты анализов плохие. Металлический клапан в сердце может не выдержать нагрузки от наркоза. Я смотрю на эту полную злобного страха жизнь, слыша “прости, если чем обидела”, произнесённое впопыхах, хотя в больнице спешить уже некуда, и чувствую щемящую грусть. Мне жаль, что бабушка лишь изредка бывала довольна, что так редко она выбирала путь расслабления, безмятежности, любви. Даже в последних перед операцией разговорах, обескровленная, она выливает на мир ушат грязи.
Что бы не случилось завтра в период с десяти до трёх, сейчас я мысленно снимаю белоснежное пуховое одеяло с батареи, и укутываю её тщательно, как младенца, подоткнув каждый горячий краешек под замёрзшие руки и ступни. Доброй тебе ночи, бабушка!