Из Хаоса появились Боги.
Боги создали Человека.
И наделили Боги Человека разумом.
И познал Человек земную твердь и водные пучины, бесконечные просторы космоса и крошечные атомы.
И возомнил себя Человек равным богам.
И разгневались Боги.
И мёртвые позавидовали живым.
***
Неважно, чего ты достиг в своей жизни.
— Я кандидат наук, я уважаемый человек!
— Мандидат.
Неважно, что ты успел приобрести и накопить.
— Вы мне наушники порвали!
— Я те щщас ещё и руки оторву!
Неважно, что ты чувствуешь.
— А можно осторожнее, у меня босоножки светлые!
— Нашла чем гордиться.
Забудь о человеколюбии.
— Я пэнсионэр! Я ынвалид! Што вы себэ позволяетэ!
Воспитании.
— Гребаное старичьё, чё вам не сидится дома?
Жалости.
— Мама, мне страшно…
Теперь ты никто.
Сотни тел сгибает, сминает, плющит в безобразный ком. Ком качает и подбрасывает, швыряет во все стороны. Стоны, вопли, возмущенные крики сливаются в неразберимый вой, заглушаемый утробным рычанием. В глаза, в уши, в рот лезет резкая горелая вонь, и люди утихают, прижавшись друг к другу, смиряются со своей судьбой.
***
Вечером мама сказала, что завтра у нас выходной. Я обрадовалась и долго не могла уснуть, придумывая развлечения на весь день. Но рано утром нас разбудил телефонный звонок, мама долго и сердито говорила по телефону, потом зашла в мою комнату и велела срочно одеваться. Она была лохматая и злая, и я не рискнула задавать вопросы. Наверно, её срочно вызвали на работу, а меня поведут к бабушке, — подумала я. Жалко, что папа уехал на машине на работу, придётся долго идти пешком.
Я увидела, как мама складывает в мой рюкзак запасную одежду, и подумала, что я ухожу из дома надолго, поэтому сунула в карман пару игрушек из "Киндера".
На улице было ещё очень темно. Я поежилась от сырого воздуха и спрятала руки в карманы. Мама быстро вела меня куда-то — явно не к бабушке — иногда подталкивая, потому что я хотела спать и шла еле-еле. Потом мы увидели какую-то большую толпу, мама взяла меня за руку и повела прямо туда.
В толпе плохо пахло, было шумно и ничего не видно. Я попробовала заговорить с мамой, но она только отмахнулась, тревожно высматривая кого-то или что-то.
И тут я почувствовала, как толпа начинает волноваться, сдавливать меня, куда-то нести. Я до боли вцепилась в мамину сумку. Стало жарко, очень тесно, темно, запахло ещё хуже, меня закачало и сморило в сон.
В какой - то момент я поняла, что руки мои свободны.
— Мама! Ма-ама, ты где?!
Я заплакала. Надо мной раздались успокаивающие шепотки незнакомых людей. Мама, оказывается, была рядом, просто отпустила мою руку. Она обняла меня и прижала к ногам; стало уютно, и я опять заснула. Но даже сквозь сон ощущала, как нас толкает и куда-то несёт.
Потом меня грубо растолкали. Вокруг сердито кричали взрослые. Посветлело, и я увидела, что это, в основном, старенькие люди. Они охали, стонали и ругались. Где-то надрывно плакал малыш. Одна бабушка причитала, ковыряясь в бездонной сумке. Дяденька в красивой блестящей курточке дышал на нас неприятным запахом и едва не падал на маму. Я спрятала нос в мамину курточку и переступила затекшими ногами.
— Устала, детка? Ничего… Скоро всё кончится.
— Мам, я не хочу…
— Никто не хочет. Поверь.
Мама, извернувшись, присела и посадила меня на одно колено. Я обвила её шею руками и зевнула.
Толчки усилились. Теперь нас буквально подкидывало. В нос лезла пыль и вонь. Я больно стукалась о мамину ногу, мама качалась, едва не падала и закусывала губу.
— Я хочу писить.
— Милая, придётся терпеть.
— И пить.
— Я знаю. Я тоже хочу.
— Ма-ам… Я очень хочу писить.. .
— Крошка моя. — Мама крепко прижала меня к себе и поцеловала в макушку. — Как бы я хотела тебе помочь! Но не могу. Какой чёрт меня дёрнул…
Я поняла, что она едва не плачет, и велела себе терпеть. Ещё я, кажется, захотела "бэ", но говорить об этом не стала.
Вскоре люди вокруг нас заволновались, зашевелились. Мама подняла меня и встала сама, хмурясь и потирая ноги. Толпа куда-то потянула нас, отрывая друг от друга, но мама крепко держала меня за руку.
Не успев ничего понять, я очутилась среди деревьев. Стало свободно, теперь нас никто не сдавливал. Прохладный воздух накинул я на меня, оглохшую, измятую, и заставил вздрогнуть.
— И за каки грехи нам всё это?
Справа от нас стояла скособоченная морщинистая бабулька, одной рукой она опиралась о дерево, а другую прижимала к груди и скрипуче, монотонно ругалась. Потом, охая, разогнулась и тоскливо побрела от нас.
Я оглянулась.
По неровной дороге, поднимая облака пыли, удалялся рычащий грязный автобус. Старички и старушки с тележками, ворчливо переговариваясь, семенили к маленьким домикам, темневшим вдали. Мама с хрустом покрутила шеей, подняла с земли большую сумку и потянула меня вслед за ними, бормоча:
— И какого хрена я решила поехать в такую рань на дачном автобусе… Ненавижу дачу… Ненавижу осень… Ненавижу дачу…
***
Неважен твой возраст, твои заслуги, твоё положение в обществе.
Неважно, сколько у тебя денег и кто твои родители.
Поднимаясь в салон дачного автобуса — оставь надежды, отринь земное.