Этот рассказ я услышал от своего давнего товарища.
______________________
Когда клев закончился, Николай на минуту задумался и начал повествование.
– С детства мы ездили к тетке в деревню. Дом, где жили построил ее дед – моей мамы двоюродный дедушка, чтоб ты понимал, - он напоследок посмотрел на застывшую гладь воды и развернулся в мою сторону окончательно. – Про него даже до нашего поколения дошли рассказы, интересная была личность. В детстве, когда состоялись крестины, его нарекли каким-то очень хитрым именем. Пока на подводе ехали назад (километров двадцать примерно), метрику потеряли, а имя забыли. Позже сгорела церковь и решили без повторения обряда наречь его Ефремом. Будучи юношей Ефрем окреп, отпустил бороду и к двадцати годам ему можно было дать все тридцать. Документы отсутствовали и в зависимости от происходящих событий он то прибавлял в возрасте, то молодился на свое усмотрение. К слову, началась Первая мировая, и он скинул себе годков, чтобы остаться дома и не загреметь в солдаты. Обзавелся хозяйством, построил этот самый дом, куда мы приезжали, посадил большой яблочный сад, завел пасеку и с приходом Советской власти ходил крепким кулаком. С ними сам знаешь, как тогда поступали.
– Раскулачивали, - кивнул я.
– Точно. Дошла очередь и до него. Пришли из ЧК. Родные решили – всё, с концами, – продолжал Николай. – Ан нет, через месяц вернулся домой живой и здоровый. Свидетели по его делу – работники, которых нанимал – дали показания, что платил он им исправно и даже больше, чем в среднем по деревне, т.е. был справедлив. Жизнь пошла свои чередом: пчелы, пшеница, яблоки – нормальный деревенский мужик всегда много работал. Но как-то в дверь снова постучала ЧК. Продразверстка конфисковала все излишки и не только их, а сам Ефрем отправился на семь лет мыть золото в Сибирь – среднестатистическая судьба крепкого хозяйственника 20-х годов. «Теперь точно пропадет» - подумали близкие, однако после полного отбытия наказания дед вернулся. Во рту ни одного своего зуба, все золотые. Начал обустраиваться заново. Хозяйство росло, как на дрожжах, и очень скоро стало самым крупным в деревне. Тогда уже поговаривали, что намыл себе Ефрем золотишка и окромя зубов. Потом деда не стало, клада никто не нашел, а рассказы и байки про кубышки и чугунки продолжали жить и с годами становились все сказочнее. Сама тетка тоже была склонна в них верить.
– Интрига закручивается, – с интересом произнес я.
– Слушай дальше, – подмигнул Николай. – Когда летом мы приезжали с двоюродным братом, то она регулярно отправляла нас поиграть на чердак и просила нас показывать ей все наши находки . Сама постоянно копалась в огороде, но почти ничего не сажала – именно копала. В общем, нашими усилиями вниз было спущено почти все, что скрывалось под крышей. Даже сейчас я помню шикарную икону в серебряном окладе, добра было всякого и много. Вот только нужного ей мы так и не нашли. Смекаешь, о чем речь?
– Да уж яснее некуда, - ответил я.
– Годы идут, здоровье у тетки уходит, – снова продолжил Николай. – Живет в городе, а дом далеко, да и деревня совсем пустая – три двора крестом. Нужен глаз да руки. Решила от дома избавиться. Предложила нашей семье, еще каким-то родственникам – все отказались. Если бы отдавала, то еще может быть. Однако она хотела продать и не за копейки. В общем после нескольких лет продажи, месяц назад нашелся покупатель из Москвы. Место ему понравилось. Ударили по рукам и оформили купчую. Человек, по всей видимости, при деньгах, потому что сразу взялся за дело. Привез работяг, те начали приводить дом в порядок. Бревно оказалось на века, решили его оставить, а внутрянку обновить.
Неделю назад новый владелец собрался инспектировать свое поместье. Позвонил тетке (у нее оставались там какие-то вещи), забрал ее, и поехали они туда вместе. Как рассказывала потом она сама, всю дорогу развлекала его легендами о дедовском золоте. Тот лишь посмеивался, да недоверчиво ухмылялся.
Добрались до места. Каждый по своим делам разошелся. На всё про всё хватило ей часа полтора. Зашла в хату позвать его в обратный путь, а мужики печь разбирают. Он головой покивал, дескать, едем. А печка сопротивляется, но по чуть сдается. Сели в машину, поехали. В зеркало увидел, что из дома выбегают, руками машут. Вернулись. Мужики в кирпичах роются. В них чугунок небольшой, сверху крышечка круглая из дерева, потом тряпочка, а под ней… В общем, никто прямо там не пересчитывал, но из горшка достали пять предметов (как колбаски) в промасленной бумаге, каждый длиной примерно 15 см. Развернули. В двух – золотые червонцы, сложенные один на другой, в трех – такие же из серебряных рублей. Всё времен последнего царя Николая. У тетки там же случился сердечный приступ. То, что она искала много лет все время находилось на расстоянии вытянутой руки. Точнее локтя: рядом, а не укусить.
– И отношение к этим деньгам она имеет теперь условное и, скорее, чисто историческое… - констатируя факт, заметил я.
– Именно! Подняла всех знакомых, дозвонилась даже до столичных адвокатов. Все разводят руками и приносят свои соболезнования. Ну а наша семья находится под впечатлением. Я вот и сейчас как подумаю, что детство у этой печки провел, то меня даже передергивает от обиды.
– Мда... История, – оценивающе протянул я.
– Вот и как бы ты назвал случившиеся? - возвращаясь к началу нашего разговора, спросил Николай.
Я было задумаося, но в этот самый момент наши поплавки ушли под воду, будто напоминая о сути приезда, тем самым оставляя вопрос без ответа. По крайней мере, на время вновь начавшегося клева.
Как бы вы назвали произошедшее?
Подписывайтесь на канал и ставьте лайки.