Читайте Часть 1, Часть 2, Часть 3, Часть 4 повести "Первый бой" в нашем журнале.
Автор: Александр Седнин
Глава 5. И его команда.
Единственной отдушиной Савелова был его кружок. Он сам его придумал и сам написал программу. Посвятил он его тому, что сам считал важным: Великой Отечественной войне. Не той, пафосной, чопорной, неправдоподобной, но геройски-красивой, а самой настоящей грязной, грубой, кровавой, полной боли и страданий, но настоящей войне, без прикрас.
Только здесь он мог удовлетворить своё жгучее желание говорить правду. Пускай, это были дети. Ему хотелось быть честным с ними. Он надеялся на то, что, так или иначе, они его поймут.
Сначала их было немного, три человека. Но потом первые ребята позвали своих одноклассников и число «кружковцев» выросло до семи.
Вот и сейчас они были перед ним и смотрели полными восторга и неподдельного интереса глазами на Савелова.
Заводилой у них был Антон Климкин, тощий, долговязый семиклассник с очень тонким, почти девичьим голосом. Савелов видел в нём огромный потенциал. Парень был очень умным и не по годам рассудительным. Он много читал и пытался вникнуть во всё, что говорил им Дмитрий или любой другой преподаватель. Но, кроме всего прочего, Антон явно был по натуре лидером. Именно он начал тащить людей на кружок. Савелов, едва ли не впервые, увидел, что у него нет того безразличия ко всему, которое присуще другим его сверстникам. Страсть к любимому занятию его очень похожим на самого Дмитрия в этом возрасте, поэтому Климкин ему очень нравился.
Рядом с ним сидели его одноклассники Гоша Смычков и Боря Кульков.
Кульков был не самым умным, но довольно проницательным увальнем, а Гоша просто очень спокойным и тихим, но обладающим недюжинным интеллектом и твёрдым характером. Он всегда смотрел те военные кинохроники, которые показывал им Савелов с очень серьёзным даже печальным лицом, и Дмитрию становилось понятно, что каждый раз что-то внутри у мальчика ёкает при виде всего этого и волнует его существо.
Также на кружок ходили их одноклассники Валя Куриленко и Игорёк Правосуд. Они были более активными и шебутными, и Савелов знал, что они хотят больше говорить о технике и оружии, чем о самой войне, но также, не остаются равнодушными к общему делу, за что был им очень благодарен.
Были здесь ребята и постарше: Гена Пынзарь и Арсен Кесарян из девятых классов, тоже очень тихие, как Смычков и Кульков, но всё понимающие и желающие узнать побольше.
Время от времени, когда не был занят в музыкальной школе, мучая гитару, на кружок обязательно прибегал самый забавный из них – Сашка Семачев. Он обладал самым высоким ростом и был весь какой-то вытянутый, в то же время так сутулил шею, что становился, со своей нескладной комплекцией похожим на гвоздь, по которому неудачно заехали молотком. Волосы у Сашки вечно торчали в разные стороны, и он почти всегда улыбался своей лучезарной улыбкой, сверкая зелёными глазами и почти всегда без умолку что-то рассказывал, причём порой не нуждаясь в пристальном внимании собеседника. Он был далеко не глуп, но ему не хватало ответственности и усидчивости.
В школе он учился крайне средне, не мог сосредоточиться. Постоянно что-то забывал – то тетрадь, то учебник, но на кружке он никогда не вертелся, был предельно собран и сосредоточен. Пускай ему не хватало ума, но сердце у него было доброе и чистое, а это Дмитрий ценил куда больше интеллекта.
Они все сидели и готовы были слушать его.
На улице во всю свою молодую апрельскую мощь цвела и полыхала весна. Солнце забрызгало своим светом весь класс, поэтому в обычно сером и душном помещении сегодня было непривычно тепло и привольно. За окном по синему небу плыли неповоротливые мучнистые облака, иногда закрывающие солнце, но они не могли испортить животворящую силу отрезвляющего солнечного света.
За окном всё постепенно сбрасывало последние снежные оковы и возвращалось к жизни после долгой непогожей зимы и вторившей ей мартовских заморозок. На берёзах набухли и вот-вот готовы были взорваться зеленью почки. И даже грязные лужи искрились жизнью. На коробке рядом со школой гоняли мяч мальчишки. И их весёлые крики сливались со звонким щебетом птиц, летавших над школьным двором.
«Наверное, тоже хочется мячик во дворе погонять», - подумал Савелов, глядя на свой немногочисленный отряд. Они все смотрели на него, и ждали, пока он начнёт.
- Ну, что ребят, все готовы? – спросил Дмитрий.
Они почти все разом кивнули, некоторые чуть улыбнулись.
Савелову хотелось сказать им очень многое. Но на душе скопилось столько, что он не знал, с чего начать. Он вспомнил про ветерана и эту злосчастную медаль. Стоит ли рассказать им?
Но додумать он не успел: дверь с хлопком отворилась, и в класс просунул свою круглую, как шар голову Рома Журбанов.
- А можно мне на кружок? - звонко спросил он, как обычно, с дерзкой ухмылкой на лице.
Вот уж кого Савелов здесь видеть никак не хотел.
С Журбановым, который был из савеловского 7 «В» они испытывали взаимную неприязнь уже давно. Обычно, Дмитрию требовалось пару раз взглянуть на человека, чтобы понять, что он из себя представляет. Для Ромы ему хватило одного взгляда: Савелов сразу смекнул, что это жестокий, хитрый, донельзя избалованный мальчик без стыда и совести. Он не признавал авторитетов и ничего не боялся. Ему нравилось всем делать гадости, поэтому никто из класса за те два года, что Савелов был классным руководителем, не сказал о нём доброго слова.
И Дмитрий мог бы найти на него управу, как он делал это не раз раньше, с другими детьми, но за Журбановым стояла его мать – директор крупного предприятия, и она не раз оказывала спонсорскую помощь школе (от чего у Потаповой лучились ясным светом глаза и разве что слюни не текли при виде благодетельницы). Рома, как можно было бы догадаться был неприкасаемой фигурой.
Каждый раз, когда он жаловался на одноклассников, которые его обзывали или колотили (чаще всего за дело) или на учителей, которые, по его мнению, несправедливо его наказывали или занижали ему оценки, в школу являлась его мать. Она, минуя, учителей сразу шла в администрацию школы, скандалила, угрожала разобрать школу по кирпичу, написав в РУО или в городскую администрацию а если ей не верили, то клялась наслать на школьную столовую проверку. Потапова от этих слов краснела и бледнела, и, меняя цвета, как хамелеон, требовала от «провинившегося» ученика или учителя извиниться перед Ромиком.
За несколько лет подобной практики ни разу не извинился только Савелов. Наоборот, Дмитрий упёрся и решил идти до конца, чтобы обуздать этого мерзавца, убедившего себя в собственной безнаказанности и делавший всем гадости исподтишка.
Из-за этого Савелов стал для его матери врагом номер один.
И теперь он явился на то последнее, незапятнанное и по – настоящему ценное для Савелова, что было в этой школе, явно не из большого интереса к войне. У него был чёткий план, как испортить Дмитрию его дело.
- Так можно или нет? - ещё сильнее, ухмыляясь, поинтересовался Журбанов.
- Проходи, - потуплено буркнул Савелов.
Он знал, что если не пустить Рому на кружок, его родительница нажалуется директору, и кружок просто напросто прикроют.
Журбанов торжественно прошёл и сел на средний ряд, чтобы быть напротив стола Савелова. Улыбка во весь рот не сходила с его пухлого красного, лоснящегося лица.
Савелов глубоко вздохнул и, решив не замечать Журбанова, начал:
- Здравствуйте, дорогие ребята. Сегодня мне очень тяжело говорить потому, что я не знаю, с чего начать. Обычно, мы говорим здесь о войне. Мы уже многое узнали и изучили. Мы видели страх, смерть и боль. Но мы видели и смелость, и чувство долга и взаимопомощь и самоотверженность. Война была разная, и я хотел, чтобы вы увидели все её стороны. На самом деле, в начале кружка, я очень боялся. Боялся, что я никогда не смогу передать вам того, что должен.
Мне никогда не передать вам словами, что такое война. Я не знаю, как показать вам тот страх, который преследует людей в бою, когда ты вбегаешь вместе с однополчанами в туман, вас трое, а в итоге выбегаешь ты один.
Я не знаю, поймёте ли вы вообще, что такое страх смерти. Ведь вы те, кто не знает, что такое война. Вы не можете почувствовать, что такое постоянная близость смерти. Каждый день она преследует тебя, идёт по пятам, дышит своим гнилым дыханием в затылок. Твоя жизнь зависит только от случая, ты напряжён до предела, потому что понимаешь, что завтра для тебя может и не быть. Вчера ты делил кашу из котелка с товарищем, а сегодня ты хоронишь его в братской могиле и осознаёшь, что на его месте можешь быть и ты.
Мы из другого поколения. Никогда мы не слышали выстрелы и не взрывались бомбы у нас над головой. Нас не пугает шум самолётов, а оружие мы теперь держим только в тире или компьютерной игре.
Знайте ли вы, что такое убить другого человека? Сейчас, со всеми этими «стрелялками» и боевиками, вам это кажется просто и естественно, но на самом деле это безумно тяжело. Во время боя твои чувства напряжены до предела, и для того, чтобы нажать на курок, ты должен убить в себе какую-то частичку человеческого. Ведь даже, несмотря на то, что ты лишаешь жизни врага, ты параллельно убиваешь и человека, возможно, похожего на тебя, с такими же мечтами, мыслями и желаниями. Но ты должен это сделать вопреки своей сути, своим эмоциям. Тут либо ты, либо он.
Именно поэтому, ребята, вы должны понимать, что те, кто прошёл через это уже не могли стать прежними. Теми же молодыми, весёлыми, оптимистичными и полными надежд людьми, какими они уходили на фронт.
С войны такими не возвращаются. Люди видели там смерть, каждый день, каждый час. Некоторые потеряли абсолютно всё, что любили. Всех, кого любили.
Но нам тяжело это понять. Мы забыли, что такое война, и какую цену пришлось заплатить нашим дедам и прадедам, чтобы подарить нам это забвение.
А дальше…то ли день бы слишком хорош, то ли Савелов так распалился от собственной пламенной речи, но внезапно, пускай и в общих чертах, он выложил этим мальчикам всё, что наболело на душе, даже забыв, что в классе сидит Журбанов, правда почти не слушая, уткнувшись в телефон, так что была надежда, что он вряд ли станет вникать в суть дела. Он не искал сочувствия, просто в тот момент ему очень хотелось показать им всю неблагодарность потомков, ту несправедливость, которая сковала наше настоящее, лицемерие с которым многие, говоря что-то об исторической памяти, в тот же момент отворачиваются и плюют на неё ради собственной выгоды.
Закончив, выпалив всё, что так давно копилось, Савелов выдохнул и глянул на своих слушателей. Мальчишки сидели как-то необычайно тихо, боясь, лишний раз пошевелиться. Их взгляды были прикованы к учителю Он, похоже, ненадолго забылся. Возможно, многое из того, что он сказал, было, лишним.
Первым тишину нарушил звонкий голос Климкина.
- Но ведь это же несправедливо! – первым выйдя из оцепенения, воскликнул он.
- Да, медаль надо ветерану немедленно вернуть, - подхватил Куриленко.
- Нет, ребят, никто ему ничего не вернёт, - вздохнул Савелов.
- Но как же это так! – возмутился Климкин, - ведь совсем скоро День Победы, а тут у нас таким свинством занимаются!
- А что, если мы всем кружком к директору пойдём? – предложил Пынзарь.
- Я уже был у неё, она сказала, что ничего не может сделать без официальных документов, - ответил Савелов.
- Документы - документами, а справедливость где? – поинтересовался Правосуд.
- Нету её, брат, - сказал убеждённо Кесарян, - Дмитрий Дмитриевич, а вы как считайте, как в этой ситуации надо поступить?
- Честно, Арсен, - чуть помявшись, сказал Савелов, - по совести.
Он осёкся, понимая, что, может быть, для них ещё рано понимать такие вещи, но потом взглянул в их горящие, полные негодования глаза, и осознал, что они всё видят ещё глубже, чем он сам.
- Но решать это, к сожалению, не нам с вами, - он глянул на часы, ладно, на сегодня наше время истекло, пора прощаться.
***
- Но ведь надо что-то с эти сделать, - убеждённо произнёс Климкин, когда мальчишки покинули савеловский кабинет.
- А что мы можем сделать? – пробубнил всегда говорящий в нос Смычков.
- Давайте директору накостыляем, и медаль заберём? – вставил Семачев.
- Ты, чего, дурак что ли? Нас же всех исключат, а Дмитрия Ивановича посадят, - осадил его Климкин.
- Тогда давайте, купим у неё эту медаль, - предложил уже не таким уверенным даже чуть подрагивающим голосом Семачев, а потом прикусил нижнюю губу, как бы обдумывая то, что сказал (у него слова действительно иногда бежали вперёд мысли).
- Не продаст, как пить дать, да и где денег столько взять, она, наверное, дорогущая, - отрезал Пынзарь, который был, постарше, а потому смотрел на всё более реалистично.
- Да чего вы так носитесь с этой медалью? – встрял вдруг Журбанов, непонятно зачем увязавшийся за ними и теперь крутившийся рядом.
Никому здесь он не нравился, поэтому ребятам хотелось как-то его поскорее отсюда спровадить.
- Тебя никто с нами и не звал, вали домой! - огрызнулся на него всегда немного резкий Семачев.
- Сам вали, придурок. Чего вы из-за какого-то деда переживайте? Он, наверное, псих какой-нибудь, если из-за железки этой переживает. Вот мне мать вчера планшет отказалась купить, а вы тут из-за медали паритесь.
- Слушай, раз не понимаешь, действительно уходи отсюда, - предложил ему более тактичный Климкин, - мы не будем тебе объяснять.
- Обломитесь что ли?
- Хорошо. Он за эту медаль сражался. Это для него – память. Он за неё кровь проливал.
– И фиг с ней, глупость какая-то.
- Раз фигня, тогда ступай, Рома, не мешай нам.
- Да идите вы в баню, идиоты.
И Журбанов, обиженно надув губы, развернулся и быстро зашагал прочь.
- Хорошо, что слился, - выдохнул Семачев, - у меня как раз план придумался. Только нужно укромное место.
- Есть такое, - отозвался Куриленко, - идёмте за мной.
Все двинулись за Валей и только Боря Кульков остался стоять, как вкопанный.
- Борь, ты идёшь? – окликнул его Смычков.
- Я… Нет, знайте, мне что-то не хочется. Меня уже дома ждут и вообще…
- Что вообще? – спросил Семачев.
- Мне не очень-то хочется участвовать в чём-то подобном.
- В чём подобном?
- Не знаю, но…просто не хочется. К тому же сегодня новая игруха выходит в «Стиме»…
Он нервно стал ковырять носком ботинка пол, потупив глаза.
- Ой, да пусть валит следом за Жлобановым (так между собой ребята называли Журбанова) – вспылил Семачев – гуляй, никого за уши не тащим!
- Придурки, - буркнул себе под нос Кульков, - ищут себе приключений... – потом махнул рукой и отправился восвояси.
Но его уже никто не слушал. Ребята демонстративно отвернулись и пошли за Куриленко, который бодрым широким шагом зашагал к своему «укромному месту».
В школе как раз наступил тот час, когда здание уже опустело и только другие «кружковцы» или младшеклассники из «продлёнки», иногда пробегали по коридорам. Дежурная завуч заперла учительскую с журналами, поэтому почти все учителя уже ушли домой.
Тронутые рассказом Дмитрия Ивановича ребята собрались недалеко от физкультурного зала, в небольшом коридорчике, где почти никогда никто не ходил.
Там были только две железные двери в кабинеты и грязный витраж из толстого матового стекла, через который в мрачный коридор медленно проползал тусклый свет.
Лампы давно потушил экономный завхоз. Поэтому они стояли в полной темноте и, боясь, что их услышат и выгонят, негромко разговаривали.
- Что за план, - в нетерпении хором сказало несколько мальчишек.
- А давайте её украдём?
- Что у тебя за идеи бредовые?! – воскликнул Пынзарь.
- Может и бредовые, а что нам ещё остаётся? Просто так её дедушке никто не отдаст, купить её мы не сможем, а директора не уговоришь. Родители тем более слушать не станут.
- Он прав, - тихо сказал Андрей, - пускай это плохо, противозаконно, но он прав. Никому, кроме нас и Дмитрия Ивановича это не нужно. А вы представляйте, как он страдает, как ему плохо.
- Очень плохо, должно быть, - шмыгнув носом, произнёс Правосуд.
- Это наш долг, ребята, - вдруг сказал Кесарян, до этого молча прижимавшийся плечом к стене, - Дмитрий Иванович рассказал нам правду, поэтому мы знаем, что пережил этот человек. Теперь мы просто обязаны ему помочь, потому что только мы знаем. Ведь это, как война. Другая, но тоже война.
- А мы солдаты, - подхватил Куриленко, - поэтому наш отряд должен помочь. Это хороший поступок, если мы поможем тому, кто подарил нам жизнь.
Андрей вдруг встал по центру коридора и вытянул руку.
- Кто со мной, - твёрдо проговорил он.
Кесарян молча положил свою руку на его.
- Я с вами, - весело сказал Семачев и положил руку на руку Кесаряна.
- Я тоже, - протрубил через нос Смычков и положил руку.
- Конечно, я вас не брошу, - улыбаясь, сказал Куриленко и сделал тоже самое.
Мялись только Правосуд и Пынзарь.
- А вы, ребят, чего? – спросил Климкин.
- Не знаю, - сказал Игорь, потупив глаза и упорно смотря в пол, - а вдруг нас поймают? Тогда точно накажут.
- Не поймают. А если поймают, то мы всё - равно будем знать, что поступали правильно. Помните, нам Дмитрий Иванович рассказывал про своего прадеда и его друга, который со сломанной ногой вынес его с поля боя? Ведь он справился, не испугался, как другой его друг, не бросил товарища. Неужели вы тоже испугаетесь? Неужели вы не хотите, чтобы хотя бы раз поступить по совести, чтобы была справедливость? – горячо заговорил он немного подрагивающим голосом.
Пынзарь помялся и положил руку.
- А ты, Правосуд? - спросил Куриленко, - за справедливость?
Игорёк, наморщил лоб, как он всегда это делал, когда принимал серьёзное решение, присоединился к ребятам.
- Завтра соберёмся около горки и разработаем план, - распорядился Климкин.
- Хорошо, - согласился Семачев, - только сначала надо будет придумать, как нам попасть в школу, чтобы нас никто не застукал.
- Придумаем, - уверенно сказал Куриленко, - а теперь давайте пойдём, а то мне в бассейн надо.
- Идёмте, - согласился Пынзарь.
И отряд отправился к выходу.
Продолжение следует...
Нравится повесть? Поблагодарите журнал и автора подарком.