- Дженни, он мне ужасно нравится. - Уилл взял в руки мягкий кожаный ремень с пряжкой из чистого серебра, на которой я попросила выгравировать его инициалы. Погладив пряжку большим пальцем, он продел ремень в джинсы.
- Счастливого Рождества, Уилл.
Он вынул из кармана маленькую коробочку.
- Счастливой Хануки, Дженни.
Бело-голубая бумага, голубая ленточка, на карточке с семи-свечником написано: «Дженни от Уилла».
- Все правильно? Бумагу я купил в аптеке Грегори. И попросил мистера Сили помочь мне, чтобы все было как надо.
- О Уилл!
Я развернула бумагу, открыла коробочку и увидела лежавший на мягкой подушечке изящный золотой ножной браслет - две тонкие переплетенные цепочки, - такой женственно-хрупкий и такой красивый.
- Смотри, совсем как мы, - сказал он. - Ты и я.
Он наклонился и нежно меня поцеловал. Потом надел браслет мне на лодыжку, защелкнул замочек и поцеловал мою ногу, и мы сплелись друг с другом, как эти две золотые цепочки. В тот вечер мы в первый раз занимались любовью.
Не могу объяснить, что такого было в Уильяме Коуле Макдоналде - в нем было все. Со дня моего семнадцатилетия и до тех пор, пока они нас не разлучили, каждую свободную минуту я старалась проводить с Уиллом. Не важно, что мне для этого приходилось делать или говорить - чтобы увидеться с ним, я шла на любые хитрости. Мать ловила меня на лжи. Она кричала, визжала, запрещала. Мне было все равно. Она не могла заставить меня расстаться с Уиллом.
Но кто знает, на что способны родители? Что они готовы сделать, столкнувшись с неповиновением? На какую низость пойти? Кто мог подумать, что они победят такую яркую, всепоглощающую, самой судьбой предназначенную любовь, как наша?
Только, наверное, я зря забегаю вперед. Нечестно лишать вас подробностей моего головокружительного, полного сладости и горечи романа с Уильямом Коулом Макдоналдом и его синей татуировкой. Всех тех подробностей, без которых не понять, почему он стал моей страстью, единственной страстью за все эти долгие и одинокие пятьдесят три года моей внешне блестящей, устроенной жизни. Знаете, как Уилл давал мне почувствовать себя красавицей? Это я-то красавица, неказистая, ничем не примечательная девчонка, как сказал бы каждый, увидев меня в ту пору? Но стоило ему посмотреть на меня, и я становилась красивой. Или, может, вам интересно услышать, что Уилл считал меня умной? Как важно для него было все, что я говорила? Как он помогал мне поверить в себя? Как его любовь изменила всю мою жизнь?
«Я люблю тебя, Дженни. Я всегда буду тебя любить».
Я многое бы отдала, чтобы снова услышать эти слова...
Он придумывал для меня ласковые имена: Джен, худышка, глупыш, детка, малышка, любимая. А когда, он купил мне первые в моей жизни ковбойские сапоги и я была готова носить их не снимая, он стал звать меня Ковбоем.
Мы с ним составляли одно целое. Нам никто больше был не нужен. Иногда я даже ходила с ним на работу. Сидела на бензоколонке и делала вид, что читаю журнал о кино, а на самом деле смотрела на его худые ноги в сапогах, торчавшие из-под машины. Или сидела у Джо и глядела, как Уилл подбрасывает в воздух омлет и ловит его на сковородку у себя за спиной, и мое сердце выскакивало из груди и перелетало через его плечо, вслед за пышной желтой лепешкой.
- Видала? Здорово? Ты что, не знала, что у меня в роду все были знаменитыми поварами.
Улыбка Уилла. Его смех. Для меня было важно все, что он делал, а для него - все, что делала я.
Из дальнего угла комнаты Уилл смотрел, как я танцую. Я танцевала для него одного.
Сидя на краешке кровати в комнате, которую он снимал, он следил за каждым моим движением. Потом вытирал с меня пот полотенцем и говорил слова, от которых захватывало дух:
- Когда-нибудь я построю тебе дом, Джен. Большой дом с колоннами и всякими завитушками...
- И с верандой.
- Да, с верандой вокруг всего дома, и ты сможешь танцевать хоть на веранде, хоть в доме...
- Который будет стоять на нашей земле.
- Верно, на нашей земле. Мы поедем в Нью-Йорк, я тебя отвезу. Я буду возить тебя, куда скажешь, и тебя заметят. Ты станешь настоящей звездой, моя Дженни.
- Думаешь, стану? - говорила я, задыхаясь от смеха.
- Еще как станешь.
Уиллу моя мечта не казалась глупой. Он считал, я добьюсь своего. Он был единственным, кто в меня верил.