После кладбища вернулись в квартиру Марии Захаровны. Здесь были соседки, и стол для поминок был уже накрыт.
- Вы, Оксана, заходите. Помянуть надо Диму моего… Дмитрия Никитича…
Все сели за стол, но о покойнике никто ничего не мог сказать, никто с ним не общался, никто его не знал. Попросили Марию Захаровну.
- Да что о нём рассказывать? Хороший он человек был… Слепая я, не увидела его в гробу… А может, это и лучше? Будет казаться, что он здесь, рядом…
- А родственники у вас есть?
- Детдомовские мы… Там и познакомились. С тех пор и вместе. Никого у нас нет. Отцы у нас с войны не вернулись и матери войну не пережили. У меня фотографии родителей есть, а у него и этого нет…
- А зрение давно потеряли? – поинтересовались соседки.
- Давно. В 14 лет… В детдоме, - ответила Мария Захаровна, а потом долго помолчав, продолжила, - а вот и не знаю плохо это для меня или… хорошо?
- Что же хорошего ничего не видеть? Конечно, плохо, - удивились женщины.
- Не знаю… Не могу твёрдо сказать, что это плохо. И не знаю, как бы у меня сложилось, если бы трагедия со мной не приключилась. А как случилось так, что ослепла я, так Дима от меня и не отходил. С того самого дня всегда рядом был. А сейчас бросил меня… Надоело ему возиться со мной. Надоело. Хотя, нет. Мне всегда казалось, что заботится он обо мне не только потому, что сердце доброе у него. Верила я. Любил он меня.
Все присутствующие смолкли, слушая Марию Захаровну. Но больше она ничего не сказала, замкнулась, замолчала и перестала отвечать на вопросы. И только на второй день, когда Оксана пришла её навестить, она рассказала свою историю.
В детский дом я попала ещё до окончания войны. С благодарностью вспоминаю его и его сотрудников. Всех, и воспитателей и нянечек и поваров. Эти добрые люди заботились о нас, сиротах, и делали всё, чтобы хоть как-то заменить нам родителей.
Конечно, нас привлекали к разного рода работам. Детский дом находился в бывшей помещичьей усадьбе, километрах в трёх от города. И хотя от большого сада почти ничего не осталось, зато там было немного земли, которую мы, воспитанники, под руководством воспитателей обрабатывали и сажали овощи, ухаживали за ними, и это позволяло разнообразить наше скудное меню. Работали и на кухне. Всем находилось дело. Время огда было трудное для всех, но мы не голодали. Нас заставляли работать, полностью себя обслуживать, но и заботились о нас хорошо.
Школа в детском доме была лишь начальная, а начиная с пятого класса, мы ходили в городскую школу. В зимнее время рядом находящийся колхоз давал сани с лошадью и за несколько ходок мы добирались до школы. Весной и осенью ходили пешком. Но нам было не трудно преодолевать эти несколько километров.
У меня обнаружились способности к гимнастике, и два раза в неделю я со школы шла в Дом культуры, где занималась с тренером. Тренировки заканчивались поздно, и поэтому за мной в эти дни всегда приезжал кто-то из детского дома на двуколке.
В тот страшный для меня день, придя в Дом культуры, я узнала, что группу гимнасток отпустили домой. так как тренер заболел. Ещё не было темно, и я решила не дожидаться, когда за мной приедут. Дорога хорошо знакомая, ничего там никогда не случалось, и я нисколько не боялась. Шла и громко пела песни.
Пройдя с полкилометра, надо было пройти по узкому проходу под железнодорожным мостом. Вот тут-то меня и поджидало чудовище. Я не слышала, как он подошёл сзади и накинул мне на голову мешок. Не могу, и не буду рассказывать, что было дальше, скажу только, что нашли меня в бессознательном состоянии сильно избитую, в крови.
Продолжение