Из интервью Курта Воннегута журналу "Плейбой" 1973 г.
Курт Воннегут: Смех - реакция на крушение, как и слезы. Смеяться или плакать - человек делает это, когда делать больше нечего. Фрейд писал о юморе сочно - что интересно, так как сам он был исключительно лишен чувства юмора. Пример, который он дает - о собаке, не могущей вырваться за ворота, чтобы укусить кого-то или сразиться с другим псом. И она роет землю. Это ничего не решает, но нужно же что-то делать. Плач и смех - вот что вместо этого делают люди. Я иногда выступал с речами, когда нуждался в деньгах. Иногда я был забавен. Пика веселья я добился на литературном фестивале в Нотр Дам. Была огромная аудитория, и слушатели были так напряжены, что все, что бы я ни сказал, было бы смешным. Мне достаточно было кашлянуть или прочистить горло - и зал взорвался бы. Я рассказываю по-настоящему ужасную историю. Люди смеялись от того, что были буквально в состоянии агонии, полные боли, с которой ничего не могли поделать.
Они были больны и беспомощны потому, что двумя днями раньше был застрелен Мартин Лютер Кинг. Фестиваль был назначен на вторник, как раз когда его застрелили и перенесен на следующий день. Но это был день траура, когда люди приходили в себя. И вот в субботу пришла моя очередь выступать. Предмет был не слишком смешным, но при том, что в зале присутствовало ощущение горя, он вызывал смех просто оглушительный. Была ненормальная потребность смеяться или плакать, чтобы придти в норму. Вернуть Кинга было невозможно. А сильный смех имеет основой сильное разочарование и сильный страх.
"Плейбой": Это то, что называют "черным юмором"? Или юмор весь черный?
Курт Воннегут: В каком-то смысле, пожалуй, что да. Хотя те, кого Брюс Джей Фридмен обозначил как черных юмористов, имели мало общего. Я не напоминаю Донлеви, скажем, но Фридмэн узрел некое подобие и объявил нас черными юмористами. И критики подхватили термин, так как он удобен. Все, что им нужно сделать, так это сказать "черные юмористы" и назвать десятка два писателей. Вид стенографии. Но еще Фрейд писал о юморе висельника, которым и является среднеевропейский юмор. Это юмор людей в самом центре политической беспомощности. Юмор висельника должен был существовать в Австро-венгерской империи. Евреи, сербы, хорваты - все эти небольшие группы были спрессованы в весьма непривлекательного вида империю. И с ними случились ужасные вещи. Это были бессильные, беспомощные люди, и вот они шутили. Ничего больше не оставалось делать перед лицом надвигающегося крушения. Юмор висельников, как определил Фрейд, и есть всем нам известный еврейский юмор: юмор слабых интеллигентных людей в безнадежных ситуациях. И я обычно писал о беспомощных людях, чувствующих, что в своем положении они могут сделать немногое.
Одна из моих любимых карикатур - кажется, Шела Сильверстейна - изображает двух парней, прикованных к стене в восемнадцать футов лодыжками и запястьями. Над ними окно в частую решетку, в которую и мышь не проскочит. И один говорит другому: "А теперь мой план..." Это не в русле американских писаний - ставить героя произведения в безвыходную ситуацию, зато в жизни - это обычная вещь. Есть люди, в частности, недалекие люди, которым вечно не везет, и им из этого не выбраться из-за нехватки ума. И что поражает меня в нашей культуре, так это отвратительное и смешное ожидание, что человек всегда и везде может решить свои проблемы. Подразумевается, что будь вы чуть более энергичны, пробивны, и проблема всегда может быть решена. Это настолько неверно, что вызывает у меня желание раскричаться - или рассмеяться. Кричать американцы не расположены. Вот я особенно и не кричу - хотя смеюсь довольно часто. Когда я думаю о туповатом, необразованном негре-наркомане из этого города, потом сталкиваюсь с неким оптимистом, который ощущает, что любой человек может поднять себя над своим происхождением, будь он добродетельным - это повод расплакаться или рассмеяться этаким резким смехом, по-ослиному.
"Плейбой": Что потрясает вас как истинно смешное?
Курт Воннегут: На самом деле ничего меня не потрясает. Острить - мой бизнес; это вид малой формы в искусстве. У меня был к этому природный дар. Это напоминает изготовление мышеловок. Вы ее делаете, наживляете, расставляете, и - щелк! Мои книги, в сущности, мозаика, составленная из целой россыпи крошечных кусочков, и каждый кусочек - шутка. Они могут быть в пять или в одиннадцать строк. Если бы я писал трагедии, то мог бы иметь море разливанное мелочи с серьезным неизменным течением. Вместо этого я втянулся в шуточный бизнес. Единственная причина, по которой я пишу так медленно - попытка сделать так, чтобы каждая шутка работала. Это надо сделать, иначе книга не сложится. Но шутить - такая большая часть моей жизненной установки, что я могу начать работу над романом на любую тему и нахожу смешные стороны в ней или останавливаюсь.
А вы согласны с великим шутником, друзья мои? Мне кажется, что сейчас сам термин черный юмор звучит остро! Как думаете?