- Хорошо потрудились, сынок! - Николай похлопал Гришу по плечу здоровой рукой и присел на самодельную табуретку в дальнем углу кузницы. Он с теплотой смотрел на сына и думал о том, как удивительны бывают повороты судьбы... Вот ведь не покалечила бы его война, может быть и не смотрел бы он сейчас на сына с таким восхищением, а теперь перед ним стоял молодой мужик: крепкий, рослый, со стальным блеском в глазах и твёрдой рукой. Такой не пропадёт. Такой, если надо, и семью прокормить сможет и защитить, в случае чего.
В свои шестнадцать лет Григорий управлялся с тяжёлой работой в кузнице, по-хозяйски беря на свои плечи все самые ответственные и сложные дела. Николай гордился сыном, чувствовал, что передал ему всё, что мог, понимал, что он сам теперь только "на подхвате" и ни сколько не огорчался этому.
День подходил к концу. Николай наблюдал за тем, как аккуратно сын раскладывает инструменты по местам, как медленно угасает в очаге огонь и думал о том, что октябрь в этом году выдался сильно дождливым: всюду лужи и пока они дойдут до дому, ноги в лаптях опять промокнут насквозь...
Снаружи послышалось приглушённое ржание лошадей и топот нескольких пар сапог по вымощенной булыжником площадке перед кузницей (ещё отец Николая возил сюда камни, выкладывал своими руками ровную широкую дорожку к самому входу). Дверь распахнулась и во мраке кузницы появилась фигура красного комиссара в серой шинели.
- Кто здесь Елизаров Николай Степанович? - разрезал полумрак кузницы металлический голос. Николай взглянул на сына, заметив, как спАла краска с его лица.
- Ну я здесь Николай Степанович, - вставая, спокойно ответил он, уже понимая, что над ним нависла грозовая туча.
- На Вас донос, товарищ Елизаров. Говорят, вы скрываете от власти своё имущество, рабочих нанимаете? Вторую корову завели. Не хорошо. Народ бедствует.
- Бедствует тот, кто с утра до ночи в потолок плюёт, - процедил сквозь зубы Николай, - а я всё нажитое своим пОтом, руками своими заработал!
Он вышел вперёд, закрывая собой сына. Григорий стоял за его спиной, сжимая и разжимая кулаки.
- Согласно указу ЦК ВКП(Б) я должен вас арестовать. Дальше разберёмся. - Он оглянулся на дверь и молча кивул в сторону Николая. К нему подошли двое, схватили за руки и повели.
- Скажи матери, пусть не ждёт меня сегодня, - чуть хрипловатым голосом сказал Николай Гришке, обернувшись. Тепло посмотрел на сына и чуть заметно улыбнулся.
- Идём, идём! С семьёй твоей позже разберёмся, - прорычал главный, толкнув его в плечо.
Николая вывели на улицу, связали руки. Было темно, моросил дождь. Его капли падали за воротник и на холодные булыжники, и весь воздух был наполнен шорохом ледяных капель. Он знал, что не вернётся. Уже не раз до него долетали вести, как в других деревнях расправлялись с неугодными новому режиму "кулаками". Глядя на камни под своими ногами, он мысленно прощался с тем, что было ему дорого, стараясь не думать о сыне там, внутри кузницы, о его девочках, о Марине...
- По кОням! - скомандовал главный. Николая подсадили на лошадь, больно ткнув чем-то острым между лопаток. За его спиной в седло сел один из тех, кто выводил его из кузницы.
- Тятя! Тятяяяя!!!! - раздался тревожный крик и в дверях кузницы показался Гришка. Рубашка распахнулась на его юношеской груди, в глазах полыхал огонь. - Отпустите отца! Он ни в чём не виноват! Отпустииите!
Григорий кинулся к лошади, на которую посадили Николая, она нервно загарцевала. Гриша схватил за сапог сидящего в седле командира, пытаясь сдёрнуть его на землю. Всё это произошло в одно мгновение, ничего не успев сообразить, Николай услышал грубое:
- Уйди, малец! Пошёл вон! У, падла! - последовал выстрел и Николай увидел, как на булыжники упало тело его сына.
- Гришкааа!!! - заорал он, чувствуя, как каменеет всё внутри и потерял сознание от резкого удара в висок.
- Езжай домой к нему. Что с семьёй делать, на месте разберётесь, - отдал распоряжение главный и два всадника, отделившись, не спеша направились в деревню.
Продолжение здесь
Первая глава здесь
Любовь Милютина